День был жаркий. Вползавшее в зенит солнце немилосердно палило голову и Форма очень скоро пожалел, что не захватил с собой шляпу-петас, которую обычно надевают горожане, отправляясь работать на свои клеры[84]. Пока представлялась возможность, юноша прятался в тени домов, но, выйдя за городские стены, он оказался на открытом солнечным лучам пространстве.

Ему предстояло отшагать около сорока стадий. Дорога, тянувшаяся через поля ячменя, еще не успевшие пожелтеть под летним солнцем, была оживленной. Навстречу двигалось множество людей — торговцев, моряков, рабов. Лошади и быки тащили телеги с товарами. Время от времени кто-нибудь из прохожих поднимал руку, приветствуя Форму, тот отвечал тем же жестом и придавал лицу важное выражение. В эти мгновения он был чрезвычайно похож на павлина, гордо распушившего роскошный хвост.

Но вся важность моментально исчезала как только знакомый проходил мимо. Тогда Форма превращался в обыкновенного юношу, не уставшего еще удивляться миру. И еще — очень довольного судьбой. Говоря откровенно, он был готов прыгать от счастья. Его отец, богатый купец Ниобед наконец внял мольбам сына и дал деньги на постройку триеры. Совсем недавно судно было спущено со стапелей и Форма ежедневно бегал в Пирей, наслаждаясь своим новым положением триерарха.

Афины не были приморским городом в полном смысле этого слова. От моря их отделяла широкая полоса земли, сплошь заполненная виноградниками и полями. Связующим звеном между городом и морем был Пирей, который издавна использовался афинянами в качестве стоянки для кораблей, но лишь недавно стал настоящим морским портом. По предложению Фемистокла здесь были сооружены многочисленные пирсы, торговые склады; побережье полуострова было укреплено оборонительными стенами. С увеличением числа кораблей были задействованы все три гавани Пирея. В самой большой из них — Кантаре — останавливались торговые суда. Гавани Мунихий и Зея были отданы под военный флот. В Зее стояли государственные триеры, а в Мунихий — снаряженные на частный счет. Здесь находилась и триера Формы.

Запыхавшись от быстрой ходьбы, юноша наконец вышел к пирсам и остановился, завороженный величественным зрелищем. Эскадра кораблей покидала гавань, отправляясь к берегам Фракии. Там они будут следить за действиями мидийского флота, а, может быть, даже вступят в бой с вражескими кораблями. Тысячи весел одновременно падали вниз, дробя напоенную солнцем воду. Время от времени взвизгивала свирель, задававшая нужный темп. Выйдя из гавани, корабли ставили паруса.

Форма с нескрываемой завистью смотрел на удаляющиеся суда. Как бы он хотел, чтобы его триера была в их числе. Но ничего, его время еще придет. Он еще покажет себя!

Паруса исчезли за мысом. Форма вздохнул и отправился на свой корабль. У сходни его поджидал Крабитул.

— Добрый день, капитан.

— Здравствуй, Крабитул.

Крабитул был назначен помощником триерарха. Хотя он и относился к Форме подчеркнуто уважительно, но юноша подозревал, что старый моряк приставлен отцом следить за его действиями. Это слегка задевало самолюбие Формы, но он не мог не признать, что Крабитул знает морское дело во сто крат лучше его.

— Ну что нового?

— Получили паруса. Совет пятисот прислал недостающих гребцов.

— Но это здорово! Значит мы можем выйти в море!

— Да, как только последует приказ.

— Крабитул, — юноша умоляюще посмотрел на своего помощника, — но мы можем хотя бы опробовать триеру?

Моряк задумался.

— Пожалуй, да, — ответил он после некоторого колебания. — Ее даже стоит опробовать. Но надо испросить разрешение у наварха.

— Я поговорю с ним, а ты распорядись, чтобы гребцы заняли свои места.

Сбиваясь с ходьбы на бег, Форма поспешил к стратегу Ксантиппу, назначенному навархом эскадры частных триер. Ксантипп стоял на пирсе, окруженный группой людей, среди которых Форма признал сына Мильтиада Кимона и знаменитого триерарха Ликомеда. Юноша подошел к наварху и несколько раз кашлянул, нерешительно пытаясь обратить на себя внимание. Ксантипп, увлеченный беседой с Ликомедом, не замечал этих уловок до тех пор, пока Кимон не подтолкнул его локтем в бок и указал глазами на Форму.

— Что тебе? — не очень ласково спросил Ксантипп, не испытывавший особого восторга оттого, что кораблями его эскадры будет командовать зеленая молодежь.

— Мне бы опробовать корабль, — запинаясь, вымолвил Форма.

— Зачем?

— Ну, проверить какой у него ход…

— В плавании проверишь.

— Да ладно тебе, Ксантипп, — вмешался Кимон. — Пусть капитан пройдет вокруг Пирея.

Слово Кимона кое-чего стоило, поэтому Ксантипп смягчился.

— Кто у тебя помощником?

— Крабитул.

— Знаю его. Опытный моряк. Ну так и быть, проведешь судно вокруг Пирея и обратно. Потом доложишь мне.

Обрадованный Форма убежал даже, забыв попрощаться. Ксантипп добродушно усмехнулся.

— Котенок! Ну как с такими выиграешь сражение?

— Ничего, котенок со временем вырастает в льва, — ответил Кимон, который сам был лишь на год старше Формы.

Получив разрешение наварха моряки начали готовить триеру к выходу в море. Гребцы — числом сто семьдесят — заняли свои места на скамьях. На носу разместились прорет[85], флейтист и несколько матросов. Триерарх и его помощник стали на корме. Форма пожелал лично держать рулевое весло.

С помощью шестов матросы оттолкнули триеру от пирса. Весла упали на воду. Легкий рывок и судно чуть прыгнуло вперед. Заиграла флейта, задавая нужный темп. Лопасти весел размеренно погружались в зеленоватую воду, заставляя триеру плавно скользить по морской глади.

Уверенно поворачивая весло, Форма направил судно к выходу из бухты. Крабитул стоял рядом, готовый в любой момент придти на помощь. Но так как ничего непредвиденного не происходило, он отошел к противоположному борту и с деланным безразличием стал наблюдать за резвящимися дельфинами, чьи мокрые спины то и дело выскальзывали из-под днища корабля.

Когда триера очутилась на порядочном расстоянии от берега, Форма приказал поставить парус. Матросов было меньше, чем положено, поэтому Крабитул поспешил им на помощь. Вскоре гигантское белое полотнище развернулось и оглушительно хлопнуло, приняв в себя порыв ветра. Триерарх приказал гребцам прекратить работу и те с облегчением выпустили рукояти весел.

После нескольких неудачных попыток триерарх поставил судно по ветру, парус надулся и стремительно повлек триеру вперед. Гребцы-феты[86] дружно загорланили моряцкую песенку, в которой упоминались берег, сытый ужин и прекрасная гетера, готовая подарить любовь прошедшему бури и шторма моряку, что возвращается из долгого плавания домой.

Мощно вспенивая окованным медью носом волны триера обогнула небольшой мыс и подошла к гавани Зея. Гавань прямо-таки кишела военными судами, завершавшими приготовления к выходу в море. Черные бока триер маслянисто поблескивали на солнце, веселые зайчики плясали на металлических носах судов и шлемах воинов.

Миновав Зею, триера направилась дальше. Форма не мог нарадоваться ее стремительному бегу. Это заметил и Крабитул. Вернувшись на корму, он сказал:

— Капитан, это самая быстрая посудина, на которой мне когда-либо приходилось плавать.

Форма не ответил, но по его лицу можно было заметить, что он счастлив.

Триера обогнула южную оконечность Пирея и подошла к входу в гавань Кантар, где разгружались купеческие суда. В этот момент из гавани как раз выходил пузатый, неповоротливый, с набитыми доверху трюмами купец. Форма направил триеру наперерез, наметив курс так, чтобы проскочить под самым носом встречного судна.

Когда Крабитул разгадал этот замысел, изменить что-либо было уже поздно. Корабли стремительно сближались. Казалось, столкновение неизбежно — на купеческом судне сразу несколько человек заорали дурными голосами, — но в последний момент Форма изо всех сил налег на весло и триера стремительно пронеслась мимо, едва не задев статую на носу торгаша.