— Понял, — тут же пошел я на попятную. Хотя чего тут скрывать, непонятно.

Воцарилось молчание. Павел размышлял, хмуря брови, а я занимался тем, что внимательно рассматривал его.

Мужчина средних лет. Подтянутый, сухощавый, с ежиком седоватых волос. В военной камуфлированной форме расцветки «олива».

— Мы вот как сделаем, — наконец подал он голос. — Фройляйн Грета утеряла к вам интерес. К обоим. Господин Альбрехт считает вас сумасшедшими. Нужно объяснять, что это значит? — поднял он на меня глаза.

Честно говоря, объяснение лишним бы не было. Ну, считает и считает, что дальше-то? На мой взгляд, это лично его проблемы, которые нас не касаются. Хотя, признаться, из головы никак не шло наше триумфальное излечение. Как вообще быть с тем, что меня, по моим субъективным ощущениям, убили?

— Вы в курсе вообще, что я мертвый? — ответил я явно не то, что ожидал от меня услышать допрашивающий.

Несколько секунд Павел озадаченно смотрел на меня. Затем, горько усмехнувшись, произнес:

— Шутишь. Ну, шути, шути… Ты мертвым здесь станешь запросто. Ты, может, и псих, но в голову свою дебильную вдолби — ты никто здесь. Нет тебя. Ты даже не принадлежишь никому, никто за тебя не спросит компенсацию. Пустое место. Господин Альбрехт не любит сумасшедших, терпеть их не может. Знаешь, что отделяет тебя от того, чтобы быть выброшенным в навозную яму?

Я вполне ожидаемо качнул головой в жесте отрицания.

— То, что он забыл про тебя. И то, что они с сестрой, фройляйн Гретой, сейчас в округе. Когда они вернутся, господин про тебя обязательно вспомнит. И поинтересуется результатами обследования доктора. Ты хочешь стать удобрением, щенок?

Меня пробрало. Черт побери, а если этот Павел говорит правду? Каждая шутка и каждый розыгрыш должны иметь пределы. А сейчас я был уверен, что Павел говорит искренне и сам верит в то, что произносит. Он был убедителен не меньше, чем цепь на моей ноге.

Мне не хотелось стать удобрением. И я покачал головой.

— Умеешь читать и писать? На каком? — неожиданно сменил тему Павел.

— Русский, немецкий, английский.

— Завтра уходит колонна по владениям. Поедете с ней. Оба. Сейчас тебя отведут к господину Хайнриху, это младший брат господина. Будь вежлив с ним и не пререкайся, ни в коем случае. Господин Хайнрих… — Павел помедлил несколько секунд, подыскивая слова. — В общем, ему просто плевать на тебя. Так что не серди его, это главное. Когда он предложит работу, соглашайся. На любую.

Мой собеседник замолчал, видимо, прикидывая, все ли он сказал. Встрепенулся:

— Да, если предложит тебя отпустить, не соглашайся. Это шутка. Отпустит в ближайшую канаву.

Выговорившись, Павел поднялся, взялся за стул и направился вместе с ним к двери. Подойдя к ней, обернулся. Усмехнулся криво:

— Иногда следует делать хорошие дела. Просто так. Запомни это, blodsinnig. [46]

После Павла, повергнувшего меня в состояние тихого ужаса, в моей палате появился ранее не виденный персонаж. В той же военной униформе, высокий, крепко сложенный, с резкими, твердыми чертами лица. Ярко выраженный подбородок, разделенный на две части, широкие скулы, тонкий, с узкими крыльями, хищный длинный нос. Нависающие надбровные дуги, глубоко запрятанные темные глаза. Высокие брови, короткая стрижка темно-русых волос. Подойдя к моей койке, он бросил мне в ноги сверток одежды, посмотрел на меня и произнес:

— Одевайся. Выполняй все мои команды беспрекословно. Никаких вопросов, только исполнение. Если тебе это ясно и ты готов это выполнять, скажи «да».

— Да, готов! — как можно понятнее постарался выразить я свою позицию. Мужчина кивнул, присел на корточки, откинул одеяло, разомкнул ключом замок на моей лодыжке. Поднялся, отошел на пару шагов, явно собираясь присутствовать при моем переодевании. Думаете, это стеснило меня? Да ни капельки. Я встал, развязал бечевку на одежде, скрученной в рулон, расправил ее, обнаружив простецкие штаны свободного кроя, ремень, по всей видимости, брезентовый и рубашку. Вещи были, судя по всему, удобные, сшитые добротно, без махров по краям, с ровными швами. Цветом — нечто напоминающее фиолетовый. Ко всей этой одежде, к моему сожалению, не полагалось нижнего белья. Не мог я не заметить и отсутствие обуви с носками. Было бы логично предположить, что невыдача мне обуви обуславливается опасением, что я могу сбежать. Но вот каким образом на мой гипотетический побег повлияли бы трусы?

В общем, в предложенное я облачился очень быстро. Штаны, подпоясался, а рубашку навыпуск. Последнее не вызвало никаких нареканий у мужчины. Закончив, я посмотрел на него, а тот, удовлетворенный моим внешним видом, дал новые указания:

— Выходи. Поворачивай налево. Я буду идти сзади тебя. Руки положи за спиной, ладони сожми, чтобы я их видел. Когда будешь идти, слушай мои указания. Идешь вниз, в ванную комнату. Там моешься тщательно, дабы от тебя не воняло как от животного, и затем выходишь из дома. Господин Хайнрих подойдет через двадцать минут, и к этому времени ты уже должен быть готов. Тебе запрещено что-то спрашивать и запрещено не отвечать на вопросы. Неповиновение приказу будет расценено как побег с самыми печальными для твоего здоровья последствиями. Если тебе все ясно, скажи «да».

Вот интересно, что он меня все время спрашивает? Я что, похож на дебила или душевнобольного, что ли? Осекшись, я внезапно вспомнил, что меня как раз таки и считают психом.

— Да, мне все ясно! — Я поднялся с кровати.

Закончив гигиенические процедуры, а затем одевшись в выданное обмундирование, я следом за своим провожатым вышел на улицу. Тут мне пришлось основательно зажмуриться, поскольку в глаза сразу же нещадно ударило солнце. Я был вынужден пробормотать нечто вроде «стой», и пару минут усиленно моргать и морщиться, пока более-менее не привык к солнечному свету.

— Лучше? — Вопрос задал другой голос.

Я повернулся, посмотрел через щелки век на молодого, светловолосого парня моего роста. Видимо, именно о нем говорил мне конвоир как о человеке, которому запрещено перечить.

— Давно не был на солнце, — постарался я оправдаться, сделал пару шагов в сторону, чтобы не смотреть на раскаленный шар на небе и хоть немного поберечь глаза.

— Это понятно. Мы немного не рассчитали. Но сегодня просто прекрасная погода, и жаль проводить день в помещении. Ты, как никто другой, должен это понимать! — Последнюю фразу молодой человек сопроводил легким смешком. Ну что ж, хорошо смеется тот, кто смеется последним. Не я придумал, не мне менять. Помня о предупреждении Павла, я только улыбнулся вежливо, и для поддержания разговора добавил:

— Да уж!

— Действительно, тебе неудобно. Пойдем за мной! — решительно объявил собеседник свое мнение, и мне не оставалось ничего, кроме как последовать за ним. Считай что вслепую, прикрывая глаза козырьком ладони. При этом подумалось, что зря мне тот суровый мужчина пенял про побег и какие-то неадекватные действия. Я сейчас ходил-то с трудом, куда мне было еще и бегать?

Как оказалось, положившись на молодого человека, я ничуть не прогадал. Привел он меня в прелестную резную, вернее даже, ажурную какую-то беседку. Само это произведение искусства, в свою очередь, было скрыто меж высокими зарослями сирени и черемухи, что добавляло не только тень, но и насыщало воздух умопомрачительным запахом. Парень легко уселся на лавку беседки, одернув свои серо-зеленого цвета брюки, и с любопытством посмотрел на меня. Да и я, в свою очередь, не стал скрывать заинтересованности, отметив правильные, красивые черты лица, твердый, волевой подбородок, светло-серые глаза, неожиданно пушистые ресницы и высокий лоб моего собеседника. Некий сплав молодости и знаковых таких, говорящих признаков. Это я про подбородок и лоб. Подобное принято называть «породой». Когда хотят подчеркнуть благородство кровей, чистоту происхождения, специальный отбор поколений. По крайней мере, мне на ум приходило именно это определение.