То было славное время…

Талассократия. Слово скользкое и рычащее, подобное свирепой коварной мурене. Оно означает владычество над морем. Владычество безраздельное и непоколебимое.

Идея талассократии в древности была равносильна идее мирового господства. Их было много, кто мечтал владеть морем. Ведь центром мира было море, а значит, владеющий морем владел миром.

И более других эта идея властвовала над умами критян, издревле зарекомендовавших себя умелыми моряками. Критские эскадры подобно многощупальцевому спруту охватывали все уголки моря, топя суда и собирая дань с приморских городов.

Это время принято называть эпохой Миноса, хотя правильней было б сказать — Миносов. Ведь царей, носящих это имя, было несколько. Наверно они отличались друг от друга, но легенды слили их в единый образ, ведь все они верили лишь в двух богов — в Зевса, громогласного и дикого, размахивающего двухлезвийным топором-лабрисом, и синеокого Посейдона, влекущего по морским волнам быстродонные корабли. И все они верили в то, что сама судьба предначертала им владеть морем.

Во имя этой веры сходили со стапелей суда, чьи корпуса напоминали узкие веретена. Ведь очень многое решала скорость, которая была нужна, чтобы победить, и вдвойне, чтобы догнать и покорить уже побежденного. Грохотали деревянные молоты, обивавшие форштевни тонкими листами меди, отчего те делались похожими на острые мечи. Сквозь пеньковые манжеты пропускали пятьдесят пар весел, на мачту воздымали огромный алый парус с черным быком посередине.

Сотня тяжело дышащих гребцов, тридцать грозно ударяющих мечами о щиты воинов… Послушное их воле грозное судно устремлялось вперед, и не было спасения от этой напасти.

Не было…

Много веков минуло с той поры. Время и стихии сокрушили морское могущество Крита. Грозные эскадры более не пенили воду близ обрывистых берегов, гавани были пусты и безмолвны.

Корабль с желтым парусом был единственным вошедшим в тот день в гавань Кносса. Судя по лицам матросов и по характерным особенностям оснастки, судно прибыло из Великой Греции. Едва просмоленный борт коснулся мокрого камня пристани, как на берег сошел человек. Облик его был чрезвычайно примечателен белыми, не седыми, а именно белыми волосами. Человек был облачен в шафранного цвета хламиду, пояс оттягивал массивный меч, грозный вид которого отбил охоту у местных бродяг поинтересоваться содержимым висевшего тут же на поясе кошеля.

Вопреки ожиданиям рассчитывающих на подачку бездельников, которые наперебой предлагали себя в качестве проводников, белоголовый отправился не в город, а к развалинам старинного дворца. Это место пользовалось дурной славой. Ходили слухи, что здесь живет чудовище, питающееся человеческим мясом. Местные жители предпочитали обходить развалины стороной. Однако гость не выказывал ни малейших признаков тревоги. Напротив, шагал он уверенно, и у зевак создалось впечатление, что белоголовый уже бывал здесь.

Впрочем, иноземец не слишком злоупотреблял их вниманием. Он перебрался через полузаваленный каменными глыбами ров, влез на осыпавшуюся стену и пропал из вида. Если бы они могли проследить за таинственным приезжим дальше, то убедились бы, что ему и в самом деле уже приходилось бывать в этом месте.

Убедились, но никогда б не смогли поверить, что он бывал здесь еще в те времена, когда на месте развалин возвышались покрытые великолепными фресками стены, а меж гранитными колоннами суетились полуобнаженные служанки. Все это белоголовый еще помнил.

Он пересек поросшую травой свалку — раньше здесь был поражающий своим великолепием парадный зал — и, согнувшись в три погибели, проскользнул в узкое отверстие лаза, уходящего глубоко под землю. Прежде его глаза неплохо видели в темноте, но со временем зрение ослабло, поэтому он поспешно достал из кошеля небольшую, шершавую на ощупь пирамидку. Несколько энергичных ударов кремнем — и на ладони вспыхнул крохотный, но очень яркий язычок пламени. Создавалось впечатление, что огонь исходит из самой руки, на самом деле его порождала сложная химическая реакция. В отличие от настоящего это пламя было холодно и не обжигало кожу. Держа руку с огоньком перед собой, человек двинулся вперед.

Белоголовый шел вглубь земли, шаги его гулко отдавались от заплесневелых стен. Постепенно исчезли последние блики света, все поглотила кромешная тьма, разрываемая лишь мерцанием волшебного огонька. Тоннель с каждым шагом становился шире, утрамбованную землю сменила каменная кладка, созданная руками неведомых подземных мастеров.

Пройдя еще немного, иноземец попал в настоящую подземную галерею, высота которой составляла не менее пятнадцати локтей. Стены и потолок этого грандиозного коридора были облицованы шершавыми базальтовыми плитами. По мере удаления от поверхности земли ход становился все более и более запутанным. Он то и дело распадался на несколько ответвлений, многие из которых обрывались бездонными провалами, дышащими зловонными испарениями. Белоголовый ни разу не раздумывал над выбором пути. Он шагал уверенно, словно его вела чья-то рука.

Волшебная пирамидка уже начала гаснуть, когда он, наконец достиг цели. Это была просторная подземная зала, образованная начально хтоническими силами природы, чью работу довершили искусные руки человека. Почти все пространство ее было заполнено сокровищами, которые могли привести в восторг любого ценителя искусства. Здесь не было груд золота и сундуков с яркими камнями, вожделенных для искателя кладов. Их место занимали великолепные гобелены, мраморные статуи, ларцы из слоновой кости, чуть тронутые тлением картины, причудливое оружие. То были творения великих мастеров эпохи, давно канувшей в прошлое. Все эти бесценные шедевры были небрежно сложены в несколько больших куч. Создавалось впечатление, что это пещера разбойника, ограбившего сказочный дворец или храмовую сокровищницу и не знающего, как распорядиться столь необычной добычей.

Но гостю было известно, что это не так. Шедевры, нашедшие приют в пещере, не были похищены. Напротив, они были спасены от уничтожения — уничтожения огнем, водой, необузданной дикостью пришедших с севера варваров. И спас их один из двоих, что сидели за огромным, мореного дуба, столом, тот, который в это мгновенье как раз повернул уродливую голову навстречу гостю, учуяв его присутствие.

Сказать, что это существо было ужасно, значит не сказать ничего. Это был кошмарный монстр, породить которого могли лишь слияние стихий Земли и Космоса. Невообразимо жуткая морда его выражала свирепость, а глаза светились нечеловеческой силы умом. То было чудовище, нагонявшее некогда ужас на всю ойкумену, в бездонном желудке которого исчезли многие тысячи людей. Древние называли его Минотавром, человек с желтопарусного корабля знал его настоящее имя — Турикор.

Напротив монстра сидел мужчина, чем-то неуловимо схожий с белоголовым. Но только волосы его были темны. Он был далеко не молод и имел открытое, располагающее лицо. Такими обычно изображают добрых дедушек, читающих внукам сказки. На совести этого человека были многие миллионы погубленных жизней.

Заметив, что монстр почувствовал чье-то присутствие, его собеседник повернул голову.

— Ну что же ты застыл? Входи, Гиптий.

Голос был негромок и ласков, но белоголовый невольно вздрогнул, услышав его вновь.

— Здравствуй, Кеельсее.

— Здравствуй.

Турикор широко ухмыльнулся, прочитав мысли обоих людей. О, как любопытны были эти мысли! Какая бездна недоверия и ненависти наполняла их. Стремительно промелькнувшие они растворились в вечности, не оставив даже крохотного осязаемого следа, а меж тем информации, содержащейся в них, хватило бы на огромный опус.

Белоголовый улыбнулся монстру куда более приветливо, чем человеку.

— Здравствуй, Турикор.

— Рад видеть тебя, эллин, — ответил тот, кого по недоразумению считали человеком-быком. — Подсаживайся к нашему столу.

Гиптий сел в одно из палисандровых кресел; Турикор с тайным удовольствием отметил, что гость предпочел устроиться подальше от Кеельсее.