— Отчего же. Перед окончанием работы, где-то в половине пятого, я позвонила по этому секретному телефону Игоря. Хотела узнать, добрался ли до него Каретников, но разговора по сути не получилось.

— Почему?

Она тяжело вздохнула и спросила:

— Олег, хотите еще кофе?

Кофе ему больше не хотелось, но чтобы поддержать компанию, отказываться он не стал.

— И все же, почему не состоялся разговор?

— Трубку поднял Каретников, — насыпая в чашки сахар, стала рассказывать Илона, — ответил «алло» или «слушаю», что-то в этом роде, точно не помню, но голос у него был какой-то странный, чужой, растерянный… Я его только успела спросить, как он добрался. Валера что-то начал отвечать, и вдруг разговор прервался. Мне показалось, что я слышала в трубку какой-то удар. Не буду утверждать категорически, но звук был похожий на звук упавшего предмета…

— Или тела? — подсказал Олег.

— Н-нет, не могу сказать определенно, — помотала головой Страутмане. — Я после этого еще пару раз звонила, но было все время занято. А в другие дни по этому номеру уже никто не отвечал.

— Вы мне его можете дать? — попросил Верховцев, готовясь записывать.

— Наизусть я его не запомнила. Он был записан в моем деловом журнале, но когда фирму опечатали, его изъяли вместе с остальными документами. Где это все сейчас я не в курсе, возможно через полицию вы что-то и узнаете. Помню одно — начинался он на «девятку».

Илона подала чашки с дымящимся кофе на стол и снова села напротив. Вероятно, предыдущая порция напитка ее не взбодрила: вид у нее был явно утомленный, на бледном лице под глазами проступали синие круги, какие бывают у невыспавшихся людей после нервной и изнурительной работы. В ее взгляде легко читались безразличие, бесконечная усталость от жизни и желание как можно скорей закончить этот неприятный для нее разговор, расспрос, вызывающий самые негативные воспоминания.

— Я понимаю, Илона, что ворошить вам в памяти все связанное с «Пикадором» удовольствие ниже среднего, да и отвечать вы мне вовсе не обязаны, но прежде, чем я уйду, еще несколько вопросов. Уж не взыщите с настырного сыщика.

— Да ладно уж, спрашивайте. На полицию я все равно не надеюсь, а вам вдруг что-то раскопать и удастся. Если я права, и Игоря с Валерой уже не вернуть, так хоть доброе имя их очистить от грязи, хотя это, наверно, кроме меня никому и не нужно.

— Позвольте не согласиться, — возразил Олег, — жена Каретникова тоже хочет знать правду о своем муже и, если откровенно, меня это дело тоже зацепило крепко, и не столько из шкурных соображений подзаработать на чужих проблемах, сколько по профессиональным мотивам.

— Это как у хирурга: чем сложней предстоит операция, тем глубже его интерес к больному пациенту? — спросила Страутмане. — Да?

«А она весьма-весьма… — отметил про себя Верховцев. — Видно кресло секретарское занимала не только за красивые глазки».

— Удачно подметили, — похвалил он экс-секретаря «Пикадора». — Да, у нас так: чем запутанней дело, тем больший азарт оно вызывает. Боюсь показаться банальным, но сыщик это все же не профессия, это — диагноз.

— И все же не будем отвлекаться от темы, у меня еще уйма дел, — сказала Илона.

— Тогда ответьте: вам не приходила в голову мысль, что Таланов на той, пока не установленной даче, от кого-то скрывался? — спросил Верховцев.

— Я почему-то ждала этого вопроса, наверное потому, что его мне уже задавали в полиции. И отвечу я так же, как там — я не знаю.

— Каким образом Каретников, морской человек, оказался связан с фирмой, занимавшейся сугубо земными делами? — продолжил Олег.

— Валерий Дмитриевич очень помог Игорю в финансовом плане при основании фирмы, а Игорь предложил ему стать компаньоном, так сказать, без отрыва от основного производства. Это обоих устраивало, спрашивайте дальше…

— А дальше вот… — Верховцев выложил перед ней фотографию «Полароида». — Двух человек на снимке я уже знаю: это Каретников, это — вы, этот симпатяга с шампанским, надо полагать, Таланов, а эта женщина слева…

— Клавдия Ивановна, наш бухгалтер, — закончила комментарий Илона. — В мой день рождения снято. Один знакомый четыре снимка сделал, каждому по одному. День был изумительный…

— А Клавдия Ивановна, она до последнего с вами работала?

— Нет. Она уволилась в мае. У нее муж военный, они в Россию уехали на постоянное жительство.

— И на ее место больше никого не принимали, да?

— Все правильно, — подтвердила она.

— Ну, достаточно, — Верховцев захлопнул записную книжку и убрал ее в карман. — Я у вас и так столько времени отнял.

— Да что там время, — с грустью промолвила Илона, — я большее потеряла, да наверное, все потеряла, что было ценного в этой жизни. Знаете, с какой мыслью я засыпаю в последнее время? С мыслью, что хорошо уснуть и утром не проснуться. Никогда не проснуться…

— А вот это вы зря — жить надо! Надо жить, даже когда невмоготу, — наставительно произнес Верховцев. — Трудные минуты, мрак в душе бывают в жизни у каждого. Надо просто не забывать — ночь может быть долгой, но не бесконечной, все равно настанет утро и взойдет солнце.

— Не знаю, какой вы сыщик, а утешитель из вас неплохой, — с иронией проговорила Страутмане. — Только моя депрессия, Олег, вряд ли излечима, все уже зашло слишком далеко, я — хроник, понимаете? На чем еще держусь, сама не знаю.

— Некий мудрец изрек: время — самый лучший лекарь, хотелось бы, чтоб он и в вашем случае не ошибся, — сказал Олег, поднимаясь. — Вы сейчас где-нибудь работаете?

— Я?.. — неожиданно стушевалась Илона. — Да как вам сказать: работаю — не работаю, это как посмотреть. Впрочем, для вашего дела это никакого отношения не имеет, не так ли?

— Для вашего? — переспросил Верховцев. — Я почему-то полагал, что для нашего. Или вам уже это ни к чему, судьба «Пикадора» перестала трогать?

— Не будем об этом, — насупилась Илона. — Не хватало нам под конец наговорить друг другу грубостей.

Она проводила его до дверей. Напоследок, протягивая ей свою визитку, Верховцев сказал:

— Здесь мой телефон. Если вы вспомните что-то на ваш взгляд существенное или будут какие-нибудь новости, касающиеся фирмы и ее людей, не сочтите за труд позвонить. Хорошо?

Она посмотрела ему прямо в глаза. Посмотрела взглядом женщины, нуждающейся в этой жизни в надежной опоре:

— И я вас хочу попросить о том же. Мне это важно, поверьте. Если вдруг срочно понадоблюсь, заезжайте. Лучше всего с утра до обеда — в это время я почти всегда дома…

— Приветствую ветерана пивного фронта! — Верховцев застал своего друга Джексона на рабочем месте в «Омуте», в привычном закутке у стойки бара. — Как проходит единоборство с популярнейшим напитком всех времен и народов?

— Наше вам, детектив, рад видеть, — оживился Джексон, пожав его руку. — А бои идут с переменным успехом. В недалеком прошлом норму мастера изо дня в день подтверждал однозначно, а теперь, признаться честно, пузырь нагрузок так не держит. А на днях камешек из почки вышел, ну, доложу тебе, кайф изуверский, врагу злейшему не пожелаешь. Все матюги, что придумало человечество, вспомнил.

— Это, Евгений Роальдович, первый звоночек, — сказал Верховцев, осматривая зал. — Пора заканчивать активный спорт, переходить на тренерскую работу. А что, сейчас пивные чемпионаты и марафоны входят в моду, и спонсоры находятся, и призы вручают. Подготовил бы, скажем, команду «Олл старс Омутс» — все звезды «Омута», глядишь бы на этой стезе и прославился.

— Э-нет, Олежек, — замотал головой Джексон, — в этой жизни и так радостей на грош осталось, еще от последних отказаться? Пока душа еще горит, пока уста пить влагу живы… Ты лучше о своих делах расскажи, по глазам вижу, что принес в клюве букет новостей.

— Новости есть, — подтвердил Верховцев, — только пойдем за столик сядем, у меня в последние дни столько беготни было — ноги гудят, просто отваливаются.

— Что, фирма заработала? Заказы горохом посыпались? Я же говорил — надо дождаться своего звездного часа. Ну, любопытно, рассказывай…