Фрэнк вопросительно смотрит на меня, когда я сажусь за свой стол.
— Ну… что… она в госпитале, — отделываюсь я лаконичным ответом. Мод уже стоит рядом. И я спиной чувствую устремленные на меня взгляды остальных сотрудников. — Ладно, все в порядке. Подождем, что там будет.
Я включаю свой компьютер. С трудом удается сдерживать слезы. Мод кладет руку мне на плечо. Я накрываю ее своей ладонью и смотрю в окно. Если бы только я был маленьким. Тогда я смог бы убедить себя в том, что все плохое улетучится, стоит лишь о нем перестать говорить.
8
Все очень легко и все, в общем-то, просто:
Встречаются двое, любовь их захлестывает.
Но жизнь как тоннель, и несешься вперед,
Не зная, что скрыто в глубинах ее…
Bruce Springsteen, песня «Tunnel of Love» из альбома «Tunnel of Love» (1992)
В пять вечера мне звонит Кармен. Я как раз сел в машину, чтобы ехать в ясли. Мне даже не нужно спрашивать, как у нее дела. Я уже слышу это в ее голосе.
— Доктор только что ушел… Все ужасно, Дэн.
— Я еду. Только заскочу за Луной, и сразу к тебе.
У меня не хватает смелости расспрашивать Кармен.
■
Сердце учащенно бьется, когда я иду по коридору онкологического отделения с Луной на руках. Я захожу в палату, где сегодня утром оставил Кармен. Она уже одета и сидит на кровати, комкая в руках бумажный носовой платок, устремив взгляд в окно. Глаза у нее красные и воспаленные. Возле нее на кровати лежат еще два использованных носовых платка. Она видит нас и зажимает рот рукой. Ни слова не говоря, я подбегаю к ней и крепко обнимаю. Она утыкается головой мне в плечо и заходится в истерике. Мне по-прежнему недостает смелости задавать какие-либо вопросы. Я словно онемел. Луна тоже не издала ни звука с тех пор, как мы вошли в палату.
Кармен целует Луну, и ей все-таки удается выдавить из себя улыбку.
— Здравствуй, мое солнышко, — говорит она, поглаживая Луну по голове.
Я откашливаюсь.
— Рассказывай, — прошу я. Деваться некуда.
— Рак. Очень опасная форма. Диффузная, как они ее называют. Не опухоль, а воспалительная форма, и она уже распространилась по всей груди.
Шок.
— Они уверены в диагнозе? — Это единственное, что мне приходит на ум.
Она кивает, шумно сморкается в платок, который уже не впитывает влагу.
— Это называется карцинома… какой-то мастит. — Я киваю, как будто понимаю, о чем идет речь. — Если хочешь, можешь уточнить у доктора Уолтерса. Его кабинет дальше по коридору.
Уолтерс. Опять это имя. Всю неделю оно оставалось для нас запретным. Мы отмахивались от настойчивых вопросов, которые нам задавали Томас, Анна и мать Кармен — не допустил ли доктор страшную ошибку полгода назад? Может, рак уже и был, но даже тогда было бы поздно, отвечали мы. Тема закрыта. Страшно подумать, что Кармен может умереть из-за врачебной ошибки.
Уолтерс сидит за рабочим столом. Я тут же узнаю его, хотя и прошло полгода с нашей первой встречи. Он меня не узнает. Я стучу в открытую дверь его кабинета.
— Да-да? — Он хмурится.
— Приветствую, — нарочно произношу я грубовато-фамильярным тоном, чтобы он не забывал о своей вине. — Я — муж Кармен ван Дипен.
— О, прошу прощения, здравствуйте, мистер Ван Дипен. — Уолтер вскакивает со стула, чтобы пожать мне руку. — Присаживайтесь.
— Я постою. Меня ждет жена.
— Хорошо. Я так полагаю, вы пришли за результатами биопсии.
Нет, за результатами матча «Бреда» — «Аякс».
— Да.
— Хм… Видите ли, ситуация не слишком радужная.
— Я уже догадался. — В моем голосе звучат ноты цинизма, чего он, впрочем, как будто не замечает. — Вы мне можете четко объяснить, в чем проблема?
Уолтерс подробно рассказывает, почему на этот раз все обстоит так плохо. Я вполуха слушаю его объяснения, а понимаю и того меньше. Я спрашиваю, какова доля вероятности.
— Довольно высокая… Мы, конечно, еще проведем дополнительные исследования, но все указывает на карциноматозный мастит. В данный момент мы больше ничего не можем сказать.
Я киваю. Уолтерс жмет мне руку:
— Наберитесь мужества, вы оба, и завтра приходите на прием к доктору Шелтема. Она как терапевт будет вести дальнейшее наблюдение и подробно расскажет вам о ходе лечения. Договорились?
Я снова киваю. И не прижимаю его к стене, чтобы вытрясти из него душу. Более того, я не говорю ничего. Ничего. Держу рот на замке. Если кто-либо из моих клиентов попытается запустить лапу в мои дела, я без колебаний ее отрублю. А вот сейчас, перед этим дурнем, который своей ошибкой полугодовой давности изгадил нам жизнь, я веду себя, как футболист лимбургской «Роды» во время первого в его жизни выездного матча на стадионе «Амстердам АренА».
■
Я возвращаюсь в палату; Луна сидит у Кармен на коленях, а та смотрит в окно, на опустевшую автостоянку госпиталя.
— Ты уже можешь ехать со мной или у тебя еще есть здесь дела? — спрашиваю я.
— Думаю, я готова, — говорит Кармен. Она оглядывается по сторонам, в поисках своего черного пакета. Я молча подхожу к столику, на котором лежит ее куртка, и помогаю ей одеться, чего, как правило, не делаю. Мне хочется чувствовать себя хоть в чем-то полезным.
— Чуть ближе, — говорит Кармен, когда я подаю ей куртку. — Мне больно заводить руки за спину из-за раны в груди.
— О… Извини… Давай, Луна, пошли, — говорю я и беру дочь на руки. Она по-прежнему поразительно спокойна.
Кармен заглядывает в кабинет медсестры и произносит: «Покаааа!» Медсестра — та самая, из утренней смены, — тотчас отодвигает свою тарелку с горячей едой, вскакивает со стула, энергично трясет руку Кармен и желает нам сил.
— Вы сегодня справитесь сами?
— Конечно, — решительно говорю я, кивая.
Мы втроем идем к лифту. Никто не произносит ни слова.
9
Времена трудны, и с каждым днем все труднее,
Я насмотрелся достаточно, куда уж больнее.
Запри наглухо дверь, погаси огонь,
Прикрой меня, детка, прикрой…
Bruce Springsteen, песня «Cover Me» из альбома «Born in The U.S.A.» (1985)
Уже из дома я звоню Фрэнку и сообщаю, что у Кармен рак груди.
— Боже всемогущий, — лаконично оценивает ситуацию Фрэнк.
Кармен звонит Анне. Сообщает ей страшную новость. Через час Анна и Томас уже стоят на пороге нашего дома. Анна задерживает меня в своих объятиях, а потом, не снимая пальто, бежит в гостиную, чтобы прижать к себе Кармен. Кармен тут же начинает плакать.
Томас неуклюже, по-медвежьи, обнимает меня.
— Как все это дерьмово, дружище, — бормочет он. Заходя в гостиную, он старается не встречаться с Кармен взглядом. Неловко переминается с ноги на ногу, смотрит в пол, понурившись, держа руки в карманах. Он в костюме и при галстуке — явно не успел переодеться.
► Томас родом из Бреды-Ноорд, как и я, и мы знакомы с начальной школы. «Нам были по душе одна и та же музыка, одни и те же песни, одни и те же шмотки»[6], — поет Брюс, и это как будто про меня с Томасом. Когда нам было по двенадцать, мы вместе отправились на матч местного клуба «НАК Бреда», в шестнадцать уже слушали панк-группы в «Парадизо», а в восемнадцать оттягивались по субботам в самом злачном уголке Бреды — баре «Де Суйкеркист». Томас был там невероятно популярен. А мне, прыщавому увальню в очках с толстыми стеклами, приходилось довольствоваться «некондицией», забракованной Томасом.
После средней школы мы оба поступили в бизнес-колледж в Амстердаме, где и познакомились с Фрэнком. Томасу пришлось изрядно попотеть, чтобы получить диплом. Он никогда не был интеллектуалом. После колледжа он стал торговым представителем в компании, которая торгует технической солью для автодорог. Его клиенты — чиновники из городской администрации и Водного совета. Томас с ними на короткой ноге, и я думаю, причина их дружбы в том, что он, так же как и они, обожает анекдоты про бельгийцев, негров, блондинок и женщин на приеме у врача, а еще носит такие же безразмерные рубахи пастельных тонов фирмы «Креймборг». Я и Томас часто перезваниваемся. Встречаемся гораздо реже, во всяком случае, не как в былые времена. Он уже не так легок на подъем и выбирается разве что на карнавал в Бреде. По выходным он предпочитает сидеть дома, с тарелкой изысканного сыра и бокалом не менее изысканного вина, и смотреть фильмы, в которых много стрельбы, сисек и геликоптеров. Снижение его интереса к выпивке отчасти связано с тем, что несколько лет назад он начал лысеть, а его живот стал приобретать угрожающие размеры. «Черт возьми, Дэнни, все мы стареем с разной скоростью — я как молоко, а ты как вино», — однажды сказал он мне в сердцах, когда пришел к выводу, что убывание его популярности у женского пола приобретает структурную форму. Прагматик по натуре, Томас перешел к активным действиям. И когда, шесть лет назад, в офисе его компании появилась очаровательная молодая стажерка, он пригласил ее на ужин и с тех пор не отпускал от себя.
► Той стажеркой была Анна. Томас и Анна действительно созданы друг для друга. Анна питает ненависть ко всему ультрамодному (читай: из Амстердама), помешана на детях, сырах и винах и, так же как и Томас, выглядит хронически беременной. После рождения их детей — Кимберли (4), Линдси (3) и Дэнни (1) — Анна совсем расплылась. Она говорит, что семья и домашнее хозяйство куда важнее для нее, чем собственная внешность. Она носит леггинсы и футболки фирмы «Мисс Этам». Кармен называет это сознательным пренебрежением к внешнему виду. Но Анна этого не знает. Кармен никогда не позволила бы себе обидеть Анну. И тому есть причина. Так случилось, что Анна со временем стала лучшей подругой Кармен. Они созваниваются каждый день, и, когда полгода назад Кармен пребывала в шоке от предстоящей биопсии, Анна безвылазно сидела у нас. Хотя меня и бесило ее постоянное присутствие в нашем доме, я был вынужден признать, что Анна знает толк в настоящей дружбе. Сегодня Кармен и Анна гораздо ближе друг к другу, чем я и Томас. Кармен рассказывает Анне все. Я не столь откровенен с Томасом. По крайней мере, после того как обнаружил, что он выбалтывает Анне все, чем я занимаюсь (и чем втайне мечтает заняться сам). Не успеваю я даже глазом моргнуть, как это доходит до ушей Кармен, что совсем ни к чему. Честность — это все-таки раздутая добродетель. Анна считает иначе. Но ей легко говорить. Ее внешность уж никак не сочтешь приглашением к сексуальному контакту[7]. Анна даже при всем своем желании не способна на измену.
