Пан усмехнулся.

— И что же я должен делать согласно новой судьбе?

— Ты идешь со мной в Аттику. Возьмем девочек и повеселимся. А заодно обделаем одно дельце.

— Не узнаю тебя! С каких это пор ты стал совмещать полезное с приятным.

— С недавних, брат Пан. Повздорил со стариком. Он назвал меня приемышем и невежливо напомнил, что подобрал меня в грязной канаве, где я валялся в мертвецки-пьяном виде. Я возразил, что мне тогда было всего четыре года, а он ответил, что я был пьян уже в чреве зачавшей меня блудницы. Как будто это не была соблазненная им фиванка Семела. Да и зачал он меня в пьяном угаре. Ну да ладно, дело прошлого. Мы со стариком повздорили и, когда я узнал, что он собирается занять сторону спешащих к Аттике мидян, то решил назло ему помочь афинянам. Тем паче, что они никогда не скупятся на жертвы мне. Паллада уже спешит к Марафону. Отправимся туда и мы. Надеюсь, ты не забыл свою тысяча первую гримасу?

— Нет.

Пан скорчил такую жуткую физиономию, что Дионис невольно отпрянул.

— Даже меня проняло. Тогда ближе к делу. Вот тебе пара сандалий. Взял взаймы у твоего папаши. Кстати, шлет привет.

Пан неопределенно кивнул головой, а затем спросил:

— А сам как? По солнечному потоку?

— Нет, что ты! Аполлон тут же наябедничает Громовержцу. Со мной крылатый леопард. Кис! Кис!

Из-за скалистой вершины появилась кошка, размером не уступавшая трехлетнему быку. Используя вместо руля длинный пушистый хвост, она подлетела к хозяину и, вопросительно посмотрев на него, кивнула в сторону Пана. Усы ее встопорщились, а когти покинули мягкие подушечки столь недвусмысленно, что Пан едва не позабыл о том, что бессмертен.

— Он свой. — Дионис ласково коснулся головы леопарда. — Погладь его.

Пан с опаской провел рукой по шерсти зверя. Тот заурчал, убрал когти и потерся огромной головой о живот Пана.

— Ты ему понравился! — с легким удивлением констатировал Дионис. — Это с ним впервые. Ну ладно, как любит говорить старик: поехали!

Свободный полет доставлял Пану огромное наслаждение. Он не шел ни в какое сравнение с перемещением посредством солнечных потоков. Там тебя не оставляло ощущение, что мчишься по ослепительно яркой трубе, упакованный в полупрозрачный мешок, из которого вдобавок ко всему ужасно воняет. Аполлон утверждал, что это запах дезинтегрированного озона, но Пан не верил ему. Озон пахнет свежестью и утренним морем, а этот запах напоминал вонь от линялой собачьей шерсти.

Как прекрасно нестись по наполненному ветрами небу, чувствуя за спиной невидимые крылья. Особенно после долгого заточения, на которое обрек себя Пан. Свежий воздух, бирюзовое небо и ярко-зеленые луга, испятнанные округлыми проплешинами гор. Сандалии, действующие на основе сил антигравитации, мягко толкали вверх и вперед, немного пошевелив ногами можно было изменить направление и высоту. Чтобы управлять ими, требовались определенные навыки, но Пану уже ранее приходилось пользоваться этой необычной обувью, поэтому он не испытывал особых затруднений. Лишь иногда, забывшись, он терял управление и начинал выписывать замысловатые пируэты и тогда летевший неподалеку Дионис хохотал во все горло, а его кошка улыбалась.

На место боги прибыли еще засветло. Верно они эффектно смотрелись на фоне заходящего за горы солнечного диска.

— Смотри! — вдруг воскликнул Дионис. — Зеленый луч! Он предвещает нам удачу.

— Или это Аполлон докладывает Громовержцу, что засек нас в воздухе.

— Чепуха! Он сейчас наверняка волочится за Афо. И как всегда безуспешно!

Они приземлились на высокую скалу. Ударив кремнем о кремень, Пан разжег костер. Дионис протянул руку и извлек из ничего амфору с вином, виноград, каравай хлеба, несколько кусков жареного и один, большой сырого мяса.

— Это моей киске. Она может питаться энергией звезд, но любит мясо. Я частенько балую ее. Верно?

— Умр-р! — ответил леопард.

— Ну что ж, к сожалению обещанных девочек раздобыть в данный момент не могу, придется коротать ночь за разговорами. — Он протянул Пану килик, небрежно извлекая его из воздуха. — О чем могут говорить два друга, заброшенные капризом судьбы почти на край света? Только о женщинах. Или, может быть, тебе неприятно?

— Отчего же. Если мне не слишком везет с ними, то это не значит, что я избегаю этой темы.

— Ты отличный парень! Костры… — вдруг протянул, Дионис, указывая рукою вниз, где у самого входа в долину сверкало множество огоньков. — Эллины ждут утра. Так вот, порою мне кажется, наша красотка Афо — бесчувственный камень.

Пан не согласился.

— Как можно так говорить! От нее веет женственностью и красотой. При взгляде на любую часть ее тела, даже крохотный мизинец, меня охватывает сладкая истома.

— Да? — Дионис с усмешкой — спасибо хоть не злобной! — взглянул на Пана. — Но как объяснить, что она не одарила лаской ни одного мужчину. Будь то бог или герой. А ведь ее домогался сам Громовержец!

— Ну и как, успешно?

Бог веселья ухмыльнулся.

— Знаешь, что она ответила ему… — Дионис наклонился к козлиному уху и что-то прошептал. Спустя миг оба разразились диким хохотом, громоподобные отзвуки которого загуляли по окрестным горам, заставив вздрогнуть забывшихся в тяжелом сне мидян, стоявших лагерем на прибрежном песке.

— О-хо-хо-хо!!! — заходился в смехе Пан и камни катились в долину. Эллины поднимали бородатые лица вверх и радостно восклицали:

— Пан! Пан с нами!

— У-у-у!!! — выл тем временем Пан. — У, рассмешил! Она и вправду ему так ответила?

— Слово в слово. Ате[89] подслушала и растрезвонила по всему дворцу. А ты думаешь, хозяин выгнал ее с Олимпа из-за жлоба Геракла? — Пан кивком головы подтвердил, что именно так и думал. — Да нет! Из-за длинного языка. Но как отшила! А затем она отказала Марсу, Посейдону, мне, Аиду, Гермесу. Хромоногий Гефест тоже пробовал…

— И что же?

— Она пообещала ему свою любовь, если он скует эректирующий фаллос. Гефест до сих пор кует.

Они снова захохотали.

— А ты не пробовал? — спросил Дионис.

— Какой смысл? Она даже побрезгует поцеловать меня, — грустно произнес Пан.

Дионис бросил на товарища снисходительный взгляд.

— Да, ты прав. Тебя трудно назвать привлекательным. Так вот, к чему я клоню. Она не любит никого из богов, не захотела заниматься любовью с Афиной, отшила всех героев. Лишь Аполлон продолжает питать химерические надежды. Я его не люблю, гордеца, но, честное слово, порой мне его жаль. Кого она ждет, отвергая богов и героев?

— Может быть, человека?

— Не смеши! Одного их этих? Да они убегут от одного твоего вида!

Пан опять не обиделся. У него было слишком доброе сердце.

За веселыми разговорами они осушили амфору, а летающий леопард съел мясо. Но они не были пьяны, а он не очень сыт. Ибо животное, черпающее соки из Космоса, невозможно насытить мясом.

Наутро они спустились в долину. Оглушив стоящего на страже гоплита Дионис снял с него доспехи и передал их Пану. Шлем с медной личиной спрятал до поры до времени козлоподобное лицо. Когда ощетинившаяся жалами копий эллинская фаланга двинулась в атаку на мидян, Пан выскользнул из кустов и бросился вперед. Стрелы отскакивали от него. Добежав до мидян, Пан сорвал с головы шлем и скорчил ужасную рожу. Паника — порождение Пана! Враги дрогнули, в замешательстве опустили луки и в тот же миг в беспорядочное месиво ярких халатов врезался стройный клин гоплитов. И Пан завыл. Да так, что взбесились лошади, сбрасывая золотобраслетных всадников под копыта.

Напрасно парсийские воеводы пытались удержать дрогнувших воинов. Те бежали на корабли и рубили якорные канаты, мечтая лишь о том, чтобы покинуть землю, где живут ужасноликие воины. Пан в их сознании превратился в десять тысяч Панов — жутких видом, громогласных, вооруженных острыми медными копьями.

Дионис хохотал.

— Промочи горло!

Пан жадно глотал вино, а его товарищ веселился.