Литмир - Электронная Библиотека

Мое лицо приобретает оттенок томатной пасты. Мод заливается смехом. Да, собственно, какая мне разница? Ведь я в «Бастилии», и Рамон только что угостил меня третьей порцией водки с лаймом за последние полчаса, таблетка начинает действовать, Мод вслед за Ташей обнимает меня за талию, я собираюсь отправиться в «Мор» с двумя цыпочками, в «Бастилии» звучит песня Роберта Леруа «Вини во всем ночь», и я с этим полностью согласен.

Уже три часа ночи, когда мы попадаем в клуб «Мор». Ну или прорываемся: меня обыскивают так, будто я пытался попасть на «Де Кюйп»[45] в шарфе болельщика «Аякса».

► Если «Рокси» можно было назвать местом клубного отдыха Марко ван Бастена, то «Мор» — это вотчина Тома Бланкера[46]. Заведение так и не оправдало возложенных на него надежд. А именно: стать новым «Рокси». Если я правильно интерпретирую мнение Фрэнка, «Мор» и в подметки не годится «Рокси».

Я понимаю, что вряд ли мне удастся быть дома через час. Я уже прошел точку невозврата. Противостоять таблетке Рамона и язычку Таши нет никакой возможности. После очередного поцелуя я бросаю виноватый взгляд на Мод. Она реагирует вовсе не так, как я ожидал. По ее зрачкам я вижу, что она тоже приняла таблетку Рамона. Она хватает меня и лезет целоваться. Так мы втроем и переминаемся на танцполе «Мор», обмениваясь поцелуями. Таша шепчет что-то на ухо Мод. Та на мгновение задумывается и кивает.

— Как насчет клубнички, Дэн?

Мне следовало знать заранее. Если ты всегда являешься домой не позднее половины пятого утра и вдруг однажды тебя нет дома и в половине седьмого, скандал неизбежен.

Дзинь-дзинь-дзинь.

Я жестом призываю Мод и Наташу заткнуться.

— Ну и где ты, негодяй? — сквозь слезы произносит Кармен.

— Я… я уже еду…

— Черт возьми, уже без четверти шесть, Дэн! — Кармен в ярости.

У меня ком в горле. Мод сидит, дрожа, на кровати. Таша невозмутимо закуривает.

— Держись, — шепчет Мод, когда я выхожу за дверь. Таша просто подмигивает.

Я бегу к машине, которая припаркована бог знает где, на Сейнтуурбаан. Быстро осматриваюсь, нет ли поблизости копов, и еду прямо через трамвайные пути по направлению к Хоббемакаде. Я вытаскиваю из проигрывателя диск «Де Дийк» и ставлю «живой» альбом Брюса. Включаю поиск, пока не раздается пронзительная мелодия песни «Земля обетованная». Желтый сигнал светофора на Ролоф Хартстраат загорается, когда я всего в пятидесяти метрах. Я резко давлю на тормоз и мысленно прощаюсь с правами, пересекая улицу на красный свет. Адреналин бушует в моем теле. Я мчусь дальше под аккомпанемент безысходной лирики Спрингстина. Иногда я чувствую себя таким слабым… — Я слегка притормаживаю на повороте у заправки «Шелл», — …я вот-вот взорвусь… — снова сбавляю скорость, чтобы вписаться в поворот, — …взорвусь и разорву этот город в клочья… — и увожу машину влево; резко маневрируя, я объезжаю островок безопасности, — …возьми нож… — но тут мой «шеви» начинает заносить, — …вырежь эту боль из моего сердца… — и в следующее мгновение он переворачивается. Я слышу тупой звук удара, треск битого стекла, и «шеви» скользит по асфальту.

Потом становится тихо. От этой тишины звенит в ушах.

Никакого тебе Хазеса. Никаких «Де Дийк». Никакого дома. И Спрингстина. Я на боку, удерживаемый ремнем безопасности. Я в ступоре. Потом вдруг целый вихрь мыслей и ощущений. Я жив. Боль? Никакой боли. Движение. Да. Стекло. Стекло повсюду. О черт, Кармен! Пожар? Выбирайся немедленно! Я на середине дороги. Выбирайся! А что, если рванет? Выбирайся. Ползи. Быстро. Полиция. Пьяный! Черт! О черт! Черт-черт-черт-черт.

Я толкаю пассажирскую дверцу и неуклюже выбираюсь из машины. Вид днища машины вызывает у меня искреннее удивление. Надо же, без девяти минут шесть, а мой «шеви» валяется, перевернутый, на дороге. Как будто сдался, не выдержал нагрузки.

Я иду к тротуару, перевешиваюсь через перила моста. Медленно до меня начинает доходить смысл происходящего. Только что произошла ядерная катастрофа. Моя машина. Моя водительская лицензия. Свершится чудо, если они найдут хоть каплю крови в моем накачанном алкоголем теле[47]. Все может закончиться тюрьмой. Да я вообще мог погибнуть. Луна… О, и Роза думает, что я дома. Господи, что будет с Кармен…

Я звоню ей. Она не отвечает. Я отправляю ей сообщение, что попал в аварию, к счастью, не пострадал, но дома буду не скоро.

Подъезжает полицейская машина с сиреной. Я спешно сую в рот мятную жвачку.

В полицейском участке мне приходится сдать телефон, бумажник и ключи, снять ремень и шнурки. Я должен ждать в этой комнате. Дверь захлопывается.

Собственно, это не комната, а самая настоящая камера. Черная стальная дверь с маленьким зарешеченным окошком. Я сажусь на койку, приделанную к стене.

Дома моя жена, которая скоро умрет, всю ночь ждала моего возвращения. В Уд-Весте женщина, которая терпела меня столько времени, всю ночь проревела. А я здесь.

Кажется, проходит вечность, прежде чем меня выводят из камеры. На самом деле прошло всего двадцать минут. Я делаю заявление, и мне разрешают вызвать такси, чтобы ехать домой. На часах без четверти семь.

Кармен в гостиной, в инвалидной коляске. С непокрытой лысой головой, в сером халате, она встречает меня убийственным взглядом:

— Где ты был, когда я тебе звонила?

— С девушкой.

Удар.

Впервые в жизни женщина бьет меня по лицу.

И я не могу осуждать ее за это.

— И тебе этого мало, ты еще садишься за руль вдрызг пьяный!.. — Она качает головой. И добавляет с дрожью в голосе: — Так Луна скоро потеряет не только мать, но и отца тоже!

31

Я как этот чертов царь Мидас: все, к чему прикасаюсь, превращается в дерьмо…

Сериал «Клан Сопрано» (1999)[48]

Когда я просыпаюсь, я обнаруживаю, что лежу в постели один. Я смотрю на свой телефон и вижу сообщение от Рамона. К счастью, не открытое Кармен. Он спрашивает, хорошо ли я развлекся с девчонками. Еще бы. И продолжаю развлекаться. Я встаю, принимаю душ и спускаюсь вниз. Кармен — у нее красные глаза — кормит Луну.

— Тебе пора сходить к психологу. Так больше не может продолжаться.

Я молчу. Кармен уходит наверх, а я машинально скармливаю Луне остатки каши.

Вскоре Кармен возвращается. У нее в руке большая сумка.

— Я ухожу.

— Куда? — мягко спрашиваю я.

— К Томасу и Анне.

— Когда вернешься?

— Еще не знаю, — со слезами в голосе произносит она, — не знаю, Дэнни.

Я подхожу к двери с Луной на руках. Кармен целует Луну, говорит «Я позвоню», садится в свой «жук» и уезжает, не оглядываясь.

Луна целует меня и обнимает за шею. Я говорю ей, что вел себя очень плохо.

— Папа выпил много пива, а потом поехал на машине и вместе с машиной перевернулся.

— В «шеви»?

— Да…

— Мама очень сердита на тебя, да?

— Да.

Мы крепко обнимаем друг друга. Я тихо напеваю нашу любимую песенку:

Папа и Луна весело играют,
Им так хорошо вдвоем,
И все об этом знают.

Я звоню Фрэнку и говорю, что задержусь. Сажусь на велосипед и везу Луну в ясли. Оттуда еду в автосервис, где «шеви» суждено застрять надолго. Достать билет на решающий матч «Аякса» куда легче, чем получить запчасть для «шевроле» даже через месяц после заказа. Впрочем, вернуть права мне удастся только после суда, и это в лучшем случае, так что нечего и переживать из-за долгого ремонта.

Я цепенею от ужаса, когда вижу свою машину. Водительская сторона выглядит так, будто автомобиль на боку выполнял скользящий поворот на стадионе «АренА». «Хорошо, что вам удалось самостоятельно выбраться», — говорит механик, качая головой. Рядом с ним стоит мой страховой агент. Он говорит, что страховая компания отказывается компенсировать ущерб, оцененный в двадцать пять тысяч гульденов, поскольку водитель был пьян. Он постарается убедить лизинговую компанию оставить меня своим клиентом. И еще добавляет, что, по его мнению, это была непростительная глупость с моей стороны. Я говорю, что полностью с ним согласен. Механик усмехается.

вернуться

45

«Де Кюйп» — домашняя арена роттердамского футбольного клуба «Фейеноорд», принципиального соперника амстердамского «Аякса». — Примеч. ред.

вернуться

46

В 1970-х Том Бланкер считался самым ярким талантом «Аякса» со времен Йохана Кройффа. И до известной степени это правда.

вернуться

47

Поэтический рэмпл из песни «Лео» («Leo»; 1977), которую исполняла Риа Вальк (Ria Valk).

вернуться

48

Эти слова Тони Сопрано говорит своему психиатру в 12-й серии («Изабелла»).

44
{"b":"179996","o":1}