— Ну, а я на что?! — Костя энергично почесал себе лопатку. — После того, как курицу запрете в вагончике, Аркадий присматривает за ней, а Юрий Юрьевич мчится в Ялту, ставит автобус на место, а потом к магазину, который я покажу. Напротив магазина как раз телефон-автомат, ну, и через платочек сообщаешь папаше, что если он не расщедрится, то его дочка немедленно займется групповым сексом, а потом пойдет купаться с каменюгой на ногах. Деньги, кстати, надо положить в мусорник у памятника Ленину ровно в шестнадцать часов. И, конечно, без глупостей. А чтобы глупостей не случилось, я буду все время рядом с папулей. Если он заявит в милицию, я брошу на подоконник «пумовскую» сумку, вот эту. Тогда Юрий Юрьевич возвращается обратно, и сладкой парочкой вы балуетесь с пани Анжелой, а потом уходите. Дверь не закрывайте, снимите повязку с глаз и буде, пластырь и наручники оставьте, ничего, как-нибудь до дома доберется. Ну, а теперь прокатимся к местам предстоящих событий, покажу и объясню все в деталях. За час с небольшим управимся…

— Все ничего, да вот Верховцев… — неуверенно произнес Аркаша, — от него отделаться будет трудно.

— Не бери в голову, — махнул рукой Гриф, — день, два по нулям прошляемся, ему надоест, и все станет пофиг, тогда и провернем… Между прочим, он еще и в Феодосию собирался…

— Это хорошо, — с удовлетворением заметил Костя. — А мне как раз еще пару дней и надо, чтоб довести подготовку до кондиции. Ну, пошли…

Едва они вышли из подъезда, как тут же наткнулись на компанию вчерашних девиц в полном составе, бодро топавшую им навстречу. В двух сумках, которые они тащили, угадывалось наличие провизии.

— Ба! Знакомые все лица! — на все тридцать два своих великолепных зуба ощерился мгновенно преобразившийся Гриф. — А наказ про водочку не забыли?

Получив поспешные заверения, что все сделано, как было велено, Гриф великодушно позволил им часика полтора подождать возвращения «киногруппы» у подъезда, скупо пояснив, что они едут знакомиться теперь уже с вечерней натурой, на что Аркаша с усмешечкой добавил:

— Тут должен наш продюсер подойти, так вы его пока поразвлекайте. Он персона важная и от его мудрых решений для вас многое зависит, но…

— Но… — не дал ему закончить Гриф. — Но водку без нас не пить! Когда заговорщики немного отошли, он презрительно хмыкнул: — Пришли! Во, дуры! — И тут же притворно вздохнул: — Нет, я знал, что придут. Те, кто хоть раз вкусил муки настоящего творчества, уже без этого не могут. Ну, что ж, вернемся, будем репетировать…

Попутчик, занявший место в автобусе рядом с Верховцевым при выезде из Симферополя, оказался человеком очень общительным и словоохотливым. На вид ему было около двадцати пяти. Густая грива длинных вьющихся волос, правильные и даже утонченные черты лица наводили на мысль, что он принадлежит к кругу людей свободной профессии, но когда взгляд Верховцева упал на его руки, он сразу отмел подобные предположения. Они явно не могли быть руками художника или музыканта — широкая кисть, крупные пальцы со следами въевшихся масел и ржавчины. Характерная окраска кончиков пальцев выдавала в нем завзятого курильщика дешевых крепких сигарет.

Тот, едва сев рядом, без обиняков, по-простецки поинтересовался:

— До Феодосии едешь?

— До Феодосии, — ответил Олег.

— А я до Старого Крыма.

— А где это?

— Ты что, не из наших?

— В каком смысле? — спросил Олег.

— Ну, в смысле, не крымчанин?

— Нет, приезжий.

— Понятно. Старый Крым — это не доезжая Феодосии. Ну, все равно, нам еще больше двух часов пилить, так что давай знакомиться — меня Толян зовут.

— Олег, — представился Верховцев, пожав протянутую руку.

— Это дело надо обмыть, — торжественно объявил новый знакомый и, проворно запустив руку в свою спортивную сумку, выудил из нее литровую бутылку с прозрачной жидкостью. — Во, бимбер! Вещь вообще-то убойная, три пятерки, предупреждаю сразу, но чистая — слеза богов и пьется, как нектар, отвечаю. Дед Христофор гонит, а это фирма — качество гарантировано.

— А бимбер, это что? — полюбопытствовал Верховцев.

— Бимбер значит самогон, — пояснил Толян. — У нас его так в обиходе называют.

— Название звучное, можно сказать, поэтическое, — заметил Верховцев. — А что означают три пятерки?

— А это совсем просто — пятьдесят пять с половиной градусов.

— Даже с половиной? — усомнился Олег. — Ну, ваш дед Христофор просто ювелир бродильно-перегонного процесса.

— Не, все четко, с точностью до второго знака, — горячо заверил Толян, поднимая бутылку над собой. — Погляди, тут пить нечего, до Старого Крыма мы ее и уделаем.

— А в откат не уйдем?

— Без закусона можно и скопытиться, — ответил тот, вынимая из сумки дорожный пластмассовый стакан и пару газетных свертков, — но у меня ж на это мероприятие рафаэлло припасено, а с ним проблем не будет, проверено мировой практикой.

Верховцев удивился и уже приготовился сделать комплимент, мол, красиво, господа, живете, дорогим импортом самогончик заедаете, но тут Толян развернул сверток.

— Во, наше хохляцкое рафаэлло! — Он кивнул на находившиеся внутри бутерброды. — Хлеб, лук, а сверху сало — белоснежное чудо фирмы Феррари, без миндаля, тает во рту, а не в руках…

— Да, ребята, с юмором у вас здесь все в порядке, — Олег не удержался от смеха. — С Западом конкурируете на равных, спуску не даете.

— Да задолбали этой рекламой, телек включить нельзя, — беззлобно ворчал Толян, булькая самогон в посудину. — На бабу свою вечерком залезешь, а с экрана: «Если вы проголодались — „Сникерс“!..» Женка хохочет — тут уж не секс получается, а фарс какой-то, е-мое… Ну ладно, полный вперед! Чтоб сомнений не было, пью первый, а ты пристреливайся. Ну, три-восемь, понеслась!

Он сделал выдох и лихо, по-гусарски, влил в себя грамм сто пятьдесят высокоградусной жидкости. Затем крякнул, куснул «рафаэлло», и снова наполнив стакан, передал Верховцеву со словами:

— Делай с нами, делай как мы, делай лучше нас! Так ты откуда, говоришь, Олег, будешь?

— С Прибалтики, из Риги.

— Тогда вперед, депутат Балтики, не опозорь Балтийский флот!

Олег собрался с духом и флот не опозорил. Бимбер, против всех ожиданий, оказался штуковиной вполне достойной.

— На, закусывай! — Толян протянул ему «рафаэлло» и крупную помидорину. — Ну, как, ничего?

— Зело борзо! — похвалил Верховцев, зажевывая питие бутербродом.

— Вот видишь… Фух, а мне полегчало! Два дня подряд племяша в армию провожали, сегодня с утреца даже трясун бил, а теперь нормальненько, отпустило. Ох, и голливудили на проводах, конец света!

— Голливудили, это с чем едят? — осведомился Олег.

— Ах, да у вас там, наверное, другие приморочки, свои… Голливудили — это вроде как гуляли, точнее кутили. Словом, это проводы, плавно переходящие в необузданную пьянку. Народу было, почти вся наша улица и знаешь, что самое интересное?.. Не, не то, что по пьяни кое-кто в разборы полез хари друг другу чистить, а то, что заметил я — девки молодые лет по шестнадцать — восемнадцать, водяру, собаки, пьют наравне с мужиками, а держатся покруче, почти не косеют, еще и фору дать могут. Мужики здоровые ломаются, кто в кусты блевать, кто спагетти из соплей со слюнями на кулак наматывает, кто банально мордой в салат, а девки, как одна, хоть бы хны. Во, поколение, блин, подрастает, чего от таких ждать, когда замуж повыходят. Когда мужик один в семье глушит, это еще куда ни шло, а если вторая половина в рот палец не засунь?!

— Ну, тебе, я понял, это не грозит, — промолвил Верховцев, которому от стартовой ударной дозы сразу похорошело.

— Да, у меня уж дочке два года, — ответил он с какой-то особой гордостью. — Думаю теперь вот сына зарядить.

— Хорошее дело, наследник обязательно нужен.

— Только наследовать пока нечего и будет ли что по такой жизни — большой вопрос. Я вот, к примеру, еще при деле, работаю, так концы с концами как-то сходятся, а многие кореша мои бьются, бьются, хоть локти кусай, нигде не пристроиться, не приткнуться. А жить-то как-то надо, семью кормить надо.