— Надеемся увидеть тебя на вечере встречи выпускников, — сказал он девушке на прощанье.

Бонни улыбнулась.

— Я вернусь сюда, когда мне будет девяносто лет.

По дороге в Лексингтон Бонни и Августина обсуждали предстоящую поездку в Европу. Бонни остановится у Бартоломью в их доме в Лондоне, затем поедет в Шотландию, чтобы познакомиться с родственниками.

— Прекрасно. Просто здорово, — сказала Бонни.

Августина улыбнулась.

— После того, как ты попрощаешься с матерью, мы поедем по магазинам. Я должна узнать у леди Бартоломью, что сейчас в моде.

Бонни сделала кислую мину.

— Я слышала, что английские лорды и леди одеваются, как садовники. Это меня устраивает.

— Чепуха. Я не позволю, чтобы моя внучка выглядела, как бродяга.

— Хорошо, ты можешь одеть меня, как настоящую леди, но это не значит, что я когда-нибудь выйду замуж за какого-нибудь старого лорда.

— Договорились, — рассмеялась Августина.

Их машина подъезжала к особняку. Бонни выпорхнула из машины и понеслась в дом.

Лора была в хорошем настроении, когда Бонни приехала в Мерилл, чтобы попрощаться перед поездкой. Она сделала такое признание, что отец Джон не мог оправиться от шока.

— Миссис Фрейзер, — сказал он, — не думаете ли вы, что вам нужно еще у кого-нибудь просить помощи за ваши неуправляемые мысли и желания?

— Нет, отец. Никто, кроме Бога, не может помочь. Вы, мой священник, являетесь и моим заступником. Вы слышите Бога, и с помощью молитв и поста я очищусь от этого ужасного несчастья.

Отец Джон покачал головой. После того, как он уже четыре года подряд еженедельно исповедовал ее, он стал бояться пятниц — дней, когда Лора приходила к нему. Ее низкий голос дрожал от волнения, когда она выкладывала одну низменную мечту вслед за другой. Отец Джон с трудом мог поверить в то, что эта милая женщина с лицом ангела может быть одержима грязными дьявольскими намерениями. Его растерянность осложнялась тем, что Лора всячески помогала церкви. Она приносила цветы на кафедру проповедника, а совсем недавно предложила вышить новые ризы для священников. Отец Джон был поражен этим несоответствием: святая среди всех его прихожан с одной стороны и неисправимая грешница с другой.

— Я встретила этого мужчину на прошлой неделе, в темной аллее. В его руках была бутылка. Он изнасиловал меня и…

— Вы сообщили в полицию? — прервал ее священник. Он не хотел больше ничего слышать.

Лора улыбнулась. Ей нравилось, когда он ее прерывал. Она чувствовала свою силу. Отец Джон отпустил ей грехи, и Лора вышла из церкви, опустив в ящик для пожертвований двадцать пять долларов. Ее деньги существенно сказывались на жизни отца Джона. Ему трудно жилось в бедном ирландском квартале. Его мать хотела, чтобы ее единственный сын уехал в Рим, а не застрял в Мерилле.

— Я спрошу епископа, что делать с миссис Фрейзер, — сказал он себе. — Такие случаи, должно быть, есть и у других священников.

Лора была рада Бонни. Девушке показалось, что мать значительно похудела по сравнению с тем, какой она видела её в последний раз. К тому же Лора выглядела измученной. Несмотря на то, что она недавно перенесла операцию на носу, которая прошла удачно, выражение ее лица приобрело черты раздражительности.

— Ты выглядишь усталой, мама, — сказала ей Бонни.

— Я много делаю для церкви.

Все четыре дня, пока Бонни была дома, Лора не говорила ни о ком, кроме отца Джона.

— Он хочет познакомиться с тобой, и я пообещала привести тебя завтра на службу.

Бонни очень хотелось увидеть человека, который так повлиял на ее мать, превратившуюся в преданную прихожанку. Когда девушка увидела его после службы, она была озадачена. На первый взгляд он казался таким земным. «Наверное, я привыкла к отцу Грегори», — подумала она. У отца Джона были тонкие, длинные руки, лоб сильно выступал над глубоко посаженными глазами. Бонни он не понравился.

— Довольно неприятный человек, — сказала она матери по дороге домой.

— Но ты бы слышала, как он читает проповеди, — возразила Лора.

Бонни обратила внимание на то, что стены церкви украшены фресками, на которых изображались различные формы человеческих страданий. Чаще всего это был Христос, избиваемый плетьми. Казалось, сами стены истекают кровью.

— Такой католицизм у меня вызывает отвращение, — сказала Бонни за ужином. — Иногда мне кажется, что все эти гвозди, кровь плохо сказываются на детях. Церковь, в которую мы ходили с отцом, в другой части города, была совсем не такой. Почему ты туда не ходишь?

— Я посвятила свою жизнь отцу Джону и его церкви, вот почему.

— Понятно. Ты счастлива?

— Да, — Лора посмотрела на дочь. — Я никогда не была так счастлива.

Проводив Бонни в аэропорт, Лора облегченно вздохнула. Она была так одержима отцом Джоном, что не хотела, чтобы кто-то вмешивался в ее мысли. Бонни села в самолет, и Лора поспешила домой. Этим вечером она, как обычно, занялась вышиванием риз, затем, жестоко исхлестав себя за все проступки дня, легла спать. Ей приснился отец Джон с палкой в руке.

Августина плохо себя чувствовала и не могла проводить Бонни в аэропорт. Девушка улетала в Европу. Августине было уже семьдесят три года, и ноги ее сильно отекали. Вместе с внучкой они сидели в гостиной, проверяя все ли готово к отъезду.

— Я написала для тебя сопроводительное письмо, отдашь его управляющему банком в Найтс-бридже. Там на твоем счету лежит большая сумма денег. Если потребуется больше, скажи мне. У тебя с собой еще одно сопроводительное письмо: оно для адвокатской конторы. Это на случай, если тебе понадобится юридическая консультация.

Бонни заглянула в сумочку:

— Да, письма здесь.

— Хорошо. И обязательно открой счет в банке Хэрродз, когда приедешь в Лондон. Я думаю, это необходимо, тогда не нужно волноваться, что деньги кончатся.

Бонни рассмеялась. В этом смехе Августина уловила нотку тревоги.

— Бонни, — спросила она, — тебя ничего не беспокоит?

— Нет, бабушка. Я просто очень волнуюсь, что произведу там плохое впечатление. И не только на их семью. Что подумают обо мне люди? Что, если я буду делать все не так?

— Бонни, англичане думают, что их общество самое лучшее. Особенно резко они отзываются об американцах. Они считают, что американцы развязны, вульгарны и всюду суют свой нос. Но тебе нечего стыдиться. Ты из рода Фрейзеров, а это знатный шотландский род, и появился он задолго до многих других в Англии. Даже королевская семья не такая древняя, как наша.

— В самом деле? — поразилась Бонни.

— Да, — продолжала Августина, — они сравнительно недавно стали иметь значение. Возможно, этот факт расстроит многих, так что лучше держать его при себе. Но знать это надо. И если ты почувствуешь, что к тебе относятся свысока, помни, кто ты.

— Я буду помнить, бабушка. Спасибо тебе. — Бонни наклонилась к ней, и они обнялись. Августина прижалась губами к щеке внучки.

— Я вернусь к Рождеству, — сказала Бонни и пошла к двери.

— Да хранит тебя Бог.

Бонни остановилась и повернулась к ней:

— Я люблю тебя, бабушка.

Глаза Августины наполнились слезами.

— С тех пор, как мой сын вышел через эту дверь, я думала, что больше никогда ни от кого не услышу этих слов. — Слеза скатилась по ее щеке. — Я тебя тоже люблю, Бонни. — Августина вытерла глаза и улыбнулась. — Тебе лучше идти, а то я расплачусь.

Бонни улыбнулась:

— До свидания.

Сидя в машине, увозившей ее в аэропорт, девушка оглянулась и посмотрела на дом. Ее глаза скользнули по большим ступенькам, величественному фасаду и остановились на маленьком окошке в самом верху особняка. Это было то самое окно, из которого двадцать четыре года назад Лора О'Рурк наблюдала за приездом Джеймса Фобза.