— Каким образом? — сально улыбаясь, царственный развратник ухватился пятерней за бедро девушки.

В тот же миг он охнул от боли и неожиданности. Ловким движением Таллия вывернула царю руку, бросила его на тахту, а сама взгромоздилась сверху.

Первым побуждением Ксеркса было позвать на помощь бессмертных. Но он тут же подумал, какие пересуды может вызвать эта нелепая сцена среди сплетников-придворных. К тому же прикосновение стройных ножек гостьи к его спине было очень и очень приятным. Не менее сладкое чувство вызвал сам факт столь необычного обращения. У него никогда не было столь своенравных женщин.

Освободив руку, он перевернулся на спину и как можно нежнее коснулся скрытого кисейной тканью живота девушки.

— Ты подобна пламени. Твои глаза прекрасны, словно безоблачное небо, губы нежнее цветущего розового бутона, а кровь насыщена жгучим перцем. Я люблю тебя…

— И? — чуть насмешливо глядя в глаза очумевшему от страсти царю спросила девушка.

— Что и?

Таллия раздельно, четко выговаривая слова, сказала:

— И я выполню любое твое желание!

— И я выполню любое твое желание, — послушно повторил Ксеркс.

И в тот же миг он получил награду. Губы Таллии коснулись его жаждущего рта. Поцелуй был мимолетен, словно мгновение. Затем девушка бесцеремонно оттолкнула царя.

— Об остальном поговорим позже! А теперь — желание первое…

Я помню девочку с голубыми волосами. С румянцем. Словно сошедшую с яркого конфетного фантика. Она улыбалась и, дразнясь, показывала красный мяч. Под цвет ее банта. Словно сгусток крови в фарфоровых волосах. Она была прекрасна, словно блестящая обертка мечты. Она манила. Ее хотелось развернуть и съесть. А можно и вместе с хрустящей бумажкой. Она была недосягаема. Она была прекрасна и высокомерна от осознания своей красоты. Кто-то назвал ее мечтою.

Наверное, она и была мечтой. Она ушла в сиреневый туман и я забыл о ней, А затем я встретил девушку. Девушку с голубыми волосами и знакомой улыбкой. Мужчины бросали ей под ноги цветы, а она ступала по их согбенным спинам. И ноздри ее раздувались. Чуть-чуть, чтобы не портить прелести лица.

Обожание обтекало ее елеем. Елей брызгал в устремленные на нее чистые взгляды и делал их масляными. А она улыбалась, радостно и с превосходством, заставляя взгляды опускаться в землю.

Ее любили, ее обожали. Как игрушку. Ибо настоящая любовь требует ответной улыбки. Живой, человеческой. И теплых волос. Желто-рыжих. А ее волосы были подобны льду.

Поэты слагали ей песни, она замораживала их своей холодной улыбкой, и они падали к ее ногам звездными бриллиантами. А она нанизывала их на свое платье. Платье ледяной принцессы!

Художники рисовали ее портреты, и она холодно глядела с полотен, и дети плакали, видя ее ледяную улыбку.

Восторженные дарили ей свои сердца. Ее дыхание превращало их в ледышки. Нет, она не носила эти холодные кристаллы под своей юбкой, подобно прекрасной Марго — наш век не признает китовый ус; она приковывала их к стальной цепи и восторженные становились ее глашатаями. И верили, что срывали ответный поцелуй с ее уст.

Она не дарила свою ночь. Никому. Даже за жизнь. Даже за смерть. Она считала недостойным размениваться на подобные мелочи. Что значит жизнь по сравнению с ее красотой. Мгновение и вечность. Мгновение не стоит вечности. Так думала она.

Было лето. Была зима. И снова было лето.

И однажды она встретила его. Он не был красив. Он не обладал фигурой атлета. Ее взгляд скользнул по нему и прошел мимо. Мимо… Но вдруг вернулся. Она увидела в нем то, чего не видела в других. Она не увидела в нем привычного обожания. Его серые глаза были умны, а губы презрительно кривились. О, сколько подобных губ она перевидела! О, эти демонические красавцы с нарочито меланхоличным взглядом и скепсисом губ, будто бы внимавших не одному веку. Их хватало на мгновенье. И по прошествии его они обмазывали ее взглядами, а губы нервно облизывались воспаленным языком.

Она посмотрела на него, требуя: ну-ка, сдайся! Ну-ка, раздень меня взглядом!

Он лишь жестко улыбнулся в ответ.

Ее глаза замутились, обиженные: как, неужели я не нравлюсь тебе?

— А почему ты должна мне нравиться? — скривились в ответ губы.

Она умоляла: ну упади у моих ног и я подарю тебе все, что захочешь: власть, богатство, славу… Я, наконец, подарю тебе мою любовь! — Как трудно выговорить эти слова. Она никогда не говорила их. Их говорили ей другие.

— Твою любовь? — засмеялся он. — Я не люблю пластмассовых цветов. Они хороши лишь в венках. Но даже в гроб кладут лишь живые цветы, ибо и мертвому нужно живое.

— Пойдем со мной в мой замок, — попросила она.

— Я не люблю холод. Я не хочу жить в ледяном замке. Прощай, меня ждет море.

И он ушел.

И она пошла за ним.

Она ушла за ним от всего: от славы, от обожателей, от дворцов, от экипажей; она ушла от своего мира. Ушла ради того, чтобы увидеть похотливую улыбку на его лице, и восторжествовать.

Они поселились на берегу моря. Она готовила ему обед и стирала белье. Ей было тяжело, но красота ее не уходила. Она оставалась прежней. Ей надо было быть во всеоружии.

А вечерами они говорили.

Ее самолюбие страдало, она пыталась понять, почему он равнодушен к ней.

Она жаждала его ответа, подобно сфинксу.

— Почему?

Он пожимал плечами:

— Не знаю.

— Но ведь я красива?

— Да, весьма.

— Нет, но я красивее всех женщин в мире?

— Возможно.

— Неужели я не привлекаю тебя?

— Нет, в тебе нет того, что я больше всего ценю в женщине. В тебе нет изюминки.

— А что это такое, изюминка?

— Я не знаю. У одной изюминкой может быть улыбка, у другой — глаза, у третьей — движение руки… Это то, за что мы любим женщин.

— А красота?

— Она статична. Она хороша лишь для статуй. Или королев. Но не для той, которую должно любить.

— Но неужели нельзя любить королев?

— Нет, их корона ослепляет, а бархат платья заковывает фигуру статуей.

Она молила его:

— Найди во мне то, что ищешь!

А он смеялся:

— Я не нахожу в тебе ничего такого.

И она засмеялась. Горько. Впервые. Как обманутая женщина. И странный огонек мелькнул в его глазах. А губы холодно кривились.

— Я словно влюбленная кошка, — призналась она. Он пожал плечами. — Полюби меня.

Он взял ее. Но без блеска в глазах, без той дрожи, которая пенит кровь.

У них были дети. Двое: мальчик и девочка. И дети стали большими. Однажды он спросил ее:

— В чем ты видишь смысл своей жизни?

— В любви к тебе, — как само собой разумеющееся ответила она. — А ты?

— Знаешь, а ведь когда-то давно я любил девушку. Любил до безумия. Она являлась ко мне во всех моих снах. Она грезилась мне наяву.

— Она бросила тебя?

— Подожди. Я знал, что она неспособна любить. Я был горд, я не хотел ползать у ее ног, и я заставил себя казаться равнодушным. — Она молчала. — Я был холоден и скептичен. Мои чувства отдали свою силу моему уму. И сила их была такова, что моя мысль превзошла все, бывшее когда-либо на этом свете. Но мое сердце стало холодным. Я добился чего хотел. Она стала моей. Она бросила все ради меня. Но в этой борьбе я потерял главное — свою любовь. Я не способен любить. Я люблю не сердцем, а разумом.

Она молчала. И он спросил:

— Ты бросишь меня?

Вместо ответа она погладила его волосы. Счастлив человек, дарящий свою любовь. Она любила безмерно. Она улыбнулась своему отражению в матовом мире зеркала. Нежная рука стерла крохотную морщинку с прекрасного лба. Она спросила:

— Так есть ли во мне изюминка?

Он не ответил, но она поняла.

«Есть. В твоей любви».