— Ты в этом твердо уверена?

— Да.

— Тогда я сейчас же позвоню доктору.

Наш семейный доктор медленно поднимается по лестнице, я за ним. Он потирает спину. Я не пристаю с расспросами. Горестные стенания «о-пэр» я еще могу вынести, к тому же они давно стали для меня с Мод, Фрэнком и матерью Кармен предметом шуток, но доктору не пристало жаловаться на здоровье. Тем более когда Кармен напичкана морфием и завтра собирается умереть.

— Как ваша спина? — осведомляется Кармен, когда он заходит в комнату.

Прежде чем Баккер успевает ответить, я бросаю суровый взгляд в его сторону.

— О, все в порядке, благодарю… Но у вас дела не очень, я правильно понимаю? — поспешно спрашивает он.

— Да, — отвечает Кармен. — Боль еще сильнее, чем вчера, и приступы такие, что я вообще ничего не соображаю. Я больше не хочу продолжать это… И хочу, чтобы это закончилось завтра, — твердо прибавляет она.

Баккер пристально вглядывается в ее лицо:

— Хорошо. Я расскажу вам, как все это будет происходить. Завтра я принесу с собой лекарство. Вы его выпьете. Через тридцать секунд все будет кончено. Вы ничего не почувствуете.

— Звучит заманчиво, — замечает Кармен.

Доктор смеется:

— Вы хотите, чтобы кто-нибудь присутствовал при этом?

— Только Дэнни, — не колеблясь, отвечает Кармен.

Я чувствую гордость, как будто меня только что пригласили смотреть финал Лиги чемпионов из ложи для очень важных персон.

— Что ж, — заключает доктор, — в таком случае я позвоню вам завтра утром, чтобы услышать ваше окончательное решение, и тогда мы увидимся во второй половине дня.

Я с ужасом представляю себе завтрашний вечер, когда раздастся звонок в дверь. И на пороге будет стоять палач.

Внизу, в гостиной, я объявляю всем, что Кармен выбрала эвтаназию и это случится завтра. Все испытывают облегчение. Теперь есть определенность. Фрэнк, Мод и мать Кармен начинают готовить комнату, где будет выставлен гроб. Анна увозит Луну в город, чтобы купить ей заколки-подсолнухи для косичек. Я выхожу в сад с лэптопом, чтобы написать самую трогательную речь, проникнутую духом письма Кармен к Луне.

Ближе к вечеру я поднимаюсь в спальню:

— Я подготовил свою речь…

— Можно послушать? — просит Кармен; глаза ее сияют.

— Да.

Я начинаю читать. Она слушает, закрыв глаза.

— А потом я зачитаю письмо, которое ты написала Луне.

Я смотрю на Кармен. Она смахивает слезы.

— Ты мой герой… — шепчет она.

Той ночью я не могу заснуть. Меня мучают сомнения, которыми я не осмеливаюсь ни с кем поделиться. Я не уверен в том, что смогу выдержать свой первый опыт встречи вживую со смертью. Я видел мертвых. Двоих в гробах, одного на улице, но, к счастью, он лежал под машиной, поэтому я толком его не рассмотрел. Так что, пожалуй, он и не в счет.

А в гробу я видел свою тетю (и не особенно испугался этого зрелища, поскольку она и при жизни выглядела устрашающе) и бабушку (которую тоже терпеть не мог). Впрочем, это не значит, что мне было уютно на этих похоронах. Нет, я не фанат смерти. А о том, чтобы видеть, как на твоих глазах умирает живой человек, даже думать страшно.

Мне неловко оттого, что я так терзаюсь. Кармен совсем не боится, а ведь именно ей предстоит сыграть главную роль в этом спектакле со смертельным исходом. Я буду только зрителем. Впервые в жизни мне предстоит увидеть, как умирает человек, и, в довершение ко всему, этим человеком будет моя жена. Я что хочу сказать: ведь, начиная футбольный сезон, ты разогреваешься на какой-нибудь дворовой команде — не так ли? Почему же меня нельзя ввести в игру постепенно, для начала предоставив возможность увидеть смерть кого-то, кто не так мне дорог? Скажем, прохожего на улице или болельщика с сердечным приступом на игре «Аякса»? Почему именно смерть Кармен я должен увидеть завтра?

И еще: звонить ли мне завтра в похоронное бюро, чтобы подтвердить заказ на обработку и обряжение тела — в идеале, если возможно, сразу же после планируемой кончины Кармен? Договориться часов на семь вечера? Плюс минус час — или это трудно прогнозировать? Заказывают ли такие вещи заранее? И не получится ли так, что я позвоню, а мне скажут: да, конечно, вам следовало позвонить раньше, потому что сейчас они обслуживают шесть покойников, — и наша очередь подойдет к концу недели, в лучшем случае.

А что потом? После того как Кармен не станет и ее обмоют в нашей постели, мне что, ложиться спать в ту же постель? Я имею право сказать, что нахожу это диковатым?

На веб-сайте, посвященном эвтаназии, не найти ответа ни на один из этих вопросов.

Меня будит Кармен. Половина седьмого утра. Она в слезах.

Я обнимаю ее и крепко прижимаю к себе.

— Это мой последний день…

— Может, передумаешь?

— Нет… но… все это так странно… Ты не мог бы сделать еще кое-что для меня?

— Что?

— Можешь отсылать лишних гостей, которые придут сегодня? Я сама не смогу это сделать… Мне хочется побыть сегодня с тобой и Луной…

Вчера Кармен сама определила, сколько времени она хочет провести с каждым, кому прийти вместе, а кому порознь. Как рок-звезда, организующая интервью.

— И ты позвонишь доктору? Скажи, что все остается в силе.

Первыми наверх поднимаются Томас и Анна. Они задерживаются у Кармен на час. Потом спускаются в гостиную. Анна держит себя в руках. Томас просит меня отойти с ним в сторону. Мы стоим в кухне. У него красные глаза. «Я уже так скучаю по ней».

Он обхватывает мою голову своими ручищами и целует в лоб. Впервые за все время нашего знакомства этот маарсенский медведь целует меня.

— Дэнни, я… ммм… я должен сказать, что в последнее время не всегда был… ммм… хорошим другом. Я не большой мастак говорить. И… может, я и был иногда несправедлив к тебе… Кармен рассказала мне про ту женщину, Тони, из «Муфлона». Как она рассталась с мужем. И про химиотерапию, на которую только вы приходили вместе. И как ты поддерживал Кармен все это время. И сколько счастья ты принес ей в эти последние недели. Я… я горжусь тобой, старик.