Раздался новый взрыв ликования. Все вскочили на ноги и громогласно славили своего царя.

Александр был бледен от волнения, глаза его сверкали. Поднявшись, он поднял Гефестиона и поцеловал его в уста. Сидевший напротив Филота ревниво усмехнулся.

Слуги внесли первую перемену блюд. Пир начался.

Эллины, особенно македоняне, пировали совершенно иначе, нежели парсы. Последние пили вино лишь в конце трапезы и занимали друг друга неспешной беседой. Завоеватели не знали воздержанности ни в питии, ни в разговорах. Вино лилось нескончаемой рекой. Вскоре глаза пирующих заблестели, речь стала несвязной и раскованной. Победители орали, смеялись, бесцеремонно окликали соседей. Звуки сливались в непрерывный, плотный гул, время от времени прерывавшийся здравицами в адрес царя или хвалебным словом македонскому оружию. Еще более пили без тостов, ударив кубком о кубок соседа. Слуги сбивались с ног, внося непочатые кувшины с вином.

Минуло совсем немного времени, а все уже были порядком хмельны. Кое-кто, особенно из числа непривыкших к подобным попойкам парсов, лежали под столами, некоторые пытались буянить и тогда их успокаивали охранявшие дворец гипасписты. Но большинство участников пира, свыкшиеся с обильными возлияниями, держались стойко. Пример тому подавал сам царь. Развалясь в просторном, обитом вишневым бархатом кресле, он разговаривал то с Гефестионом, то с сидевшим по другую руку Птолемеем, не забывая отдавать должное непрерывно подаваемым яствам и поднимать кубок, отвечая на тосты гетайров. Со стороны могло показаться, что Александр полностью увлечен празднеством, но меж тем, если внимательно присмотреться, можно было заметить, что на самом деле оно не слишком занимает его. Царь то и дело бросал быстрые взгляды на Таис, которую без особого успеха пытался завлечь в свои сети Клит. Афинской гетере, привыкшей к изящной беседе с мудрецами и поэтами, было скучно в компании грубых, не отличающихся остротой ума, воинов. Она и не пыталась скрыть этого, несколько раз позволив себе очаровательно зевнуть. Ухаживания Клита становились все более навязчивыми. Когда же он попытался перейти от слов к делу, Таис не выдержала. Она покинула стол и направилась прочь из Тронного зала. Клит также привстал, намереваясь последовать за ней, но в этот миг на его плечо легла тяжелая рука Птолемея, без слов понимавшего желания своего царя. Икнув, Клит шлепнулся обратно в кресло. Зато поднялся Александр.

— Я скоро вернусь, — сказал царь, жестом руки запрещая Птолемею следовать за собой. Гетайры безмолвно переглянулись и как ни в чем не бывало наполнили кубки.

Александр догнал афинянку уже за пределами Тронного зала. Девушка стояла на краю огороженной невысоким барьером террасы и смотрела в расстилавшуюся перед ней темноту. Дул сильный ветер, уносивший крики гуляк в противоположную сторону, и оттого на террасе было довольно тихо. Александр встал рядом с гетерой, она не обратила на него ни малейшего внимания. От Таис веяло легким ароматом благовоний и неуловимо притягательным запахом, присущим красивым женщинам. Несмотря на бодрящий сердце хмель, Александр чувствовал легкую робость, которая обычно охватывала царя, когда он оказывался наедине с этой загадочной и прекрасной женщиной.

Устав смотреть в темноту, Таис перевела взгляд на небо, полное звезд, ослепительно-ярких в этих краях. Александр предался тому же занятию. Он рассматривал созвездие льва до тех пор, пока не зарябило в глазах. Тоненько свистевший ветер доносил из степи пряные запахи и цокот кузнечиков. Набравшись смелости, царь обнял талию девушки, с радостью отметив, что она не осталась безучастной к этому прикосновению. Кожа под тонкой тканью чуть дрогнула, дыхание, как показалось Александру, участилось. Наклонившись к уху Таис, царь прошептал:

— Тебе не понравился мой праздник?

Гетера ответила не сразу. Она повернула голову и долго рассматривала едва различимое во тьме лицо царя. В глазах ее светились кошачьи огоньки.

— Мне скучно, царь, — сказала она наконец.

— Чем я могу развеселить тебя?

Таис ушла от прямого ответа.

— Ночь, — едва слышно вымолвила она. — Ночь порождает во мне неясную грусть. Ночью мне хочется покоя и умиротворения, тихих слов и… — Таис не договорила, оборвав фразу на полуслове. — Такая ночь не для шумного пира. Тьма и мерцанье звезд. Огромных и таких холодных. Далеких! Развей тьму, царь, и тогда я буду веселиться.

— Я прикажу развести костер.

— Огромный костер! — подхватила Таис. — Чтоб его пламя взвилось до самых небес. Очищающее пламя!

— Дворец? — спросил Александр.

— Я хотела бы видеть пылающим весь город, весь мир, но сегодня мне будет достаточно и дворца.

Александр резко обернулся. Из-за медных дверей Тронного зала пробивались мятущиеся блики света, вычерчивавшие на земле замысловатые зигзаги.

— Пусть будет так, — прошептал он. — Этого хотели гетайры, маг, а теперь и ты. Значит этого хочет судьба. Каменный монстр обречен. Он не вправе оставаться сердцем империи. Это склеп. И он был склепом уже в тот день, когда руки каменщиков положили на землю первую плиту. — Александр обнял рукой тонкую шею девушки. — Пойдем! Я сделаю для тебя самый величайший подарок, о котором только может мечтать женщина. Ты запалишь грандиозный костер и его багровые блики будут плясать в твоих колдовских глазах! Пойдем!

Последние слова царь исступленно кричал, заглушая вой степного ветра.

— Пойдем, — просто ответила Таис, подавая македонянину крохотную изящную руку. И они вернулись во дворец. И новый повелитель Парсы вложил в эту руку факел. Не обращая внимания на вопрошающие взгляды пирующих, Таис с улыбкой поднесла маслянистый огонь к ковру. И мгновенно вверх взметнулись языки пламени.

— Жги! Пусть сгинет прогнившее царство! — кричал Александр.

Захмелевшие гетайры с радостными криками повскакали с мест. Они хватали с треножников факелы и подносили их к креслам, кедровым панелям, тяжело спадающим на пол занавесям. Бушующее пламя взвилось сразу во многих частях зала. Оно с ревом рванулось вверх и принялось лизать перекрытия. Изумленные крики людей потонули в ужасном вое огненной стихии. Вид пылающих потоков, стремительно расползающихся по стенам и своду, протрезвил хмельные головы. Гости повскакали со своих мест и бросились вон из Тронного зала. Летели на пол переворачиваемые столы, звенело золото, разлетались вдребезги кувшины с вином. Кое-кто, даже пред лицом ужасной опасности сохранявшие самообладание, хватали драгоценные подносы и кубки, желая уберечь их от огня, но большинство думало в эти мгновения лишь о спасении собственной жизни.

Людские потоки устремились в распахнутые двери. У выходов началась давка. Гости и слуги сшибали друг друга с ног, беспощадно топча упавших. Те, что имели при себе оружие, не замедлили пустить его в ход, очищая себе путь для бегства. Пролилась кровь. Ее вид лишь раззадорил гетайров. Одни из них поджигали еще не тронутые пламенем ковры и занавеси, другие, выхватив мечи, рубили мебель и драгоценную посуду. Гефестион, давясь, пил из кувшина багряное вино, а затем, воя от восторженного бешенства, вылил остатки его на всклокоченную голову. Александр, со страшной улыбкой, памятной тем, кто видел ее на поле брани, наблюдал за гибелью дворца.

Обитель Ахеменидов была подобна бочке с вязкой смолою. Великое множество ковров и тяжелых драпировок, пересохшие за многие десятилетия панели, кедровые балки, из которых была сложена крыша, представляли великолепную пищу для огня.

Яркое пламя, треща, бежало вверх и в стороны. Огненные змейки пожирали ворс ковров, охватывали кольцом перекрытия, заключали в светящийся ореол звероподобные протомы. Вскоре все стены были объяты пламенем, с пылающего свода падали камни и охваченные огнем куски дерева. Раскаленный воздух опалял горло, доспехи превратились в обжигающую чешую, на ладонях гетайров, сжимавших рукояти мечей, появились белесые пузыри. Лишь тогда они оставили охваченное огнем здание и вместе с Александром и Таис выбежали наружу.