Бонни засмеялась.

— Да, я знаю. Но мы не будем покупать такое. Я становлюсь суеверной.

Оставшиеся дни пролетели быстро.

— Я вернусь летом, — сказала Бонни Августине. — Даже если мы обручимся, я пока не буду выходить замуж. Если все будет хорошо, мы поженимся в октябре.

— Бонни, я хотела спросить тебя, — сказала Августина с беспокойством в голосе. — Ты собираешься учиться дальше? Это было бы мудрым решением. В конце концов, все может провалиться, и тебе будет необходимо закончить образование.

Бонни была непоколебима.

— Не провалится. Я никогда в жизни не была ни в чем так уверена. Я даже не могу думать о том, чтобы жить без Энгуса. Я чувствую, что я жива, только когда думаю о нем. Он — моя жизнь. Он заставляет меня чувствовать все так остро, что все остальное в мире не имеет значения. Во всей вселенной существуем только мы вдвоем.

На прощанье Августина поцеловала внучку.

— Помни, если что-то случится в твоей вселенной, для тебя всегда есть место здесь, в Лексингтоне.

— Запомню, но этого не произойдет.

Мора провожала Бонни в аэропорт.

— До свидания, — сказала она Бонни, когда объявили посадку. — Счастливо. И обязательно пришли мне фотографию Энгуса.

Бонни кивнула, и они обнялись.

— До свидания, Бостон, — сказала она, когда самолет сделал круг и начал подниматься. — До свидания. — Она легла и стала думать о том, как однажды вернется с Энгусом.

Джон встретил Бонни в аэропорту. Серебристый мех касался ее лица.

— Бонни, — сказал Джон, обнимая ее, — ты стала еще красивее.

— Это оттого, что меня бабушка откормила. Я поправилась на пять фунтов.

Бонни была в восторге от заснеженной Шотландии. Она старалась выведать у Джона побольше новостей.

— Кто будет на вечеринках?

— Все. Много людей приехало из Лондона. Сегодня самый большой бал. Надеюсь, ты не слишком устала.

— Нет, полет не был утомительным, я всю дорогу спала. Кстати, Энгус вернулся?

Джон посмотрел на Бонни, которая беззаботно теребила перчатки.

— Не знаю, но если он и вернулся, его бы не пожелали здесь видеть. Все его слишком хорошо знают.

При мысли о том, что Энгуса бойкотируют местные богачи, сердце Бонни сжалось.

— Да, — сказала она, — какой стыд, что несчастный человек становится изгнанником.

— Он этого заслуживает, — твердо сказал Джон. — Бонни, ты ведь не собираешься пойти на жертву ради него. Даже у Терезы хватило ума выбросить из головы этого человека.

— Не знаю, Джон. Посмотрим, что будет. — Она представила себе, как танцует с Энгусом.

Тереза ждала Бонни в доме Макгрегоров. Макгрегоры выглядели, как английские овчарки. Все они имели пышные шевелюры и бледно-голубые глаза. В семье было семь братьев и сестер. Сэр Ян Макгрегор был глухим. С собой он носил медную слуховую трубку, которую часто вставлял в ухо, но редко кого мог выслушать до конца. Он крикнул Бонни:

— Бонни? Ты не можешь быть Бонни! Это не имя, это слово![6]

Его жена Шарлотта, носившая очень высокую прическу, крикнула ему в трубку:

— Дорогой, она ведь американка. У американцев смешные имена.

— А! — понимающе кивнул он. — Ты жуешь жвачку?

Бонни кивнула. Старик остался доволен. Тереза увела ее от шумной семьи, окружившей девушку.

— Я покажу тебе твою комнату. — И она взяла Бонни за руку.

— Хорошая идея, — с облегчением вздохнула Бонни.

Она раньше никогда не останавливалась в замках и сразу же дала себе слово никогда больше этого не делать. Одно дело — гулять по замку Уиндзоров, чувствовать историю, смотреть на красивую мебель и гобелены, но совсем другое дело подниматься по винтовой лестнице. Вскоре они с Терезой очутились в каменной камере с узенькими окнами. Бонни присела на одну из коек больничного вида.

— Здесь немного пустовато.

Тереза прыгнула на кровать.

— К счастью, я не буду сегодня здесь спать. Я влюбилась в Патрика Фитцгиббона и планирую соблазнить его именно сегодня.

В дверь постучали. Мальчик, одетый в шотландскую юбку, держал огромный букет цветов. Девушки застыли в ожидании.

— Для мисс Бонни Фрейзер, — произнес мальчик.

— Ой, какая прелесть, — воскликнула Бонни. Она разорвала целлофан. — Весенние цветы. Ну не прекрасны ли они? Только представь: весенние цветы глубокой зимой.

Бонни заметила записку, которая была нацарапана знакомым почерком: «Я буду с тобой сегодня». Она посмотрела на Терезу.

— Джон говорит, что его не пустят в дом.

Тереза ухмыльнулась:

— Возможно, он придет через трубу, схватит тебя длинными когтями и утащит в ночь.

— Нет, правда. Не глупи.

Тереза засмеялась.

— Я не переживаю за Энгуса. Если он захочет тебя увидеть, никто его не остановит.

— Хорошо, — Бонни таяла от счастья.

— Я думаю, лучше давай приведем в порядок нашу комнату. Все-таки мы здесь будем несколько недель.

Бонни примеряла, и сбрасывала с себя, и снова примеряла платья, выбирая наряд для вечера. Сначала она решила, что наденет бледно-красное, из шелка. Но потом передумала и достала кремовое из атласа.

— Предлагаю поторопиться и решить побыстрее, иначе он исчезнет, — сказала Тереза. — И кстати, если ты думаешь принять ванну, то я не советую. Вода просто ледяная.

Бонни вздохнула.

— Иди вперед. Я скоро буду. — Ей хотелось побыть одной.

Тереза удалилась, а Бонни прекратила метаться. «Успокойся, — твердо сказала она себе. — Надень кремовое платье и туфли ему в тон. Так. Решено». Она достала бриллиантовое колье. Увидев себя в зеркале, улыбнулась.

— Он придет. Энгус скоро будет здесь, — ее глаза сверкали.

Одевшись, Бонни слегка сбрызнула себя духами, которые подарила Августина. Легко сбежав по лестнице, она остановилась на балконе. Отсюда можно было рассмотреть всех гостей. Стены зала украшали ряды оружия и старинные знамена. Бонни минутку постояла, разглядывая весь зал. Энгуса она не видела.

Мужчины выглядели шикарно в национальных шотландских костюмах. Бонни видела как-то шотландскую юбку, но никогда прежде не видела стольких мужчин в ярко-голубых, зеленых, красных юбках, принадлежавших разным кланам. Другие мужчины, с косичкой, выглядели, как сувенирные куклы.

— Тебе нравится. Нравится! — рядом был Зейкервель. — Дорогая, ты так красива. — Взгляд дизайнера скользнул по атласному платью. — Тебе очень идет. — Он посмотрел на бриллианты. — Мелковаты, — сказал он, наклонив голову. — Но с другой стороны не стоит носить бриллианты более двух карат на шее. И, — он поклонился, — ты самая красивая на балу.

— Перестань разглядывать юбку Джона, — крикнула Тереза.

— Как грубо, — сказал Зейкервель.

Джон улыбнулся Бонни:

— Ты сказочно выглядишь.

— Пусть перестанет смотреть на мужские ноги, — Тереза уколола Зейкервеля.

Тот вздрогнул.

— Тереза, дорогая, это же больно. — Он повернулся к Бонни. — Понимаешь, эти волосатые ноги… Не знаю, как себя сдержать.

Джон увел ее.

— Не слушай его. Он развратит кого хочешь. Отстань, дорогой.

Зейкервель положил руку на бедро и отошел.

— Однажды я тебе понадоблюсь, Бонни. Такие люди, как я, склонны понять таких людей, как ты, — сказал он на прощанье.

Бонни была озадачена.

— Что он хотел этим сказать?

— Не обращай внимания. Зейкервель — славный парень, когда он не выпячивается.

Бонни видела, как он растворился в толпе, и поняла, что почему-то ей без него скучно. В этом человеке было что-то глубокое и сложное. Люди, которые ее окружали, казались ей простыми и понятными, живущими обычными земными заботами, хотя Бонни и понимала, что в действительности все гораздо сложнее и многое скрыто от постороннего взгляда. Из тех, кого она встретила в Англии, Зейкервель был единственным, кто не пытался утаить от окружающих другую, темную и грешную, сторону своей жизни.