Основав империю женщин, амазонки не пожелали слиться с местным чернокожим населением. Поэтому они стали искать партнеров для продолжения рода среди представителей белых рас.

С этой целью, собрав большое войско, амазонки время от времени вторгались в черные королевства в Зимбабве, где проживало немало купцов и наемников с севера. Небольшие рейдовые группы доходили до Куша и Дарфара. Кроме этого амазонки покупали белых рабов у торговцев из Стигии.

Но и белый цвет кожи не служил гарантией от насильственной смерти. По прошествии определенного времени амазонки убивали белых ферулов. Делали они это по словам Кхар Убы с той целью, чтобы мужчины не почувствовали себя вновь хозяевами положения.

Чтобы не допустить даже малейшей искры сопротивления амазонки организовали систему строжайшего контроля за ферулами. Основная масса рабов-мужчин была сосредоточена в Аржуме. За пределами города в основном жило полусвободное население, выплачивавшее амазонкам дань ячменем, скотом, виноградом, одеждой и прочей натуральной продукцией. Оно было вполне довольно своей участью, тем более что грозная слава женщин-воительниц гарантировала относительную безопасность от набегов диких племен, и не думали о том, чтобы сбросить гнет амазонок. Таким образом последним не требовалось больших сил, чтобы поддержать спокойствие вне Аржума. Но в самом городе находилось более тридцати тысяч ферулов, ряды которых постоянно пополнялись пленниками, еще не забывшими вкус свободы.

Для обеспечения контроля за рабами город был разбит на пять так называемых сфер. В центре находился дворец царицы, храмы, многочисленные хозяйственные пристройки и оружейный двор. Оставшаяся часть делилась на северную, южную, восточную и западную сферы. Ядром каждой из них служил блокдом — казарма, в которой проживало около трехсот воительниц. Вокруг блокдома теснились лачуги ферулов.

Каждая сфера была отгорожена от прочих валом и деревянной стеной с башнями, на которых день и ночь стояли посты деров. В случае, если бы вспыхнуло восстание в одной из сфер, ее можно было мгновенно отсечь от прочих и утопить бунт в крови. Подобные меры предосторожности делали любое выступление заранее обреченным на провал.

Конан часто бродил по кривым улочкам Аржума в надежде встретить хотя бы одного человека, который отважился поднять голову и взглянуть в глаза киммерийцу. Все было тщетно. Ферулы поспешно пробегали мимо него, опуская взгляд долу. А стоявшие на башнях деры с затаенным злорадством смотрели на единственного мужчину Амазона, который не боялся оставаться мужчиной.

Таков был диковинный Амазон — страна гордых женщин и превращенных в рабов мужчин, страна, в которой Конану, может быть, предстояло провести долгие годы.

Опонта резвилась словно счастливый ребенок. Киммериец отдыхал подле нее сердцем, особенно после душной атмосферы дворца, полной интриг и ненавидящих взглядов…

Убедившись, что Конан не попытается бежать из Амазона, что было в общем бессмыслицей — преодолеть в одиночку тысячеверстный путь до Зимбабве или еще более длинный до Дарфара или Пуна, сквозь кишащие змеями, крокодилами, ядовитыми пауками, а также дикарями всех мастей, считавшими своим священным долгом поймать и съесть каждого путешественника, особенно если цвет его кожи белый, джунгли — амазонки стали выпускать киммерийца из Аржума без сопротивления. Он был волен отправиться в любой из близлежащих лесов и заниматься там чем душе угодно. Сомрис лишь запретила ему появляться в священной роще Горгии, но Конана и без всяких запретов не слишком тянуло туда. Он хорошо помнил взгляд, который на него бросила некогда великанша.

Не имея сил оставаться в пропитанном жестокостью городе, Конан все чаще выбирался за его стены и проводил время охотясь или просто странствуя по сельве. Животный мир Амазона был мечтой каждого истинного охотника. В этой дикой стране водились различные косули, ветвисторогие олени, дикие кабаны, тигры, леопарды, серые медведи, сотни видов экзотических птиц. С луком за спиной и мечом на поясе Конан без устали скакал по хитросплетениям зарослей, преследуя ту или иную дичь. Не раз ему приходилось сталкиваться с опасными хищниками. Как правило, киммериец, не раздумывая ни мгновения, вступал с ними в бой, достаточно равный, так как его оружием был лишь короткий меч, а тело прикрывала легкая кольчуга. Лишь однажды он предпочел разойтись со своим противником мирно — скорее из уважения, нежели из страха. Тогда ему попался огромный саблезубый тигр, чудом уцелевший реликт древнего леса. Тигр был стар, грузен и мудр. Топорща длинные жесткие усы он обошел вокруг Конана, словно примеряясь по зубам ли ему эта добыча. Убедившись, что человек силен и готов за себя постоять, тигр издал грозный рык, потрясший стебли лиан, и растворился в зарослях.

В лесах Амазона можно было встретить и других диковинных зверей, нередко в чаще таились такие чудовищные создания, помериться силой с которыми не рискнул бы даже Конан. Так однажды он нашел на тропинке близ водопоя разорванную пополам тушу дикого быка, а рядом на влажной глине был отпечатан след огромной обезьяньей лапы. Судя по размерам этого отпечатка монстр намного превосходил Конана ростом, а о его силе свидетельствовала та легкость, с какой он разорвал свою жертву лапами, даже не прибегнув к помощи зубов. Конан повернул коня и поспешно ускакал из этого леса.

Во время одной из своих обычных прогулок Конан повстречал в лесу Опонту. Поначалу ему показалось, что девушка так же как и он решила поохотиться — у ее седла болтались два нанизанных на стрелы короткоухих зайца, — но, заметив ее смущение, киммериец понял, что амазонка искала этой встречи. Следует напомнить, что Опонта сразу пришлась по душе Конану. Она была мила, непосредственна, привлекательна, в ней не было звериной жестокости, отличавшей большинство амазонок. А кроме того Конан чувствовал, что Опонта неравнодушна к нему. Для него не было секретом, что многие амазонки посматривали на перевитый могучими мышцами торс варвара с затаенной похотью, но во взгляде Опонты проскальзывало не только физическое влечение, а некоторое преклонение перед мужчиной-воином, столь свойственное женщинам цивилизованных стран и столь чуждое мужеподобным воительницам-амазонкам. Быть может, было в этом взгляде и нечто, похожее на зарождающуюся любовь.

Конан приветствовал девушку жестом руки. Она ответила ему тем же. Их кони сошлись и стали бок о бок, так что бедро Опонты, едва прикрытое короткой туникой, касалось бедра киммерийца. Какое-то время они смотрели друг на друга и молчали, затем Конан легко поднял девушку и привлек ее к себе. Она была намного моложе царицы и полна нежной страсти. Покусывая кожу любовника острыми зубками, она стонала от непритворного наслаждения. Подобное чувство испытывал и Конан, впервые за последние годы.

Когда они утомились от объятий и поцелуев Опонта внезапно спросила:

— Король, сколько ночей ты провел в опочивальне царицы Сомрис?

«Э, да крошка ревнует!» — с некоторым самодовольством подумал Конан, а вслух ответил:

— Не помню точно. Шесть или семь. Ваша царица весьма странная женщина. Она занимается со мной любовью не чаще раза в месяц, при этом проявляя такую страсть, что порой мне кажется она готова разорвать меня на куски. Остальное время она едва обращает на меня внимание, но стоит одной из кларин бросить в мою сторону мимолетный взгляд, лицо Сомрис принимает столь яростное выражение, будто она готова содрать с соперницы кожу.

— Еще бы, — как-то невесело усмехнулась девушка. — Ведь эта соперница может украсть у царицы ночь любви, как это сделала я.

Конан рассмеялся.

— Ты шутишь? По-твоему, от меня убудет? Я хотя и не слишком молод, но вполне в состоянии утолить страсть сразу нескольких любовниц.

— Ты не понял меня, — сказала Опонта, качая головой. — Нам запрещено об этом говорить, но я не собираюсь скрывать тайну от тебя. Каждому мужчине, которому дозволено совокупляться с амазонками, даровано лишь десять любовных ночей. По истечении этого срока его ожидает мучительная смерть.