— А сколько у вас средняя?

— Примерно баксов сто пятьдесят.

— Ого-го! — воскликнул Толян. — Ото б я и горя не знал.

— О, не скажи, — остудил его Верховцев. — Во-первых, почти половина за квартплату уходит, а, во-вторых, цены в магазине такие, что тебе, уверяю, в магазине дурно сделается. Есть, конечно, и богатенькие, которым все пофиг, но основная масса, если и не с хлеба на воду перебивается, то, во всяком случае, очень многого себе позволить не может.

— Да, слышал я, русским там трудновато живется. А ты ихнее гражданство уже принял?

— Не удостоился такой чести. Анкетой не вышел.

— Так что, ты вроде иностранца там считаешься?

— Не совсем, на таких как я распространяется статус пэжэ, что означает постоянный житель, а в паспортах советских штамп с персональным кодом проставлен. Это цифирь, которой каждый пэжэ зашифрован, что-то вроде того, как немцы в концлагерях на руках заключенных выкалывали. В целом странная ситуация получается: бывшую Родину я как бы потерял, а новую, как бы не приобрел.

— А дальше как будет?

— Спроси чего-нибудь полегче, — вздохнул Верховцев. — На дальше загадывать ума не хватает, жизнь все равно выбрыкнет что-то свое. Живем одним днем.

— Я вот все хочу спросить, кем ты, Олег, работаешь, раз тебя в командировку в такую даль послали? Коммивояжер, что ли?

— Да нет, Толян, никто меня сюда не посылал, я по своей воле приехал, — пояснил Верховцев. — А занимаюсь я частным сыском, попросту — частный детектив.

— Детектив?! Да, не слабо… — восхищенно протянул Толян, глядя на своего соседа округлившимися глазами. — Знаешь, с археологом встречаться доводилось, с командиром подводной лодки водяру хлестал, даже с кинорежиссером известным целый час разговаривал, а частного сыщика впервые так вот вижу. Нет, братан, за такое, дело надо непременно выпить.

Олег не успел моргнуть глазом, как тот уже подсунул ему наполненный стакан.

— Все, Толян, как хочешь, а это последний заход, — предупредил он, возвращая пустую емкость. — Ты, я вижу, парень хлебосольный, рубаху последнюю, если надо, снимешь, но дело есть дело. Мне в Феодосии надо в форме быть, чтоб все нормалек…

— Б-будешь! От-от… отвечаю на все сто! — Толян поднял стакан кверху, язык у него заметно заплетался. — Б-будешь в форме «Адидас», будешь кадр высший класс! Пью за тебя, балтийский друг, за твою удачу и за всех частных детективов всего мира! Н-не в-возражаешь?

— Ни в коем случае, — в тон ему ответил Верховцев.

— Извини, О-олег, я уже кажись… того… с-сам понимаешь, на старые дрожжи… — промолвил Толян, убирая стакан и почти пустую бутылку в сумку. — И кого же ты ищешь у нас в Крыму, если не секрет?

— Да как тебе сказать, одного гуся ищем, — помедлив отозвался Олег. — Вот ты рассказывал, как пощипать виноград ездил, ну, а я с командой обормотов приехал сюда пощипать одну птичку перелетную. Гусь очень жирный — дело за главным — его отыскать. Четыре дня потратили, пока все без толку.

— Так он что, где-то в Феодосии скрывается?

— В Феодосию я еду по другому поводу, — уклончиво ответил детектив. — Извини, Толян, оставим эту тему. Дело, которым я занимаюсь, очень непростое, в двух словах о нем не расскажешь, да и многого, сам понимаешь, я тебе сказать не могу.

— Я понимаю, следственная тайна, сведения огласке не подлежат. — Толян глянул в окно. — О, подъезжаем, сейчас Старый Крым… У меня бабулька, мать отцова, здесь живет, приболела вот, везу ей лекарства.

— Нужное дело, — одобрил Верховцев. — Стариков наших нам забывать нельзя, они свою жизнь правильно прожили, честно, без кукиша в кармане, а жизнь им под старость разбитое корыто подсунула за все их труды. Несправедливо это, согласись, и надо что-то с этим делать, а?

— Толково говоришь, Олег. И вообще, я сразу почувствовал, ты — мужик свой. А, знаешь что… — Толян достал из сумки смятую газету, что-то написал на ее полях, а затем, оторвав клочок, протянул его Олегу. — Вот, адресок… Если еще случится, окажешься в Крыму, и будет возможность, заезжай. Рад буду принять — где остановиться есть, шашлычка сбацаем, в горы сходим, я тебе такие места покажу, какие не каждый еще и видел!

— Спасибо, Толян. Скажу откровенно, рад был с тобой познакомиться. Я Крым люблю, если приеду отдыхать, даю слово, обязательно к тебе заеду. Знаешь, можно нагородить границ, наставить таможен, даже отменить поезда и самолеты, но расстояния до любимых мест от этого все равно не изменятся…

Автобус уже ехал по довольно крупному населенному пункту.

— Вот я и выхожу, — Толян протянул на прощанье руку. — Ну, счастливо тебе, и, главное, удачи! Да, я там фамилию свою не написал. Фамилия у меня, можно сказать, знаменитая, хоккейная — Якушев, запомнил?

— Схвачено.

Они крепко пожали руки и Толян направился к выходу.

Постояв с четверть часа на автостанции, автобус покатил дальше на Феодосию. Бимбер деда Христофора все же дал о себе знать, Верховцева сморило и он весь оставшийся отрезок пути проспал, как убитый.

Операция по похищению дочери владельца Ялтинских магазинов, у которого Костя, как выяснилось, работал каким-то замом по финансовой части, подошла к своему решающему, заключительному этапу. Верховцев в назначенный день с раннего утра умотал в Феодосию и это избавляло заговорщиков от излишних объяснений по поводу своих планов.

Одно было плохо — утро для обоих рижских «джентльменов удачи» выдалось тяжелым, впрочем, таким, каким для них было каждое утро в солнечном Крыму. Не знающая пощады, суровая, тяжелая дубина похмелья отделала их надлежащим образом, — красные глаза, помятые физиономии, распухший, одеревенелый язык… Но самым мерзким было ощущение того, что в черепную коробку, неведомо каким образом, проник дятел и монотонно долбил воспаленные извилины своим клювом. Каждый, постанывая, в душе проклинал последнюю рюмку, но это не могло разжалобить тупого бесстрастного дятла, который с завидным постоянством продолжал свою изуверскую работу.

Жалкое, болезненное состояние исполнителей делало весьма проблематичным их участие в деле. Но отступать было поздно, маховик был раскручен и давать команду «отбой» Костя не собирался. Сообщив, что автобус уже стоит в условленном месте, он бодро отправился в офис, осуществлять общее руководство и контроль за операцией. Ключи от вагончика лежали в кармане Аркаши, последние инструкции были получены и уже успели вылететь через другое ухо. Отсчет времени пошел…

Цепляясь ногой за ногу, бредя расхристанно, будто цыгане в полицию, они, как обычно, доковыляли до знакомой пивной.

— Я таким пивом лечиться сегодня не желаю, — жалобно проблеял Аркаша. — После него понос как при дизентерии.

— Да уж, серишь дальше, чем видишь. Сегодня нам такое не годится, — согласился с ним Гриф. — Пойдем-ка к бочке, разливного «Каберне» литруху бахнем.

У бочки, в каких раньше продавали квас, терлось несколько существ, по всей видимости, когда-то бывших мужчинами, в безумной надежде опохмелиться «на шару». Получив по заветной кружке кроваво-рубинового вина, похитители детей удалились под ближайший кипарис. Холодное, кислое как прошлогодняя капуста, «Каберне» на удивление быстро возвратило им радость бытия — язык вдруг стал проворачиваться, колотун прекратился, сволочуга дятел, напоследок тюкнув по темечку, улетел. И лишь глаза похмеляющихся стали еще краснее, и со стороны могло показаться, что два жутких вурдалака с налитыми кровью очами жадно посасывают чью-то венозную кровушку из пивных кружек.

— Я давно хочу тебя спросить… — Аркаша повернулся к Грифу. — Только без обид, ладно?

— Да ты давай, без увертюр, — великодушно разрешил тот.

— Я слышал, что ты по молодости сидел, но за что?..

— Как раз за то, что по молодости взялся не за свое дело, — ответил Гриф. — Сопливая история получилась… Было мне восемнадцать лет, и я был студентом гуманитарного факультета. А что такое восемнадцать — жизнь бурлит, всего хочется, а денег — фиг, несчастная степуха не в счет. Как юноша понятливый, я уже соображал, что своим честным горбом на приличную жизнь не заработать, но и рисковать по-крупному тоже не хотелось. Но дьявол на выдумку горазд, подсунул искушение. Как на грех, подворачивается мне мужичок, вертлявый такой, глазки бегают, языком губы слюнявит, блатота, короче. И предлагает мне помочь ему толкнуть обручальное кольцо, золотое. Я, конечно, понимаю, что кольцо краденое, но риск вроде бы и невелик. Потолкаюсь, думаю, среди продавцов цветов напротив «Сакты» ну, и сдам — золото тогда в дефиците было, за полцены любая торговка схватит. Повертел его в руках, пригляделся — все вроде в норме — тяжелое, на солнце горит, проба четкая. Такое в те времена рублей сто тянуло, а мужичок-то себе всего кварт просит. Резон, как видишь, был. В общем, беру я это кольцо и легко так, без напрягу продаю его торговке одной, как сейчас помню, за шестьдесят рубликов. Тому типу отдаю двадцать пять, остальное себе. Это, к слову, больше, чем моя стипендия. Рассчитались мы с мужичком и расстались, — он меня не знает, я его не знаю. На лавочке у эстрады в Кировском парке все происходило. Через недельку примерно сижу я после лекций там же на скамеечке, подруливает ко мне тот же деятель и опять обручалки предлагает, но уже две штуки. Условия те же, только кольца покрупней, помассивней, а проба на них прямо как заголовок в «Правде». Ну, иду я туда же, к цветочницам. Покупательница нашлась сразу. Прошу восемьдесят рублей за колечко. Мне их отсчитывают и, как только я их сую в карман, какие-то добры молодцы закручивают мне руки за спину, пихают в тачку и везут прямичком в Управу. Я поначалу был спокоен — будут шить продажу краденого, а я скажу, что нашел, алиби у меня с утра до вечера, не подкопаешься. Это я так думал, а следователь думал по-другому. Шьют мне то, что и не гадал — мошенничество. Кольца мои оказались не краденые, а всего-навсего медные. Если уж быть точным, то даже и не медные, а из материала бериллиевая бронза или что-то похожее по названию, короче, сплав какой-то, теперь уж подзабылось. И проба на них, разумеется, стояла фальшивая, а большая затем, чтобы любой идиот без очков разглядеть мог. У аферистов на доверии такой понт «толкнуть гайку» называется. Но это я уже в камере для подследственных уяснил. Менты быстро сообразили, что им попался лох, и не стали мне довешивать изготовление и сбыт фальсифицированного ржавья, включая и царские червонцы, но по сути мне два года для порядка припаяли. Отсидел, правда, только один год, по амнистии вышел, но научился многому…