Хоскинс, водитель машины, которая везла Бонни из аэропорта в лондонский дом Бартоломью, всю дорогу молчал. Про себя он думал о том, как устал развозить изнеженных богатых дамочек на «Вольво». Его раздражало то, что у него уже не было парка красивых машин — «Роллс Ройсов» и «Бентли». Прошли старые времена. Из-за новых порядков многие слуги были уволены, и теперь Хоскинс должен был выполнять всю домашнюю работу. «Но я все же нужен, — успокаивал он себя, — и пока здоров, я заработаю себе на жизнь».

Машина подъехала к элегантному дому с террасой. Дом явно был построен в то время, когда главным считалось качество, а не количество. Джонсон, дворецкий, проводил Бонни в дом.

— Добро пожаловать, мисс Фрейзер. Мы вас ждем. Надеемся, ваше путешествие было приятным. — Джонсон, как поняла Бонни, обращался к собственной персоне во множественном числе. Он чувствовал себя хозяином на первом этаже и говорил и за себя и за лорда.

— Да, спасибо, — Бонни была поражена. Хотя она богата и очень бедна одновременно, но никогда не видела, чтобы такой же контраст отражался на доме. На картинах в зале, несомненно, изображены предки Бартоломью, пышно разодетые, увешанные бриллиантами. Везде лежали огромные персидские ковры, но они явно знавали лучшие дни. Резные перила лестницы, ведущей наверх, были сломаны в нескольких местах. Вдруг внимание Бонни отвлекли собаки, ворвавшиеся впереди молодой женщины. Одна из них подпрыгнула и приветливо лизнула Бонни в лицо.

— Назад, Морган! К ноге!

Бонни вытерла лицо и со страхом посмотрела на собаку, которая, как ей показалось, была размером с пони.

— О, это чудесное животное. Не бойся, он очень добродушный, — произнесла девушка и представилась:

— Меня зовут Тереза. Названа так в честь святой, — она засмеялась.

Пока Тереза говорила, Бонни изучала свою кузину. Тереза оказалась выше Бонни на два дюйма. У нее крупные руки и большие ступни, ноги полноваты. У нее были красивые густые черные волосы, смеющиеся зеленые глаза и маленький яркий рот. Тереза напоминала Бонни девушку с картины Ренуара, которую она видела в музее изобразительных искусств в Бостоне.

— Мама думает, что я откажусь от встреч с мужчинами и предпочту умереть, как моя тезка. А ты, должно быть, наша кузина Бонни?

Бонни кивнула. Она еще не привыкла к быстрой речи Терезы, но девушка ей сразу же понравилась.

— Боже мой, — обрадованно произнесла Тереза, ведя Бонни в гостиную. — А ты совсем не похожа на американок со вздернутыми носами и оскалом зубов, которые будто вылезли из автомата, делающего сосиски.

Бонни засмеялась, немного шокированная несдержанными замечаниями кузины.

— Вот как вы здесь думаете об американцах!

— О, да. Нам кажется, что все они имеют три национальные особенности: носят нейлон, минимум по два фотоаппарата на шее и жуют жвачку.

Бонни покраснела.

— Я тоже жую жвачку, — призналась она.

— А что о нас думают американцы? — с интересом спросила Тереза.

Бонни засмеялась.

— Ну…

— Давай, говори. Мне можно.

Бонни осмелилась:

— О вас говорят, что вы холодные и не очень чистоплотные, потому что не принимаете душ.

— А, ну это не страшно. Ты права: англичане считают, что горячая вода порождает вредные привычки.

Она уселась на диван, обхватив колени руками.

— Если бы мамочка увидела, как я сижу, она бы убила меня. Но после дней, проведенных в женском монастыре, мне кажется, что я только начинаю жить.

Бонни присела рядом.

— В женском монастыре?

— Да. Мама — преданная католичка, и она хотела, чтобы хоть одна ее дочь стала монахиней, а сын священником. Но я ее разочаровала. — Она опустила ноги на пол. — Мы с тобой ровесницы, но я четыре года провела в монастыре. Мне кажется, что эти четыре года просто потеряны. Не то, чтобы я не люблю Бога. Просто я свожу с ума послушников своими ногами, и, — она посмотрела на Бонни, — я постоянно болтаю.

Бонни улыбнулась ей.

— Я тоже. И меня часто запирали под замок. Но, в отличие от тебя, я стремилась получить степень бакалавра в психологии. А когда вернусь, хочу получить степень магистра, занять видное место в обществе.

— И ни одного мужчины у тебя не было?

— Нет. Я никого не встречала, никого, кто очаровал бы меня. Ты понимаешь, что я имею в виду? — Бонни сама вдруг удивилась, что говорит так откровенно. — Я имею в виду то, что все мужчины, которых я знала, казались мне детьми.

Тереза кивнула.

— Понятно. Вот скоро увидишь моего Генри. Он мой новый друг. Его отец — директор компании Шелл. У них полно денег, но мамочка говорит, что они не из нашего круга. Бедняжка. Она не может понять, что сегодня происходит в мире. Шестидесятые годы застали ее врасплох.

— Как приятно видеть тебя.

Бонни оглянулась и увидела леди Бартоломью, идущую к ним. Она была высокого роста, одета в скромный синий костюм с белой юбкой в складку. «Вот кому нужно быть монахиней», — подумала Бонни. Она встала навстречу хозяйке.

— Здравствуйте, леди Бартоломью.

— Зови меня Маргарет, — улыбнулась та, — мы ведь из одной семьи. Как поживает твоя дорогая бабушка?

— Очень хорошо. Она передает вам привет и маленькую посылку.

Тут леди Бартоломью заметила, что ее дочь растянулась на диване.

— Тереза, я тебе говорила тысячу раз, что дом — не конюшня. Леди не раскидывают так руки и ноги. Пожалуйста, сядь ровно.

— Ой, мамочка, — Тереза одернула коротенькую юбку, — времена изменились. Знаешь, вся эта ерунда о том, что делают леди, канула в прошлое.

Леди Бартоломью выпрямилась.

— Тереза, — сказала она ледяным голосом, — на самом деле ничего не меняется. Я родилась в другое время, но и у нас были люди, старавшиеся разрушить вековой уклад жизни. Войны не допустили этого. А сейчас все предсказывают социальную революцию. В Англии никогда не произойдет социальная революция, потому что рабочий класс знает свое место. Такие люди, как Хоскинс и Джонсон жизнь за нас отдадут, а мы никогда не перестанем о них заботиться.

Тереза скорчила лицо.

— Дело совсем в другом. Дело в тех смешных нормах, которые вы соблюдаете. И папа тоже. Ты этого не замечаешь?

Бонни в это время стояла и не знала что делать, пока две женщины спорили между собой.

— Именно наши нормы, — продолжала леди Бартоломью, — сделали Британию центром великой империи, и из-за того, что никто у нас не подумает сделать их менее строгими, страна придет в себя через несколько лет. Вот увидишь. — Она повернулась к Бонни. — Извини, дорогая. Я обычно не веду разговоров на темы религии или политики. Мы считаем, что это личное дело каждого.

— Ты забыла упомянуть о сексе, — фыркнула Тереза.

Леди Бартоломью бросила на дочь холодный взгляд:

— Тереза, проводи Бонни в ее комнату и переоденься к ужину.

— Идем, Бонни. — Тереза встала. — Пойдем наверх. Пока, мама.

Тереза направилась к двери, Бонни за ней. Собаки зашевелились и последовали за хозяйкой.

— Мне бы не хотелось быть кроликом, за которым гонятся такие псы, — заметила Тереза. — Вот мы и пришли, — она распахнула дверь.

Морган первым вбежал в комнату и прыгнул на широкую дубовую кровать. Бонни осмотрелась.

— Ой, какая она старая!..

— Ванная внизу, — сказала Тереза, отзывая собак. — Я приду за тобой в половине восьмого.

У Бонни заныло в желудке. Ее предупреждали о том, как едят англичане. Дома она привыкла ужинать в шесть вечера. «Неважно, — успокоила она себя. — Мне не терпится познакомиться со старомодной английской кухней: ростбифом и йоркширским пудингом».

А пока Бонни спустилась в ванную. Комната произвела на нее отталкивающее впечатление: все в ней было выложено некрасивым зеленым кафелем, и даже пол застлан зеленым линолеумом. В ней было сыро и сумрачно. Бонни осторожно наклонилась и повернула один из медных кранов. Ничего не произошло. Затем она подошла к раковине и открыла кран с горячей водой. Вдруг раздалось шипение, бульканье и вой труб, от которого, казалось, затрещали стены. После этого тонкая струйка воды побежала в ванну. За компанию потекла вода и в раковину. Бонни отказалась от ванны и решила пока просто умыться.