— Перешеек — вот единственная гарантия того, что нам не ударят в спину! — горячась, кричал он. — Допустим, мы согласимся с афинянами и пошлем войско в Фокиду, но кто поручится, что беотийцы, которые спят и видят себя слугами мидийского царя, не ударят нам в спину! — При этих словах платейцы и феспийцы бурно запротестовали, но Евенет не обратил на них ни малейшего внимания. — И тогда мы окажемся между двух огней, как это случилось в Фессалии…

Сделаем маленькое отступление, чтобы пояснить, что же произошло в Фессалии. Чуть более месяца назад по просьбе нескольких фессалийских полисов, решивших сопротивляться нашествию варваров, им в помощь было отправлено десятитысячное войско во главе с Евенетом. Оно заняло узкий проход между Олимпом и Оссой, преградив варварам путь в Элладу. Однако простояв здесь несколько дней, эллины по приказу Евенета возвратились к Истму. Свое решение полемарх объяснял тем, что получил сведения о заговоре фессалийских аристократов, которые, как он уверял, лишь ожидали удобного момента, чтобы нанести эллинам удар в спину. Злые языки поговаривали, что на самом деле спартанского полководца смутили рассказы царя Македонии Александра о несметных полчищах мидян. Как бы то ни было, Евенет отступил, обвиняя фессалийцев в подлых замыслах. Теперь он пытался навесить ярлык предателей и на беотийцев.

Ни для кого не было секретом, что в беотийских полисах сильны панические настроения, искусно подогреваемые враждебными к афинянам аристократами. Херонея, Фивы, Орхомен, Левктры намеревались дать мидянам землю и воду. Однако многие беотийцы были полны решимости драться против восточных варваров. Потому Леонид вступился за них.

— До этого времени ты рисковал получить всего один удар — в спину от мидян, когда как трус бежал из Фессалии, — бросил он полемарху.

Евенет позеленел от злобы, но возразить не решился. Леонид заговорил вновь, убеждая собравшихся в необходимости решительных действий. Он приводил доводы, с которыми трудно было спорить, говорил об уязвимости Пелопоннеса с моря, напоминал о том, как слабеет воинский дух тех, кто из трусости отдали на поругание родную землю, и о том, что, проявив нерешительность, пелопоннесцы тем самым оттолкнут от себя те эллинские полисы, которые в данный момент колебались, не решив еще, чью сторону занять.

В конце концов эллины порешили ждать варваров в Фермопилах. Отряд Леонида и треть войска Евенета отправлялись в Фокиду сейчас же, остальные ополчения должны были присоединиться к ним чуть позже. Одновременно с авангардом армии выступал и эллинский флот под командой спартиата Еврибиада и афинян Фемистокла и Ксантиппа. Скрепив договор взаимными клятвами, посланцы поспешили отбыть в родные города. Перед тем как отправиться в путь, Леонида посетил архонт Фемистокл.

Афинянин застал царя упражняющимся с мечом. При появлении Фемистокла спартиат хотел прекратить поединок, но архонт протестующе махнул рукой, словно говоря: продолжайте.

Леонид не стал спорить. Он кивнул Евриту, который в этом походе был наперсником и телохранителем царя, и они двинулись навстречу друг другу. В руке у Еврита был акинак, подаренный акрагантским мудрецом, Леонид был вооружен мечом, напоминавшим ксифос, но только более длинным и тяжелым. Противники сошлись и начали стремительную игру. Клинки блестели в их руках, словно звонкие молнии. Спартиаты рубили, кололи, парировали удары. Несмотря на массивное телосложение, оба бойца передвигались с замечательной быстротой. Но если на стороне Еврита была молодость, то стремительность движений царя не поддавалась объяснению. Вдобавок он владел огромным количеством разнообразных приемов — выпадов, уходов, блокирующих ударов. На глазах Фемистокла он трижды поразил своего противника, нанося удары плашмя, но с немалой силой. На плече, груди и бедре Еврита появились кровавые полосы. Но и он в свою очередь не остался в долгу, зацепив и без того сплошь иссеченную шрамами руку Леонида. Бой был завершен весьма эффектно. Дождавшись очередной атаки своего противника, царь внезапно бросил меч на землю и поймал руку Еврита в стальные клещи пальцев. Затем громадное тело воина взвилось в воздух и перелетело через голову Леонида. В следующее мгновенье царь сидел на спине Еврита, приставив к затылку юноши его же собственный меч. Фемистокл поаплодировал, с изумлением отметив, что еще ни разу не видел подобного приема. Примерно о том же подумал и Еврит. Поднявшись с земли, он пробурчал:

— Так не сражаются.

Царь усмехнулся.

— А жаль. Владей ты подобными приемами, и тебе не были б страшны даже десять врагов, вооруженных копьями. — Еврит почесал ладонью голову и не нашелся, что сказать. — Ладно, иди, — велел Леонид. — Смажь царапины и готовься в дорогу. Мы выступаем.

Юноша, не прекословя, пошел к дому. Дождавшись, когда он скроется за углом, афинянин подошел к Леониду.

— Итак, царь Спарты с ничтожным отрядом воинов намеревается преградить путь врагу.

— Почему же с ничтожным? — спросил Леонид, рассматривая царапину на руке. Он нагнулся, сорвал лист подорожника и, послюнявив, прилепил к поврежденному месту; затем с едва заметной усмешкой взглянул на Фемистокла. — Если все эллины поспешат выполнить свои обещания, не пройдет и пятнадцати дней, как у Фермопил соберется огромное войско.

— А если не поспешат?

— Тогда я встречу врага со своими тремястами спартиатами.

— Но ведь это слишком мало!

— Для того дела, на которое мы идем, даже слишком много.

Этот спокойно сказанный ответ, равный признанию, слегка ошеломил Фемистокла. Архонт погладил рукой небольшую окладистую бороду, исподлобья взглянул на спартиата и спросил:

— Я слышал, спартиаты намереваются праздновать Карнеи?[213]

— А мне сказали, что афиняне не отменили Олимпийских игр! — не остался в долгу Леонид.

— Афиняне — безумцы, — признался Фемистокл. — Они надеются на чудо, не понимая, что пришло время творить чудеса самим. Выходит, мы все дружно подставляем тебя, царь, с твоими воинами на верную погибель?

— Выходит.

— И ты так спокойно говоришь об этом? — после небольшого замешательства поинтересовался афинянин.

— А что, я должен визжать от восторга?

Фемистокл не нашелся что ответить. Голубые глаза царя усмехались.

— Я вижу, афинянин, совесть мучает тебя. Успокой ее. Ты ни в чем не виновен. Даже пожелай ты встать в наши ряды с копьем в руке, это принесло бы лишь вред Элладе. Ты нужен на море, где спартиаты робки и нерешительны. А осуждать этих людей… — Леонид пожал могучими плечами, на которых еще не высохли капельки пота. — Никому не хочется спешить умирать, архонт. Даже несколько дней, отнятые у смерти — огромная жизнь. Ситуация требует НАШЕЙ смерти. Красивой смерти. Эта смерть докажет робким, что не стоит бояться ее. Я верю, что эллины не посрамят доблестной памяти братьев, которые предпочли смерть позору.

— Меня ужасает твое спокойствие, спартиат.

— Это спокойствие спартиата, спокойствие воина. Смерть не заслуживает того, чтоб пред ней ползали на коленях. И потому львы всегда умирают стоя.

Афинянин кивнул. Леонид отсалютовал ему блестящим клинком.

— Прощай, архонт! И когда придет твоя смерть, встреть ее стоя!

Фемистокл возвращался в Афины и в голове его звучали слова: «Встреть ее стоя».

Через день он уже стоял на палубе судна, державшего путь к берегам Эвбеи.

Повелителя Парсы распирало от самодовольства.

— Артабан, меня удивляют эти эллины. Сдается, что переправа через Геллеспонт была самой трудной частью этого похода.

— Великий царь прав, Геллеспонт оказался единственным достойным противником. — Хазарапат чуть склонил голову и дернул за уздцы, заставляя своего коня идти в ногу с белым жеребцом Ксеркса.

Этот краткий разговор произошел на въезде в Ларису, очередной эллинский город, давший воду и землю. Уже покорились и принесли клятву на верность Ферма и Пелла, Эгия и Питна, Берроя и Метона, Гераклея и Дион. Парсийское войско прошло через Фракию, Македонию и вышло на фессалийскую равнину, не встретив даже ничтожного сопротивления. Землю Эллады не окропила кровь ни одного парса или мидянина. Погибло лишь несколько эфиопов, насильничавших над женщинами в одном из прибрежных селений. Одного из них убили местные жители, еще с десяток были казнены по приказу Артабана, как, впрочем, были удавлены и эллины, дерзнувшие поднять меч на завоевателей. Этот поход скорей напоминал обычную прогулку по сатрапии.