Лес, по-осеннему мокрый, за компанию и людей пронизывал сыростью. Замерзшее, переохлажденное тело отказывалось повиноваться командам мозга. Поднести к глазам левую руку с часами оказалось мучительно сложным занятием.

Терехов вздохнул, стараясь выдохнуть в окутавшийся туманом выдох всю горечь, что грызла его изнутри. Не давала сомкнуть глаз все три часа, выделенные на отдых. Чертовски болел бок, но вот это, пожалуй что, не было главной причиной гложущей его тоски. В конце концов, осколок лишь скользнул по ребрам, оставив длинную, косую рану. Возможно, от удара треснуло ребро, но ничего более серьезного.

Горше было сознание того, что их операция, более всего похожая на авантюру, началась вот так печально. При этом Терехов не мог бы винить в произошедшем себя или полковых разведчиков. Даже командование армии он, осведомленный более всех других, не мог бы назвать в числе виноватых. Цепь еще более ранних событий привела к тому, что поступить иначе ни он, ни те, кто непосредственно отдавал приказы, не могли. И объяснение, оправдание может быть только одно, банальное — это война.

Капитан поднялся, распрямился и энергично взмахнул руками, разгоняя застоявшуюся кровь. Ему, как никому другому, было хорошо известно, что по какой-то странной, необъяснимой причине, человеческий организм на пределе своих возможностей обладает просто неисчерпаемыми ресурсами. Сколько раз приходилось ему в поиске спать на голой земле, барахтаться в ледяных реках и болотах, и никогда не подхватывал простуды. А стоит в тылу хоть ноги замочить — пиши пропало, хорошо бы не в госпиталь с воспалением.

Вместе с командиром со своих мест поднялись сержанты Клыков и Овсеенко. Рослые, сильные, небывало выносливые, они были той самой парой, что должна иметь любая разведка. [18]Вот только вместо языка, вместо того, чтобы нести пулемет и запас патронов, в общем, вместо чего угодно полезного и нужного, им предстояло выполнять то, что не любит никто. На что никто не рассчитывает.

— Кончился Азат, — тихо произнес лейтенант Диляров.

Ему вообще это было свойственно — негромкая речь. Может, берег горло после сквозного ранения, а может, что скорее всего, просто такой человек. Азат Коздоев был считай что соседом Дилярова, из родственного близкого села, а потому потеря для осетина, надо думать, была серьезная. Впрочем, вряд ли он сожалел больше, чем Терехов, в контексте «здесь и сейчас». Оба осетина ребята боевые и при всей своей горячности удивительно взвешенные, исполнительные. А вот теперь Коздоев был таким.

И не он один. Степа Величко тоже уже был. Был веселым, ответственным, рассудительным не по годам и решительным очень. Андрей Бугаев. Ну и Илья Рязанцев, конечно… Тот прямо сразу там, в поле.

В общем, после смерти Коздоева ровным счетом четыре невосполнимых потери мог записать Терехов. От мин, от тяжелого пулеметного огня. Четверо для их невеликого отряда уже немало. Но и это, естественно, не все.

Капитан махнул рукой, указывая сержантам на сложенные в стороне, с накрытыми лицами, трупы:

— Закапывайте.

Не того, конечно, не того желали Клыков и Овсеенко. А впрочем, с другой-то стороны, хорошо, не все полегли в этом чертовом поле. И за то судьбе спасибо.

Не желая смотреть на исполнение приказа, капитан развязал мешок, доставая планшет. Откинул его, приглашая Дилярова посмотреть на карту. Вытянул из крепления карандаш, ловко повернул его пальцами, тыльной стороной указывая на определенное место, километрах в трех от передовой линии обороны немцев. Тот самый лесок, в котором нашли пристанище столь неудачно миновавшие нейтралку разведчики.

Будь сейчас не сорок третий, не получи немцы хорошенько по зубам под Курском и Орлом, не выпей у них всю кровь Брянский да Центральный фронты, [19]конечно, эти разнесчастные три километра были бы смешны. Рыскали бы по лесам поисковики немецкие, жандармерия. Теперь же, и то четко было ясно, сил у фрицев было мало — на одну лишь дырявую оборону.

И все же это был тыл. Как ни крути, ближний тыл немецкий, и в той же степени, в коей потрепали наступающие отходящую группу армий «Центр», выдохлись и сами советские воины. Вышибли немецкую бронетехнику под Курском, а дальше, как покатились в наступление, и свою всю потеряли. Жив бы был Величко, разрядник по шахматам, сказал бы — «цейтнот».

Терехову в силу занимаемой должности много что было известно. Знал он о том, что пополнений в части нет и не будет в ближайшее время. Что в том же составе будут советские войска штурмовать Днепр и, если сложится, в Польшу входить. А вот немцы… немцы, как ни крути, будут подтягивать резервы. Конечно, хорошо бы правдиво было предположение, будто фрицы встанут на Днепре, сделают там свой Восточный вал. А если нет? Если будут до последнего удерживать левобережье? В общем, была у Терехова задача, и по ней ему нужен был разреженный немецкий тыл.

Лейтенант, следя жгучими карими глазами за кончиком карандаша, ткнул пальцем с грязной каймой под ногтем западнее, описав полукружье:

— Здесь или здесь. Есть хутора, значит, будут и выселки, черт его знает, как они тут называются. Что-то подобное. Там нам нужно будет оставить раненых.

Что тут скажешь. Были бы иные варианты, их бы рассмотрел Терехов. И без того задание, порученное ему, смахивало на невыполнимое. Вот только слова такого, понятия, не было у дивизионной разведки. И генерал сам сказал, четко сказал — запрещаю умирать. Пока не исполнено. Значит, придется оставить раненых. Не бросить в промозглом, холодном лесу, а отнести, сковывая группу по времени, подставляя под возможные удары немцев, а потом оставить где-то. И с ними непременно санитара, иначе никак. Тем самым еще уменьшая и без того совсем невеликий отряд.

Но других вариантов Терехов не видел.

Шаг, шаг, еще один, и другой. Думаешь с каждой секундой, что вон до той березки, и хватит, хорош. Потому что невмоготу уже. А дойдешь, и новую цель — вон тот разлом. Дойдешь, и дальше…

Хорошо еще, не видно это было со стороны. А даже если видно — плевать. Потому что неважно уже. Важно еще прошагать, дойти вон до того плетня, потому как уже все, пришли. Дотянуть еще чуть-чуть, а там… а там еще.

Наверняка видели, что с ним не все в порядке. Да, видели, чего тут скрывать. Диляров, сблизившись с Тереховым, слегка толкнул его, показал глазами. Ни словом, ни вздохом не обмолвился, только стрельнул коротко взглядом в сторону Развалова. И капитан ответил ему, одним лишь кивком ответил. А что тут поделать? Идет Игорь, качает его, и на команды реагирует слабо, но идет же. Опять, был бы выбор, так тут конечно… а выбора нет. Клыков и Овсеенко не бросят раненых, а Диляров и Симаков не уйдут с дозоров.

Развалов вообще крепкий. Никогда не слышал от него жалоб Терехов, да и просьбы — изредка. Молчун Игорь, и это хорошо. Вот сейчас, когда совсем не хочется слышать капитану о новых проблемах, это хорошо.

Если уж быть до конца откровенным, все шло наперекосяк. Эти потери совсем незапланированные, хоть и не сказать что неожидаемые, не просто прибавили хлопот. По сути, они напрочь разбили весь план, даже тот умозрительный, что был. Раньше казалось — да, пройдем фронт, а там — как карты лягут. Задумка на тоненького. Но при всем при том у Терехова был отряд, где четко каждый знал свое место и свой маневр. Где охранение было охранением, где дозор был, арьергард был, по науке все. По науке, за которую плачено кровью. Теперь же… теперь отрядом четверых бойцов, оставшихся на ногах, не назовешь даже с натяжкой. Потому и в одинокий домишко, на который наткнулись, признаться, случайно, вошли почти без наблюдения. Пять минут посмотрели с опушки, окинули взглядом, и сразу двинулись вперед. Вот тут-то, прямо у околицы, около плетня, созданного разве что для виду, присели Терехов и Развалов. Еще разок взглянуть, держа на изготовку оружие. А вот поднялся только капитан. Радист, видимо, растеряв последние силы, покачнулся и упал на колени, а следом и вовсе — брякнулся лицом на землю. Терехов, надо полагать, подспудно ожидавший нечто подобное, закинул автомат за плечо, стволом вниз, подхватил под руку Развалова, присел под него, крякнув, поднял на спину. Симаков, по идее, намеревавшийся контролировать свою сторону, на это дело плюнул, сиганул через плетень, быстро побежал к дому. Правильно, конечно, чего уж тут — нарушать, так по полной. Так что пока капитан обегал плетень — лезть через него он все же не решился, — штатный медик обшаривал на предмет опасностей избушку. И если бы ждали их сейчас фрицы… Да и говорить не хотелось про такой вариант. Потому как ждали бы — положили мгновенно и качественно. Один лишь Диляров стоял по науке, в стороне, с автоматом на изготовку. А остальные — даром что не похоронная команда, тащили на закорках раненых товарищей.