— Я подумаю, — уклончиво ответил Олег.

— Думай, но недолго, послезавтра мне нужен ответ.

— Я понял, — ответил Верховцев и стал собираться. Он был несколько огорчен — он хотел подробно обсудить с другом ход своего расследования и варианты дальнейших действий, но, как оказалось, тот был целиком поглощен своими планами, авантюрой весьма сомнительного свойства, и прочее для него уже просто не существовало. — Где состыкуемся? «Омут» наверное не годится — засвечен. Если слежка за мной подтвердится, у тебя и у меня тоже отпадает, надо где-то на нейтральной поляне.

Джексон, не торопясь, разлил оставшееся пиво по кружкам и, помозговав, сказал:

— Есть неплохой вариант, предлагаю встретиться у Аркаши. Место удобное, в центре, на Меркеля, против цирка.

— Это тот герой-любовник, что отличился в вашей археологической экспедиции на Херсонесе?

— Он самый, третий по значимости в истории Севастополя герой после адмирала Нахимова и матроса Кошки, только вот памятника и звания «Почетный гражданин города» почему-то до сих пор не удостоился.

— А удобно будет?

— Удобно, — заверил Джексон. — Стариков он своих вот уж как два года благополучно спровадил на кладбище, теперь вроде один в апартаментах почивает и, по непроверенным данным, жирует как султан в гареме. Подтягивайся в шесть — полседьмого, запоминай адрес…

— Запомнил, — Верховцев вслед за другом поднял свой бокал вверх. — За нее, за госпожу Удачу!

— Солидарен, — поддержал его Джексон и, видя, что его закадычный кореш расстается с ним не в лучшем настроении, добавил: — И больше куражу, Олежек, долой печаль-тоску, мордой в винегрет — последнее дело. Вот увидишь, мы стоим на пороге великих свершений!

— Вопрос каких, — сдержанно отреагировал Верховцев.

Они допили пиво и Джексон на прощанье предупредил:

— Расходимся поодиночке. Ты выходи, как и заходил, а дальше сам знаешь, ныряешь в подворотню, а затем огородами, огородами и к командарму Котовскому…

Друзья пожали руки и Верховцев первым покинул секретный бункер «Омута».

Едва Джексон открыл дверь и они обменялись рукопожатием, как Верховцев прямо с порога адресовал ему вопрос на засыпку:

— Скажи-ка, дядя, ведь недаром Москва, спаленная пожаром, французам отдана?.. А если серьезно, Жень, как бы ты отреагировал, если б у тебя вдруг умыкнули два «лимона» в баксах? И не из кубышки, что в хате под полом припрятана, а выгребли с расчетного счета в банке?

— Я б срочно занял денег, — не задумываясь, выпалил тот.

— Зачем? — спросил Верховцев, который вместо того, чтоб застать друга врасплох, был сам теперь озадачен его ответом.

— А затем, чтоб купить взрывчатку и послать такой банк на воздух. Чтоб и следа на его месте не осталось…

— Так-так, чтоб следа не осталось… — повторил за ним Олег. — А с этим банком хоть бы хны, стоит себе, живет и здравствует. Словно ничего и не случилось, ни шума, ни скандала.

Он повесил куртку на вешалку и проследовал за Джексоном на кухню.

— Значит, Гриф не трепался?

— Представь себе, нет, — Верховцев подвинул табурет и устало на него опустился. — Гриф говорил правду. У меня в «Юпитер-банке» бывшая одноклассница работает, причем из высших чинов, в генералитете, так сказать, состоит. У нас с ней в школьные годы вроде как роман был с тургеневским названием — «Первая любовь», пришлось спекульнуть на чувствах юности далекой… Короче, такой факт имел место, но самое удивительное — деньги были получены по всем банковским канонам. Никакого подлога, все было оформлено по всем правилам, тип-топ, комар носа не подточит… Но еще поразительней то, что владелец счета не завопил «караул!» — никаких заявлений или претензий с его стороны банку не поступало. Вот и думай что хочешь…

— Значит, ограбленному это не нужно, точнее не выгодно, а вот почему, это уже другой вопрос, — резонно заметил Джексон.

— Да я над этим башку ломал, но все попусту, мозги, видать, проржавели, — пожаловался детектив.

— Послушай, Олег, водочки не скушаешь? Что-то у тебя вид заморенный. — Джексон вынул из холодильника бутылку с нарядной этикеткой, которая на глазах стала покрываться испариной, как лоб лектора в душном зале. — Очередной кристально чистый продукт от Дяди Сэма, заодно и извилины отшлифуешь.

— Нет, ребята-демократы, только чай! — категорически отверг его предложение Верховцев. — Устал я чертовски, это точно, набегался, как охотничья собака, но пить не хочу и тебе не советую. Новостей полный воз, да какие!.. Их надо на трезвую голову профильтровать и непременно сегодня же.

— Да и у меня к тебе кое-что есть, — многообещающе посмотрел на него Джексон.

— Тем более. Тогда давай как в старые добрые времена заваривай свой коронный крутой чаек на грани чифира.

— Пожалуй, ты прав, — согласился Джексон, убирая бутылку обратно. — Первым делом самолеты… Тогда чаек будет с брусничным вареньем. Я тут у Аркашеньки в кладовке надыбал запасы, наверно, со времен Горбачева. Думаю, не обеднеет наш частный предприниматель от интим-сервиса от одной баночки.

— Что, Аркадий Давидович занялся любимым ремеслом на профессиональной основе? Сочинский ликбез пошел на пользу, теперь ублажает перезрелых дамочек в свободной Риге? — Олегу было действительно любопытно, как устраиваются в столь непростое время, как нынешнее, люди типа Аркаши, которые с детства были не приучены даже подтирать сопли под собственным носом. — Знаешь, эта берлога не тянет на гнездышко для любовных утех. Я бы на месте любой женщины дальше порога сюда не двинулся.

— Э-э, тут не тот вариант. Аркаша не такой поц, чтоб тяжелый хомут на шею вешать, — ухмыльнулся Джексон. — Он привык бабки делать элегантно, не снимая белых перчаток. Он в интим-бизнесе свою нишу отрыл, ты б ни за что до такого не допер, а Аркаша находчивый…

— И что ж он феноменального изобрел?

— Я всех тонкостей не знаю. Он что-то вроде хитрожопенького диспетчера. Если интересно, сам расспроси, он скоро подойти должен.

Джексон выставил на стол чашки, банку с вареньем, полбатона белого хлеба, нож и ложки.

— А я, когда шел сюда, знаешь кого встретил? Величайшего стихотворца Риги и ее окрестностей.

— Цапа что ли? — догадался Джексон. — А где же его преподобие явилось тебе на глаза своим испитым ликом?

— В подземном переходе, у вокзала. Я его сто лет не видел, еле узнал. Служитель муз, кажется, совсем докатился — такой видон, не берусь даже описать. Тащил какую-то драную котомку, чем-то набитую доверху, я так и не разобрал. Но самое удивительное — довольный до безобразия, рот до ушей, глазки светятся, словно только что наследство на лимон получил. Впечатление, что кризис жанра на этом идиоте не сказался.

— Котомку, говоришь, пер? — переспросил Джексон. — Знакомая картина. Цап на придурочную фантазию всегда был горазд; он в условиях суровой буржуазной действительности разрабатывает тему еще более оригинальную, чем Аркаша. Поэзией и в советские времена только избранные могли себе на хлеб заработать, а сейчас — тем более. Вот Цап и переквалифицировался. Он теперь у нас специалист высшей категории по колбасным обрезкам.

— В каком смысле? — с недоумением спросил Олег.

— В самом прямом, — вполне серьезно ответил Джексон. — Расскажу очень коротко — время жаль терять. Цап, он хоть и идиот, но в конце концов понял, что лавров Бродского или Пастернака ему не снискать, и Нобелевским лауреатом умереть ему не суждено. На этой ли почве или от тоски по навсегда покинувшей его музе, он допился чуть ли не до белой горячки. Остановился только, когда пить уже стало не на что, и на халяву подавать вдруг перестали. Из хаты на пропой вынес все подчистую, осталась только недвижимость — сантехника, двери дубовые, ну, и все такое… А помнишь, какую библиотеку ему покойный папашка оставил, все, все до последнего тома в букинистический снес… А жить как-то надо. Вот и нашел Цап себе дело — повадился на Центральный рынок и, в основном, мясной павильон облюбовал. Остался у него опять-таки от отца приличный костюмчик один, старомодного покроя, но все же… Так вот, Цап разыгрывал из себя в том павильоне Покупателя, этакого состоятельного, вальяжного и очень взыскательного. Все ходил по рядам с ученым видом и пробы колбас и копченостей снимал. Фланирует, важный такой, заоблачный, подойдет к одному продавцу — пробу снимет, подойдет к другому — на зуб попросит, вроде вот-вот купит. Кореша мои со стороны наблюдали, ухохатывались! «В вашем салями не достаточно кардамона, или — в эту докторскую колбасу переложили мускатного ореха из-за чего искаженный вкус, или еще: ваших кур, наверно, коптили на еловых опилках, от нее не птицей пахнет, а горелым янтарем…» Ты хоть знаешь, как горелый янтарь пахнет?