— У меня самого все внутри переворачивается, — говорю я Роденбаху.

— Ну, тогда вам проще понять, что испытывает ваша жена, — замечает он.

Я крепко сжимаю ее руку, едва не ломая ей кости. Такого не было даже при родах. Вскоре схватки прекращаются. Наступает облегчение. Через час просыпается Луна. Как ни в чем не бывало.

Уже проваливаясь в выстраданный сон, я с ужасом осознаю, что вчера вечером забыл сделать кое-что важное. Кажется, меня сейчас хватит удар.

О боже. Черт. Какой идиотизм. Черт-черт-черт.

Меня ведь до сих пор ждет Роза.

После подробного изложения хроники вчерашней безумной ночи и десятка извинений Роза успокаивается. Я сижу у нее на кухне за завтраком. Она все еще в халате. Я отвез Луну в ясли и сразу помчался к Розе. Мое маленькое растение в Уд-Вест срочно нуждается в поливе.

— Становится все труднее, Дэн. Я никогда не уверена, что ты не отменишь в последний момент назначенную встречу. Я постоянно волнуюсь, не случилось ли что дома, если ты вдруг задерживаешься, и мне страшно представить себе, что будет, если Кармен вдруг узнает…

— Ты хочешь, чтобы мы расстались? — тупо спрашиваю я.

— Нет. — Она вздыхает. — Конечно нет.

— Я не хочу, чтобы ты думала, будто тебя используют. Ни сейчас, ни потом, когда Кармен не станет… Потому что я уже знаю, что, когда это случится, мне понадобится какое-то время, чтобы посвятить его только Луне.

— Стоп. Я и сама это знаю. Но не хочу слышать.

— Ты должна выслушать.

Я понимаю, что говорю отвратительные вещи, но делаю это умышленно. Пусть даже это честность эгоиста, призванная заглушить голос совести, который твердит мне о том, что я действительно использую Розу как отдушину в столь сложный для меня период.

Но я нисколько не сомневаюсь в Розе. Я знаю, что она не оставит меня в беде.

Если LV-терапия не даст быстрого эффекта, Кармен не дотянет до Рождества. Проклятый таксотер, принес нам столько страданий, а добавил всего-то полгода жизни.

У Кармен настолько опухла печень, что выпуклость уже заметна невооруженным глазом. Она практически не функционирует, но продолжает выделять злокачественную жидкость. После первой абдоминальной пункции Кармен приходится откачивать жидкость из брюшной полости каждую неделю. В последний раз был поставлен новый личный рекорд: 7,1 литра. Я не удивился бы, если бы ее объявили чемпионкой Голландии и даже Европы, хотя Кармен, скорее всего, была бы дисквалифицирована из-за допинга.

Усадка органов после каждой пункции превращает весь процесс в пытку. Иногда Кармен терпит несколько дней, прежде чем признается мне в том, что боль невыносима. А потом все сначала.

Вместе с жидкостью из ее организма вымывается запас белков. Упадок сил очевиден, с каждой неделей у нее остается все меньше энергии. В те дни, когда ее живот полон, она не может пройти и сотни метров. Тем не менее в прошлый уик-энд она захотела немного прогуляться. Я усадил ее в инвалидную коляску, взятую нами напрокат, и мы отправились на прогулку. Я обманул Кармен, сказав, что мне совсем не в тягость толкать коляску. На самом деле меня душат слезы.

Кармен хочет делать все, но не может ничего. В прошлое воскресенье она вызвалась отдежурить утреннюю смену с Луной, чтобы я мог выспаться. В половине восьмого она пришла разбудить меня, потому что ее уже два раза вырвало.

К полудню она медленно возвращается к жизни. Так что по утрам мне приходится одевать Луну, кормить ее кашей и везти в ясли. В выходные мы с Луной ездим на гусиную ферму в Амстердаме Бос или на детскую площадку в Вонделпарке. Иногда я скрываю от Кармен, где мы были, чтобы лишний раз ее не расстраивать.

Но дни, когда она хорошо себя чувствует, бывают крайне редко. Последней каплей становится тот день, когда Кармен приходится пропустить рождественский утренник в яслях. В то утро ей удалось встать с постели, одеться, но дальше этого дело не пошло. Она валится с ног от слабости. На утреннике я единственный мужчина — не считая Санта Клауса (хотя он и в платье) и двух его эльфов — в окружении двенадцати матерей.

— Если я даже этого не могу, значит, со мной все кончено, — рыдает Кармен, когда мы с Луной возвращаемся домой.

Слезы ручьем текут по ее щекам.

До меня вдруг доходит, что Кармен чувствует приближение конца. Она торопится осуществить задуманное.

Так, она попросила Мод, Анну, Томаса и Фрэнка сделать кольцо. «Пусть это будет на память». Я уже заказал одно кольцо, которое позже должно заменить мне обручальное. На нем гравировка: «Моей самой большой любви. ххх Кармен», (ххх означает «целую-целую-целую».) Когда мы забираем кольцо, ювелир спрашивает, не собираемся ли мы пожениться.

— Нет, это для другого особого случая, — весело отвечает Кармен.

— О, кажется, я понимаю, о чем речь, — говорит женщина, многозначительным взглядом окидывая живот Кармен. — Какая чудесная идея — отметить такое событие кольцом!

В электронном письме, разосланном друзьям и знакомым, Кармен просит их написать что-нибудь о ней для Луны. Письма идут потоком. Мы покупаем большую коробку, куда складываем их вместе с дневниками и фотографиями Кармен и — это идея Фрэнка — двумя видеофильмами, в которых наши друзья говорят о Кармен. У Луны не будет матери, но при желании она сможет узнать о ней гораздо больше, чем ребенок, у которого мама жива.

■

В буклете благотворительного фонда «Радуга», который Кармен находит на столике в приемной госпиталя Энтони ван Лейвенхок, она читает о детских психологах, специализирующихся на работе с детьми, пережившими горе. Так мы оказываемся у психолога на Рапенбургерстраат. Без Луны, потому что хотим поговорить по душам.

Кабинет психолога забит игрушками. На стенах детские рисунки. На одном из них нарисованы большой крест и кукла с крылышками. «Моя мама», — написано детским почерком. Надеюсь, Кармен не видит этого рисунка. Психолог объясняет, какие моменты первых трех лет жизни остаются в памяти ребенка, как дети понимают смерть, как развивается ребенок после утраты одного родителя. Когда мы рассказываем психологу о том, что Кармен пишет письма Луне, она находит эту идею блестящей. Иначе у Луны не останется никаких воспоминаний о матери. Слыша это, Кармен не может сдержать слез. Психолог терпеливо выжидает и говорит, что детей в возрасте до трех лет можно правильно подготовить к смерти родителя. «Только не делайте это слишком быстро, — говорит она, — но и не скрывайте того факта, что мама больна и через некоторое время ее не станет».