Военный с красивыми синими погонами, в синих же штанах-галифе и общевойсковой гимнастерке с круглой нашивкой казачьих войск на плече, облокотившись на палисадник, разглядывал меня. Щурился, ухмылялся в густые, видно, тоже по форме, усы, и не торопился с продолжением разговора. Я, со своей стороны, встал, держась «вольно», и терпеливо ожидал приказаний, не заговаривая первым.

— Пойдем за мной, казак. Только, чур, не отставать, — налюбовавшись на меня, новоявленный командир кивком головы позвал меня за собой.

Может быть, помните такие школьные футбольные площадки? Вытоптанная середина и буйный цвет травы по краям. К этому еще прилагались обычно ворота, зачастую погнутые, сваренные из труб. Так вот, именно такая картина мне и открылась, как только мы вышли к окраине хутора. Разве что ворот не было, да и сама площадка больше напоминала круг, а не овал. С двух сторон этого круга были построены полноценные трибуны в три уровня. Для каких целей служило сие, я понял буквально через секунду, хорошенько всмотревшись в то, что происходило на самой площадке.

Казак, остановившись у сбитого из досок тамбура перед входом на площадку, повелительно махнул мне рукой:

— Стой здесь пока, доложусь! — И покинул меня, направившись к трибунам.

Я, сделав пару шагов, встал вплотную к ограде. Небольшой, прямоугольной, замкнутой. С двумя воротами — впускающими в этот предбанник с моей стороны, и другими, ведущими непосредственно на площадку. Казак, стоящий у внешних ворот, посмотрел на меня, и в его взгляде я увидел колебание. С одной стороны, меня привел старший чин, с другой, судя по всему, он охранял ворота. Мог ли я приближаться к ним? Охранник нерешительно поднял винтовку, не направляя на меня дуло, а лишь показывая — мол, вооружен. И произнес:

— Ты это… не подходи.

Я кивнул в ответ, демонстрируя понимание. Вместе с тем, дернув подбородком в сторону людей в загоне, поинтересовался:

— Кто такие?

Казак задумался на несколько секунд. Судя по тому, как переминался он с ноги на ногу и кидал заинтересованные взгляды на площадку, происходящее там интересовало его гораздо больше, чем я и десяток человек, содержащихся в тамбуре. Впрочем, и те, все до единого, приникли в противоположной от меня стороне ограды, жадно всматриваясь в представление на вытоптанном круге.

Ничего выдающегося, по-моему, там не происходило. Двое в форме цвета «олива», вооруженные ножами, пытались подрезать друг друга. Весьма неумело, на мой взгляд, и совершенно без огонька. Однако потуги их, к моему удивлению, заводили трибуны. Скамейки были заполнены больше чем наполовину, и, по скромным прикидкам, за тухлыми гладиаторами наблюдало не менее пятидесяти человек. Все они как один подбадривали бойцов, давали советы, а то и просто матерились, отчего стоял приличный гвалт.

— Эти кто? — отвлек я казака, который предпочел сомнительное зрелище ответу на мой вопрос.

— Да с последней операции. Добровольцы, чтобы в казачки вступить. Вот, доказывают, — нетерпеливо отмахнулся от меня охранник, и вновь вернулся к созерцанию вялой схватки в круге.

Ножами оба махали, как саблями. Со свистом резали воздух, пугая друг друга, и то наскакивали, как петухи, то отпрыгивали, словно резиновые мячи. Безо всякой школы, бесцельно… даже не резались. Пытались порезать. В такой манере, держась один от другого на расстоянии метра, им и дотронуться до противника было тяжело, не то что поразить его клинком. Скучно. Мне на это смотреть было скучно.

— Из пленных добровольцы? Что за ерунда?

— А что? Двоих отберут, которые победят. Что не так? — Мой скептицизм, надо думать, задел охранника. Он даже оторвался от своего зрелища и повернулся ко мне с обидой и непониманием, требовательно заглянув мне в глаза.

— Забей, — пожал я плечами, не собираясь ничего объяснять. На мой взгляд, воины из двух бестолочей в круге были никакие.

— Слушай, — внезапно осенило меня, — а там же еще немцы были, в колонне. Немцы-то к вам не вступают?

Казак со вздохом повернулся ко мне. Видимо, смирился, что до конца схватку ему не досмотреть. Смерил меня взглядом с головы до ног и озадаченно произнес:

— Ты откуда такой взялся? Будут тебе немцы вступать к нам. Чего несешь-то?

— А чего не вступить в казачество? Вроде бы не брезговали? [65]

— Ага, — усмехнулся охранник — Не брезговали они! Когда было такое? Немца не тронь, усек? Вот этих вот, как грязи, — пренебрежительно ткнул себе за спину, в сторону обряженных в «оливу» бойцов, — с ними можно что угодно. А вот коли немца какого хоть пальцем, так тут тебе и сам Батька не заступа. Тот же конвой, что был! Да последний дурак знает, что немцы будут в машине или в грузовике, что посередине пойдет. Оттого крайние расстреливают, а другие и не трогают никогда. Немца тронуть нельзя, — убежденно закончил казак.

Вот оно что. Ну, вот и разгадка, Нельсон. А мы с тобой гадали, что это за казаки такие суперские, которые творят что хотят, караваны грабят. Секрет-то прост. Они, герои наши былинные, просто-напросто немцев не трогают. Правильно, что там. Челядь и рабов можно без счета списывать, а вот на хозяев руку поднять — не смей.

— Пойдем, казачина! — Усатый, не утруждая себя тем, чтобы подойти ко мне, махнул издали рукой. Я, кивнув в спину отвернувшемуся от меня охраннику, быстрым шагом пошел в сторону зовущего меня начальства. Примерно я уже представлял, для чего я ему мог понадобиться.

И в предположениях своих я не ошибся.

— Значит, так, казачина. Господин полковник желает видеть, как ты безоружный с оружным управляешься. Сейчас одному из червяков этих нож дадут, а ты, сокол ясный, справишься с ним. Уяснил? — Усатый пытливо посмотрел на меня.

— Господин казак, как обращаться-то к вам? Звание, в смысле, какое? — через силу улыбнулся я, стараясь выказать дружелюбие.

— Хорунжий, — нетерпеливо ответил мне казак. — Так понял, что ли?

— Понял, господин хорунжий, — кивнул я. — Он порезать меня должен, выходит, а я его что? Нож выбить или руку сломать, чего изволите?

Я закипал. И конечность сломать был готов здесь и сейчас, самому хорунжему. Или тыкву пробить.

— Не господин, — качнул головой казак, — просто «хорунжий». Господином есаула будешь звать, да, знамо дело, полковника. Ну и немцев, естественно. А с этой мразью-то… — Хорунжий прищурился на секунду, раздумывая. — А… чего хочешь, то и делай. Только, главное, одолей его. Господин полковник сказал, что ты казак боевой и перед гостями тебе его позорить невместно. Пожалеешь, казачина.

И наставительно ткнул мне пальцем в грудь. Почти ткнул. Потому что я повернулся немного боком и подался назад, так что хорунжий, потеряв опору, чуть вперед не повалился, промахнувшись мимо меня.

— Ох ты, — качнувшись, удивленно взглянул он на меня. И тут же, усмехнувшись, улыбнулся, — шельма! Давай так в круге покажи! Ну, пошел, давай.

С этими словами хорунжий, судя по всему, хотел меня хлопнуть ладонью по плечу, но в последний момент сдержался. Уроки он усваивал быстро. Однако я, не выяснив все значимые для меня обстоятельства, идти на арену не собирался.

— Что за гости?

— Да что ж ты такой! — С досадой замахнулся на меня хорунжий, но ударить не посмел. Скривился, и торопливо зачастил: — Да за кралей этой белобрысой немцы подкатили. Теперь вот, развлекаются. Иди давай, не доводи меня до греха, казачина!

Приятно оставаться в стороне. Развлекаться созерцанием схватки гладиаторов у твоих ног, тянуть вино из бокала и чувствовать себя небожителем. Плевать, что вместо арены Колизея вытоптанная земляная площадка, а вместо мраморных лож — деревянные трибуны с подушечками. Это лишь антураж. Главное — бьющие через край эмоции и азарт.

Я расстегнул пуговицы на манжетах рукавов. Покосился на «вип-балкончик», отделенный от всех остальных смертных реечной оградой. Да и лавок там не было, вместо них были установлены небольшие весьма удобные диванчики.