— Вот уж не ожидал от тебя такой прыти, мой рогатый друг! Ты всегда казался мне тупым, но вполне благоразумным. Вот на что способна любовь! — В голосе Зевса были угроза и насмешка. Сидевший на подножии трона Эрот противно ухмылялся.

Пан хотел промолчать, но вместо этого взвизгнул, так как Бриарей, чьи могучие лапы клещами вцепились в запястья бога, дернул за столь любимый козлиному сердцу пушистый хвостик. Но это было не самое большое унижение, которое Пану предстояло испытать. И это была не самая сильная боль…

Он ловко провел стоявшего у входа в подземелье Гия, показав ему букет нарванных на ближайшей от дворца лужайке ромашек. Великан понимающе ухнул и опустил копье острием в землю, что означало: проходи. И Пан прошел. Его копытца звонко зацокали по неровной каменистой поверхности коридора, заглушая ток глубинных вод и эхо внутриутробных земных обвалов. Путь был неблизок. Пану предстояло прошагать пять раз по сорок сороков, прежде, чем он ступит в пурпурный грот, в стенах которого томились побежденные Зевсом титаны.

Бог шел по извилистым ходам и наполненным мертвенным светом пещерам. Он пробирался меж прозрачно-молочных, похожих на хрупкие ионические колонны, сталактитов и скользил на фиолетовых ледяных подтеках. Он ступал по хрустящей мраморной крошке и любовался снежными кораллами, пушистой изморосью покрывавшими потолок гротов. Свет его факела серебрил стены, мерцавшие блестками кварца, слюды, горного хрусталя, разгонял по ломкому очарованию лабиринта причудливые блики, которые гротескно повторяли движения спешащего в подземную бездну козлоногого уродца.

Этот мир был тих и безжизненен. Порой Пану, привыкшему к щебетанью птиц и шелесту листвы, бывало не по себе в мертвенном царстве, где единственным звуком был звон редких капель, просачивающихся сквозь известняковые своды. Но постепенно он привык к чуть влажной на ощупь тишине, находя даже, что время от времени не мешает заключать себя в подобную каменную клетку, где призрачное безмолвие рождает странные мысли, которые никогда не посещают в наполненном шумом мире людей и богов. Постепенно Пан привык к этому миру и прятался в его скорлупе от невзгод и огорчений, что подстерегали его наверху.

Но сейчас он бежал не от своего мира, напротив, Пан весь был в его власти. Пробираясь сквозь каменные завалы и нагромождения прозрачных кристаллов, он спешил выполнить просьбу Афо. И он был готов пойти ради прекрасной богини на все — даже на крушение мира, который был его домом.

Шаг за шагом он приближался к самому мрачному подземелью Тартара, где томились могущественные титаны, некогда поверженные Олимпийцами. По мере продвижения вглубь земли лабиринт становился все более мрачным. Исчезли яркие сосульки сталактитов, уже не попадались причудливые гроздья пиропов, россыпи бериллов, топазов и турмалинов. Мир стал серым и угрюмым. Казалось, что где-то неподалеку прячутся невиданные чудовища, тянущиеся своими липкими щупальцами навстречу гостю подземелья.

Пурпурный грот охранял третий из чудовищных братьев-гекатонхейров — Котт. Огромный монстр страшно обрадовался приходу Пана. Ощерив клыки, что должно было означать улыбку, он произнес:

— При-вет, Пан. Дав-нень-ко не ви-де-лись!

Говор великана был глух и невнятен. Гость не разобрал и половины произнесенной фразы, но смысл сказанного понял, потому что Котт не отличался разнообразием мыслей, каждый раз повторяя одни и те же слова.

— Привет, Котт, — ответил Пан и осторожно пожал одну из семнадцати или восемнадцати лап монстра. — Как поживаешь.

— Хо-ро-шо. При-нес цве-ты?

— Да, как обычно. Но сегодня у меня есть подарок и для тебя.

— По-да-рок?! — Котт радостно оскалился и заухал.

— Подарок. Дай-ка, думаю, принесу моему другу Котту что-нибудь вкусненькое. А то сколько уже раз приходил сюда и все без подарков. — Великан вновь благодарно заухал и вознамерился обнять Пана, но тот увернулся от подобных проявлений благодарности. Достав из заплечного мешка амфору, он протянул ее Котту. — Держи. Это самое лучшее вино, какое боги пьют на своих пирах.

Монстр издал новую серию радостных звуков. Он принял сосуд, отковырнул затычку и жестом предложил Пану составить ему компанию. Лесной бог отрицательно покачал головой.

— Нет, я не хочу. Это все тебе.

Котт кивнул. Изобразив блаженство, он облизнулся, затем засунул горлышко амфоры в свою пасть и несколькими огромными глотками осушил сосуд до дна. Пан, широко раскрыв глаза следил за тем как мощно двигается кадык на поросшей сизым волосом шее великана.

— Ну как? — спросил он, когда Котт убрал ото рта опустевшую амфору и вытер одной из рук губы. Монстр рыгнул и восторженно закатил мутные зрачки. — В следующий раз я принесу тебе еще, — пообещал Пан.

Великан ласково похлопал гостя по спине, отчего тот едва удержался на ногах.

— Пан друг! — сообщил монстр, после чего опустился на землю и захрапел.

— Конечно, друг! — тихо засмеялся Пан. — А теперь поспи.

Отбросив в сторону свой букет, бог устремился вглубь грота, где за толстой стальной решеткой томились титаны. Они видели эту странную сцену и были возбуждены.

— Пан, что все это означает? — спросил Гиперион, почитаемый прочими титанами за старшего.

— Я пришел освободить вас, друзья!

— С чего это вдруг? — осведомился недоверчивый Менетий.

— Я хочу, чтобы вы свергли Зевса и вернули себе власть.

Подобный ответ не удовлетворил Менетия.

— А какая тебе выгода от этого?

— Никакой, — честно признался Пан. — Но это нужно одному моему другу. Очень дорогой ему человек находится в смертельной опасности и спасти его может только падение Зевса.

Менетий повернул косматую голову к Гипериону.

— Подозрительно все это. Мне кажется, здесь какая-то ловушка.

— Я верю Пану! — внезапно сказал титан Крий.

— И я! Я тоже! — в один голос воскликнули глуповатые сыновья Менетия, желавшие любой ценой вырваться на свободу.

Но все решал Гиперион и потому прочие титаны смотрели на него, ожидая, что он скажет.

— А что, собственно говоря, мы теряем? — спросил Гиперион и сам ответил:

— Да ничего. Если мы проиграем, вновь Зевс упрячет нас в самое мрачное подземелье, какое только в состоянии сотворить его фантазия. Но тюрьма, какой бы она не была — каменной или сплетенной из веток сирени — всегда остается тюрьмой. Мы попробуем восстать против Зевса. Мы согласны принять твою помощь, Пан, и сделаем все, что в наших силах, чтобы спасти твоего друга.

— Как я могу освободить вас?

— Ключ! У стража на поясе должен быть ключ от нашей темницы. Вставь его в замок, остальное мы сделаем сами.

— Я сейчас! — крикнул Пан и бросился к распростертому на земле Котту. Тот оглушительно храпел, сотрясая диким рыком стены и свод грота. Превозмогая страх, Пан ощупал свитый из медных полос пояс. Ключа не было.

— Его здесь нет! — крикнул Пан.

— Конечно! — подтвердил злобный голос.

Бог испуганно вскинул голову. Прямо перед ним стояли братья сраженного сонным зельем гекатонхейра. Вытянув вперед чудовищную лапу, Бриарей продемонстрировал причудливо изогнутый стержень, которым отмыкалась темница титанов.

— Вот он. Я всегда ношу его с собой. А теперь мы с тобой отправимся к Зевсу. Он желает видеть тебя.

Вот так Пан очутился в покоях Громовержца…

Сказать, что Зевс был сердит, значит не сказать ничего. Столь разъяренным Пан не видел его никогда. Лицо Зевса было изуродовано злобной гримасой, пальцы правой руки непроизвольно сжимались, словно он хотел ударить провинившегося бога. «Ну и пусть ударит, — с облегчением решил про себя Пан. — У меня крепкая голова. Жаль лишь, что я не смог помочь Афо.»

Но Зевс не ударил. Проступок Пана требовал наказания большего, нежели обычная затрещина. Криво усмехаясь, Зевс говорил:

— Да знаешь ли ты, кто есть на самом деле? Я создал тебя как шута, который должен был развлекать меня, когда мне скучно. Но у тебя оказался угрюмый характер и я решил избавиться от неудачной игрушки. Можно было просто выбросить тебя в лес и забыть о твоем существовании, но вместо этого я нарек тебя богом и разрешил восседать рядом с моим троном. А ты ответил на мою доброту такой черной неблагодарностью. Кусок испорченной энергоплазмы! Влюбленный кусок!