Как он и ожидал, вскоре пирующие были поголовно пьяны. Две плотного телосложения девицы пытались выяснить между собой отношения, третья намеревалась разнять их с помощью ножа, остальные громко требовали музыки и развлечений. Сомрис обернулась к Опонте и что-то шепотом приказала ей. Кивнув, девушка вышла за дверь.

Вскоре она привела группу мужчин, тащивших с собой барабаны, различные трубы и дудки, а также странные инструменты, подобных которым киммериец никогда не видел. Основу их составляла полая изнутри деревянная емкость с отверстием посередине. Сбоку к емкости была приделана выструганная из дерева планка с натянутыми жилами. Когда пальцы касались этих жил, инструмент издавал своеобразный, очень мелодичный звук.

Повинуясь жесту царицы, музыканты начали играть. Мелодия напоминала вендийскую. Под тихие звуки флейт на середину залы выскользнули два смуглолицых юноши. Они были совершенно наги, если не считать браслетов и серебряного обруча на поясе. Извиваясь гибкими телами, они начали страстный, граничащий с непристойностью танец, подобный тем, что танцевали в Хоршемиже бесстыжие котхийки. Амазонки смотрели на юношей с плохо скрываемым вожделением. Конан яростно сплюнул и тут же поймал на себе насмешливый взгляд царицы.

Киммериец рассвирепел. Эта женщина явно испытывала его терпение. Но достаточно. Хватит терпеть издевательства и унижения, которым в лице аквилонского короля подвергается весь род мужской. Взяв бокал царицы, варвар демонстративно медленно поднес его к губам. Он еще пил, а музыка уже затихла. Амазонки точно по команде повернули головы к Конану. Глаза их налились бешеной кровью.

— Смерть ему! Смерть святотатцу! — завизжали сразу несколько девиц. Пирующие повскакали со своих мест и бросились к киммерийцу. Началась суматоха. Слуги и музыканты, опасаясь как бы пьяные валькирии не разделались заодно и с ними, разбегались во все стороны. Жрец пискнул и юркнул под стол. Туда последовала и царица Сомрис, решившая не искушать судьбу.

Конана все это лишь развеселило. Он не собирался всерьез драться с полупьяными девицами, подступавшими к нему с ножами. Слегка охнув от натуги, киммериец поднял массивный, обитый бронзой стол и бросил его в гущу амазонок. Количество нападавших сократилось по крайней мере вдвое. Не менее десяти женщин оказались на полу с переломанными конечностями и пробитыми черепами, многие другие при проявлении столь невероятной силы мгновенно протрезвели и отступились от варвара. Но около двадцати озверелых вакханок продолжали лезть на него, намереваясь проткнуть гиганта ножами.

Тогда Конан взялся за кресло, на котором прежде сидела царица. Покрытое золотом и драгоценными камнями, оно весило немногим меньше, чем стол, однако варвар орудовал им с поразительной легкостью. Движение влево и три амазонки повалились на пол с разбитыми черепами, затем кресло полетело направо, повергнув еще двух. Смеясь, Конан вертел импровизированным оружием перед собою, прорубая целые просеки в рядах нападавших.

Наконец до амазонок дошло, что своими короткими мечами они не в состоянии причинить вред гиганту-киммерийцу. Несколько девушек бросились из залы с намерением принести луки, но в этот момент на сцене появилось новое лицо.

То была женщина. Но женщина, каких Конан еще никогда не видел. Она была невероятно огромна, превосходя ростом даже киммерийца. Ее руки и ноги походили на столбообразные конечности яфантов, отвратительное жирное лицо было похоже на жестокую маску. Всем своим обличьем она напоминала гориллообразного душегуба-шемита, с которым Конану пришлось однажды вступить в смертельный бой в Замбуле. Лишь огромная, словно половинка гигантского арбуза грудь свидетельствовала о том, что перед киммерийцем все же женщина.

Растолкав спешащих за помощью девушек, она подошла к столу. Глубокие жутковато-черные глаза обежали хаос свалки, затем ощупали Конана. Зычный, подобный львиному рыку голос всколыхнул воздух.

— Что здесь происходит?

Сомрис поспешно поднялась с пола, оправила одежду и попыталась принять величественный вид.

— Все в порядке, Горгия.

Чудовище бросило на царицу тяжелый взгляд.

— Я вижу, какой тут порядок. Кто этот человек?

— Конан, король Аквилонии, — ответила Сомрис.

— Как он очутился здесь?

— Он мой гость.

— Разве тебе не известно, Сомрис, что мужчинам запрещено появляться на терсиях!

Сомрис так и взвилась.

— Ты не имеешь права указывать мне, Горгия!

В гневе царица потеряла былое величие и стала похожа на разъяренную кошку. Женщина-чудовище осталась спокойна.

— Насколько я понимаю, все это сотворил твой гость, Сомрис?

Горгия повела рукой, указывая на беспорядочные груды тел и исковерканной мебели. Отовсюду неслись приглушенные стоны. Некоторые из пострадавших амазонок пытались подняться и тут же с криком падали на пол.

— Чужеземец перебил половину кларин, — продолжала гигантская женщина. — Он заслуживает смерти.

Одна из раненых амазонок пожаловалась:

— Он осмелился осквернить священное вино.

— Смерть ему! — воскликнула Горгия.

— Смерть! Смерть! — поддержали сразу несколько голосов. Некоторые амазонки, словно забыв о колоссальной силе гостя, стали вновь приближаться к нему, угрожая ножами. Конан казался совершенно спокойным. Лишь слегка побелевшие пальцы, крепко вцепившиеся в ножку кресла, выдавали его напряжение.

— Нет! — истерически закричала Сомрис. — Если ему и суждено умереть, то это произойдет по моей воле. Я сама решу какую казнь ему уготовить. И не смей, Горгия, лезть в мои дела! Возвращайся в лес. Там твое место!

Гигантша ничего не ответила. Она лишь взглянула на Сомрис, затем на Конана. И было в ее глазах нечто такое, что Конан понял — их пути еще пересекутся.

Как и следовало ожидать, Конану пришлось сменить свою комнату на менее просторную и менее светлую. И с крепкими запорами. Он не пытался сопротивляться, когда царица приказала взять его под стражу, так как чувствовал, что Сомрис на его стороне.

Стражницы отвели киммерийца в расположенную в подвалах дворца тюрьму. Перед тем как захлопнулась медная дверь, чья-то заботливая рука вбросила под его ноги теплый меховой плащ. Конан поблагодарил неведомого друга и улегся на узкую деревянную скамью, подложив под себя одну половинку плаща и укрывшись другой.

Однако пробыть в одиночестве ему пришлось недолго. Вскоре загрохотали засовы и в камеру втолкнули жреца, что присутствовал вместе с Конаном на пиру. На этот раз он был без греческого плаща. Всю его одежду составляла крохотная набедренная повязка, совершенно не прикрывавшая сытую задницу. Жрец был явно оскорблен тем как с ним обращаются. Погрозив захлопнувшейся двери кулаком, он пробормотал:

— Кастрированные свиньи!

После этого он нерешительно осмотрелся. Ложе в камере было лишь одно. Жрец не слишком понравился Конану, но повинуясь чувству мужской солидарности киммериец освободил часть скамьи и жестом указал товарищу по несчастью, что он может присесть.

— Благодарю, — пробормотал жрец, бесцеремонно накидывая на плечи край конанова плаща. — Меня зовут Кхар Уба. Я жрец Черного Ормазда и состою на службе у этих идиоток.

— Черный Ормазд? — удивился Конан.

Сколько он помнил могущественный бог туранцев и иранистанцев Ормазд неизменно изображался на настенных росписях в белых одеждах. Черным был цвет Аримана.

— Да, Черный Ормазд, — подтвердил жрец. — Его мало знают в западных странах, но это чрезвычайно могучий бог.

В душу Конана закралось легкое подозрение.

— А скажи, он может сотворить огонь?

— Раз плюнуть! — Жрец действительно плюнул на ладонь и его слюна занялась розоватым пламенем.

— А вызвать демона?

— Можно. Но демон нам не поможет. Эти длинноволосые твари отобрали у меня перстень. Без него демон не будет выполнять моих приказаний.

— А перенести нас в другое место? — продолжил допрос киммериец.

— Проще простого. Но…