Вернувшись в комнату, девушка надела длинное розовое платье. Из чемодана достала маленькое бриллиантовое ожерелье и собрала волосы на затылке.

— Еще не готова? — с грохотом открыв дверь, спросила Тереза. На ней было свободное пестрое платье с воланом внизу.

— Идем. Папе не понравится, если мы опоздаем к шерри.

Бонни пошла вслед за Терезой. Морган, который лежал на кровати, как мертвый, решил не спускать с Бонни глаз. Он встал и пошел вниз по лестнице следом за Бонни.

— Я пригласила всю семью на ужин, чтобы познакомить тебя, — сказала Маргарет. Она была в сопровождении двух девочек.

В гостиной был только лорд Бартоломью. Он уставился на Бонни так, как будто перед ним стояло привидение.

— Боже мой, Маргарет, она же вылитая жена Малкольма.

Маргарет засмеялась.

— Бонни, тебе придется смириться с мнением Саймона, — сказала она. — Он считает, что род Фрейзеров вечен.

Саймон Бартоломью редко проявлял интерес к молодым девушкам. Подруги его дочери были суетливы, глупы и очень сильно душились. Единственная женщина, которая действительно его интересовала, так это его жена, а из предметов женского рода — его лодка «Леди Лак», пришвартованная в гавани Чичестера.

Его жена — великолепная наездница и меткий стрелок. Мужчине нельзя желать лучшего. Но глядя на Бонни, которая шла к нему, он подумал, что она настоящее чудо. Девушка плыла к нему, как лодка, подгоняемая ветром, а в ее синих, как океан, глазах можно было утонуть.

— Добрый вечер, — сказал он, — добро пожаловать к нам.

— Боже мой, — хихикнула Тереза, — ты вскружила отцу голову. Никогда не слышала, чтобы он так ласково обращался к кому-нибудь кроме собак.

Саймон явно пожалел, что позволил себе такую сентиментальность. Сентиментальность — это только для слуг, так его учили. Прокашлявшись, он осадил свою дочь.

— Четыре года, проведенные в монастыре, не отразились на твоих манерах. Проследи, чтобы Бонни налили шерри.

Тереза вспыхнула. Ее отец правил всей семьей, и ему казалось, что именно так должен себя вести истинный глава католической семьи. Тереза единственная восставала против его железных правил.

Но Саймон Бартоломью приветствовал уже свою дочь Паулину, приехавшую сюда с Френсисом, мужчиной, с которым она жила.

— Что это за молодой человек, который может явиться на обед в сандалиях? — пробормотал он и быстро поцеловал дочь. — В конце концов, я и так стал не слишком требователен к женским платьям, да и мужчинам теперь не приходится надевать фрак.

Френсис пожал руку тестя с притворным радушием. На самом деле старик вселял в него страх. Саймон оставался Фрейзером до корней волос. Светловолосый, он своей фигурой напоминал опоры Тауэрского моста. Сидя целыми днями в конторе адвоката, имея дело со сложными международными контрактами, проводя много времени в одном из самых знаменитых литературных клубов в Лондоне, он отрастил себе солидное брюшко.

Следующей приехала Мэри. «О господи, — подумал Саймон, — и этот марксистский карлик!» Он надеялся, что Мэри послушается советов матери и не будет говорить нелепостей за ужином. Поцеловав Мэри, он намеренно отказался пожать руку карлика. Ни разу за два года, которые его дочь жила с этим человеком, он не мог заставить себя произнести его имя — Сирил. Сирил — еврейское имя.

В то время, когда Саймон еще учился в школе, у них был один такой парень. Саймон помнил этого прилизанного маленького мальчишку и как его дразнили «обрезанный». Мальчик жаловался своему отцу, который постоянно одаривал школу кругленькой суммой. Католическая школа святого Грегори была не такой богатой, как, скажем, Итон или Хэрроу. И руководство школы пошло на уступки: еврейскому мальчику разрешили поменять веру.

Про все это Саймон думал, глядя на Сирила. Тот съежился под тяжелым взглядом старика.

Затем Сирил повернулся к Бонни и стал задавать ей вопросы об американском президенте.

— Боюсь, я не разбираюсь в политике, — ответила девушка.

Мэри, стоявшая рядом с Сирилом, фыркнула:

— Не волнуйся. Многие люди в нашей стране не знают имени премьер-министра. Но однажды все это изменится. Люди восстанут против буржуазии.

Бонни прервала ее:

— А мы разве не буржуазия? Ты, я?

Мэри густо покраснела, затем засмеялась:

— Тебе не обязательно быть одной из них. — Она жестом указала на родителей. — Ты можешь быть одной из нас.

Но начать вербовать Бонни ей помешал шумный приезд четырех братьев. Бонни была изумлена. Все физически крепкие, высокие, светловолосые. Бонни показалось, что в комнату ворвалась четверка разъяренных Морганов, только в человеческом облике. Они заполнили собой всю комнату. Маргарет тщетно пыталась успокоить «мальчиков», как она их называла, несмотря на то, что им было под тридцать. Вдруг Мэтью, старший сын, который считался любимчиком матери, заметил Бонни, стоявшую у камина.

— Вот она, Лука, — сказал он.

Все братья кинулись к ней. Маргарет представила их.

— Родив трех девочек я отчаялась думать, что у меня будет сын, и пообещала Богу, что назову мальчиков, если они у меня родятся, именами апостолов. Господь наградил меня четырьмя. Это Мэтью, это Марк, а те двое — Лука и Джон. А потом, — Маргарет перевела рассеянный взгляд на Терезу, — через семь лет Господь подарил нам Терезу.

Джон улыбнулся Бонни:

— Теперь, когда я вижу, что ты не дикая американка, я приглашаю тебя на вечеринку в пятницу.

Бонни подсчитала, что четырех дней ей будет достаточно, чтобы свыкнуться с обстановкой.

— Я с удовольствием съездила бы отдохнуть. — Ей никогда не нравились вечеринки, но Джон так умоляюще смотрел на нее. Кроме того, Тереза тоже обещала туда поехать.

— Обед подан, — Джонсон стоял у двери.

Лорд Бартоломью подал руку жене. Мэтью взял Бонни за локоть.

— Мы следующие, — и они вошли в столовую.

Бонни посмотрела на старинные часы. «Полдевятого, и я умираю от голода. Им придется меня похоронить задолго до той вечеринки». Ужин не поразил ее воображения. Было только два блюда. Розовый кусочек чего-то лежал на тарелке, рядом — горка серого пюре и зеленая брюссельская капуста.

— Думаю, тебе понравится наш уилтширский окорок, — произнесла Маргарет, садясь за стол. — Он готовится особым образом. Мне кажется, что он был нарезан вчера. К счастью, кухарка хорошо умеет экономить. — И обращаясь к мужу, добавила: — Должна сказать, что капуста сыровата, но ее нельзя сильно подогревать.

Бонни разрезала кусок не очень аппетитного мяса. Брюссельская капуста расползлась и превратилась в зеленую массу еще до того, как Бонни успела положить ее в рот. Пюре невозможно было проглотить из-за комочков, которые, казалось, хотели удушить ее. От отчаяния Бонни начала разговор с лордом Бартоломью.

— Какой необычный вкус у вашего вина.

Саймону это было очень приятно. Очень воспитанная девушка. Обычно девушки ничего не смыслят в вине.

Легкое пошаркивание ног возвестило о появлении Анны. Она скользнула на свое место под медленным взглядом отца.

— Опять опоздала, — недовольно заметил он, — я бы никогда не позволил тебе этого в старые времена.

Анна смотрела в свою тарелку.

— Потерялся целый автобус с немцами. Извини, папа.

— Целый автобус с немцами? Это хорошо. Наверное, застряли в каком-нибудь порнографическом магазине, глазея на похотливых обнаженных девиц.

Мэтью нервно закашлялся. Саймон посмотрел на Бонни.

— Девушка все прекрасно понимает. Страна тонет под волнами туристов, которые вычищают наши магазины и портят наших дочерей. — Он бросил презрительный взгляд на Сирила. — А если не туристы, то проживающие в стране граждане другого государства, иностранцы.

Маргарет подняла руку.

— Давайте поговорим об охоте. Перси будут рады, если мы приедем на уик-энд.

— Я не поеду. — Мэри вызывающе посмотрела на своего отца. — Не хочу видеть, как искалеченных птиц рассовывают по охотничьим сумкам. Думаю, что все это отвратительно.