— А как вы вышли на этого господина?

— Серебрянского? Впервые я о нем услышал от родной сестры Каретникова и по горячим следам встретился с ним. Тогда этот респектабельный господин был вне всяких подозрений, и о его возможном участии в этой истории у меня даже мысли не возникало. А засветился он совсем с другой стороны, и это совершенно отдельный сюжет, в котором замешан ряд лиц, чьи имена и фамилии я просто не вправе разглашать. Скажу откровенно, выявить в нем главного виновника гибели Таланова, как часто случается в нашей работе, мне помог просто случай. В данном случае вообще произошло немыслимое стечение обстоятельств, на первый взгляд никак не связанных. А вчера я с ним встретился снова…

— И что?! Он сознался?! — она импульсивно подалась вперед.

— Не знаю, как у других, но в моей практике, Илона, еще не попадались преступники, которые бы раскалывались с первого захода и сознавались бы в своих злодеяниях. А такие, как Серебрянский, не признаются ни в чем и никогда, даже если против них будут выдвинуты доказательства еще более весомые, чем мои. По некоторым причинам я не могу поведать вам подробности нашей беседы, но скажу об основном, о парадоксальном результате своего визита — изобличить-то Серебрянского мне удалось, но ушел я ни с чем. Вот так! Это, поверьте, страшный человек! Он из разряда тех, кто под любое преступление подведет такую философскую платформу, что оно будет выглядеть чуть ли не как благодеяние, как неизбежная необходимость. Он из тех людей, которые никогда не называют вещи своими именами. Этот господин так искусно перекрасит черное в белое, что вы не успеете и глазом моргнуть; но если же его манипуляции вам все-таки удастся разоблачить, то он, в конце концов, обставит все так, что вы невольно угодите в один из его капканов, которые он предусмотрительно расставляет для желающих знать то, чего им не положено.

— Ну и мерзавец! — вырвалось у Страутмане.

— Но самое печальное, что как раз в такой ситуации оказался и я.

И Верховцев вкратце рассказал ей о позавчерашнем происшествии на шоссе и о том, как накануне этот факт ему преподнес Серебрянский.

— Теперь вы видите, как я капитально вляпался, — заканчивая рассказ об этом событии, промолвил Олег. — Из пистолета, который я утерял в аварии, впоследствии был убит Ласманис, и на том пистолете отпечатки моих пальцев.

— Он подстроил вам то же, что и Каретникову, — сделала вывод Илона.

— Не совсем так. Авария, безусловно, спланирована не была, но он смог извлечь даже из этой ситуации свой плюс, чтобы уравнять наши шансы. Для таких, как Серебрянский, одна жизнь туда — одна сюда, большого значения не имеет. Помните, как у О’Генри, Боливар двоих не увезет — вот и весь сказ! И факт остается фактом: имея на руках такой козырь, он вынуждает меня хранить молчание.

— Да, понимаю, доказать свою непричастность к этой смерти вам будет очень сложно.

— Боюсь, что невозможно вообще, — уточнил Верховцев. — Как видите, ничего утешительного я вам не принес. Игоря Таланова не воскресил, не смог разыскать даже его останки. Выяснив виновника этой трагедии, я не могу привлечь его к ответу, чтоб воздать по заслугам. Более того, я сам поневоле сделался заложником обстоятельств.

— Наливайте, Олег, — попросила Илона.

— Может быть хватит? — деликатно поинтересовался Верховцев. — Вы ведь даже не закусываете…

— Не видите, меня водка сегодня не берет. Наливайте, наливайте полнее. — У нее и впрямь не было видно ни малейших признаков опьянения. — Поймите, Олег, у меня и так уже все отняли… Я так хочу забыться, забыться от всего этого кошмара…

Верховцев снова наполнил обе стопки. Она подняла свою и, глядя в никуда каким-то отрешенным взглядом, тихо промолвила фразу, смысл которой он так до конца и не уловил:

— За то, чтоб Боливар оказался строптивым и сбросил седока!

Она поставила стаканчик и, наконец, в первый раз закусила выпитое кусочком банана.

— Значит, Игоря убили из-за денег, да?

Это был, скорей, не вопрос к Верховцеву, а размышление вслух.

— Выходит так, — отозвался Олег.

— Ну, почему он от меня таился, скрытничал, почему? — продолжала рассуждать Илона. — Зачем он обналичил все деньги, что он собирался с ними делать? Как хотите, Олег, но я по-прежнему убеждена, что сбегать он никуда не собирался. Доказать не могу, но сердцем это чувствую.

— К сожалению, ответ мы не узнаем уже никогда, — невесело констатировал детектив.

Илона вынула из пачки сигарету. Принятый алкоголь, по-видимому, ее так и не успокоил, и не вернул душевное равновесие: пальцы ее мелко дрожали, в лихорадочном блеске воспаленных глаз Верховцев уловил взгляд затравленного, загнанного в угол зверька, отступать которому уже некуда. За время, прошедшее после их первой встречи, она, как ему показалось, стала выглядеть чуть ли не на десяток лет старше, как выглядит человек, перенесший тяжелую изнурительную болезнь.

— Этот Серебрянский, судя по вашим словам, очень состоятельный человек, — выпустив облачко дыма, сказала она. — Неужели ему было мало того, что он уже имел? И зачем ему понадобилось отнимать жизнь другого человека? Чтобы набить свой сейф еще поплотней? Я еще как-то могу понять Раскольникова, тот хоть совершил преступление в состоянии крайней нужды, когда стоял вопрос об элементарной выживаемости.

— У каждого, видимо, свое представление о выживаемости, — заметил Верховцев, жуя бутерброд с ветчиной. — Герой Достоевского хотел выжить на низшем биологическом уровне, на уровне людей дна, а такие, как господин Серебрянский, жаждут утвердиться на уровне акул бизнеса. Акула — это хищник, а у хищников, как известно, свои законы типа «ты виноват лишь в том, что хочется мне кушать». Они кровожадны и ненасытны…

— Я никогда не понимала в людях безудержного стремления к наживе. Хапать, хапать… По-моему, как русским, так и латышам это чуждо, не свойственно. Если б за богатство, за золото, за миллионы можно было купить бессмертие, продление жизни или искупление грехов, это можно было еще как-то понять, да? Не купишь бессмертие… Кусочек свинца, крохотная пулька в один миг может превратить человека в ничто.

— Я тоже задумываюсь над этим, когда читаю криминальную хронику: убит один бизнесмен, убит второй, третий… Постоянные сводки о кровавых разборках… Не все, видно, Илона, думают, как мы с вами, и не всем принцип разумной достаточности кажется приемлемым, хотя логика вроде тут простая, — на два стула сразу не сядешь, на двух машинах одновременно не поедешь… Видите ли, Илона, прежняя идеология, которую нам упорно насаждали, сгнила, рассыпалась в прах, а на ее перегное прекрасно взросли семена селекционеров Запада. Нам навязали чуждую идеологию, а мы по русской наивности и беспечности сглотнули эту наживку, даже не взглянув, а что же там, на крючке… Мы вот с вами, допустим, воспитаны иначе, а для кого-то сказка про золотого тельца стала, что для верующего «Отче наш»…

Дождь за окном постепенно затихал, раскаты грома становились все отдаленней. Решив, что пора уходить, Верховцев взглянул на часы. Он чувствовал чудовищную усталость — сказывалось напряжение последних дней. Ему надо было хорошенько отдохнуть, побыть одному, расслабиться…

— Я вас понимаю, вам тоже досталось, — угадав намерения Олега, сказала хозяйка. — Скажите мне только: этот Серебрянский, ему что, все сойдет с рук? Он действительно так неуязвим?

— Если смотреть на вещи реально — я здесь бессилен, — с сожалением в голосе ответил Верховцев, — а кроме меня, наверно, это никому и не надо.

— Вы забыли про меня, — тихо, но твердо произнесла Илона, преображаясь буквально на глазах. Верховцев с удивлением заметил, как изменился ее взгляд, в нем не стало растерянности, исчезла безысходность и, наоборот, появились решительность и какая-то отчаянная дерзость. — Этот человек, нет, это чудовище погубило не только Игоря, оно убило и меня. Вы же видели на том снимке, где мы все вместе, да, какой я была совсем недавно. И что стало со мной теперь?..