Рамон тоже страдает монофобией. Но, в отличие от меня, он не замечает, что частота наших измен превратила их из хобби в зависимость. Нам все время нужен допинг. Новые имена, телефоны, адреса электронной почты. Как алкоголику, который отрицает свою зависимость, но держит в ящике рабочего стола бутылку водки, чтобы продержаться в течение дня. И скрывает эту пагубную привычку от окружающего мира. Так же, как и Кармен, жена Рамона даже не подозревает, насколько серьезно болен ее муж.

Монофоб подпитывает свою зависимость встрясками, которые получает от измен. Такие чувства, как раскаяние и вина — у нормальных людей это встроенные тормоза, сдерживающие тягу к изменам, — ему неведомы, он с легкостью от них отмахивается. Монофоб убеждает себя, что он (или она, но чаще все-таки он) не причиняет своей половине никакого вреда сексом на стороне. Говоря в свое оправдание «пока она не замечает», «я не перестаю любить ее, даже занимаясь сексом с другой» и «я умею разграничить секс и любовь», он пускает пыль в глаза своим друзьям и себе самому. В глубине души монофоб сознает, что это всего лишь отговорки, позволяющие ему поддерживать имидж хорошего парня. Потому что на самом деле вряд ли кто одобрит столь презренный стиль жизни. Монофоб же вовсе не считает себя порочным.

В моем случае все обстоит иначе. Инцидент с обручальным кольцом был очень показательным, так низко я еще никогда не падал. Моя монофобия, которую я всегда рассматривал как приятное, невинное и контролируемое увлечение, становится одержимостью. Кайф, который я получаю от походов налево, гораздо сильнее, чем удовольствие от женщин и секса как такового.

Последние несколько месяцев, с тех пор как мы с Кармен коротаем вечера дома, я считаю дни до наступления пятницы. «Веселой пятницы Дэнни». И вот в конце рабочей недели, когда мы расслабляемся пивом в «MIU» или ужинаем в ресторане, у меня начинается зуд, я жду не дождусь полуночи. Когда в «Вак Зуид», «Бастилии», «Парадизо» и отеле «Арена» веселье в разгаре. Это мое время. И подцепить кого-то все легче и легче. Даже Фрэнк, которому я на протяжении многих лет докладывал о своих приключениях, не знает, как далеко я зашел в своей одержимости. Вот почему в последнее время я предпочитаю компанию Рамона. И не то чтобы он стал моим лучшим другом, просто перед ним мне, по крайней мере, не бывает стыдно.

— Волдыри почти прошли.

Кармен стоит перед зеркалом в спальне. Она приподнимает грудь, рассматривает ее со всех сторон. Я лежу в постели и наблюдаю за женой. Самые страшные ожоги заживают. Начинает нарастать кожа. Кармен в последний раз придирчиво оглядывает грудь, надевает бюстгальтер и, голая, ложится рядом со мной. Завтра ей предстоит отправиться в Синт Лукас. Там ей ампутируют молочную железу.

Это последний вечер, когда я засну возле своей жены, у которой еще две груди. Никто из нас толком не знает, стоит ли говорить об этом или лучше помолчать. Как бы то ни было, ни у Кармен, ни у меня не возникает желания отпраздновать предстоящее событие хорошим сексом, устроив прощальную вечеринку для ее груди. Кармен лежит, склонив голову на мое плечо. Еще мгновение — и молчание прерывается громким всхлипыванием. Я чувствую, как ее слезы стекают по моему плечу уже в миллионный раз, с тех пор как рак ворвался в нашу жизнь. Я крепче прижимаю ее к себе, и мы молчим.

Потому что сказать нечего. Это любовь во время рака[22].

Под бдительным оком Луны и под руководством Мод я украшаю гостиную бумажными гирляндами.

— И чем вчера все кончилось? — спрашивает Мод.

— Она лежала, такая жалкая и беззащитная, под этой бледно-голубой простыней. Время от времени она просыпалась, и ее рвало. Я держал ее голову, подставляя емкость — ну, знаешь, такие контейнеры, как для яиц.

Мод обнимает меня:

— А она… она видела, что стало после операции?

— Нет. Врач рекомендует, чтобы мы сняли повязку вместе. Очевидно, это облегчит процесс адаптации.

— Господи, как же ты справишься с этим?

Я киваю:

— Я так боюсь, что приду в ужас от увиденного и Кармен это заметит…

Я смотрю на Мод сквозь слезы. Она крепко обнимает меня и целует в лоб. Я на мгновение кладу голову ей на плечо. Она гладит меня по спине.

— Дэнни, Дэнни, — тихо шепчет она, — ну успокойся, дорогой…

Я беру себя в руки и целую ее в губы. Она смеется, шутливо щелкает меня по носу, изображая гнев, смахивает слезу со щеки.

— Пожалуй, мне пора, — говорю я. — Покормишь Луну?

■

Кармен уже одета. Она сидит в холле перед телевизором, в свободном черном джемпере с высоким воротом. Мне сразу бросается в глаза неравномерность выпуклостей на груди. Кармен перехватывает мой взгляд и говорит, что наполнила левую чашечку лифчика колготками и носками. Пока она не сможет носить лифчик с протезом, носки очень выручают, сглаживая различия между чашечкой «D» и полным нулем. Ну что ж, как вариант из рубрики «Сделай сам» вполне годится.

Операция прошла успешно, говорит доктор Йонкман. Со временем, когда снимут швы, Кармен придется носить бюстгальтер с протезом. Доктор Йонкман предупреждает, что это обязательно, поскольку, с учетом размера грудей Кармен (я так понимаю, он имеет в виду «одной груди»), возникает риск искривления позвоночника из-за смещения центра тяжести. Выходит, рак наградит ее в придачу и позвоночной грыжей.

Бюстгальтер имеет свободный кармашек, в который будет вставлен протез. Сам протез представляет собой силиконовый мешочек телесного цвета, похожий на каплю воды, разрезанную посередине. Ну, это если бы существовали капли воды размером «D». В центре капли маленькое пятнышко, которое, как я полагаю, обозначает сосок. Протез на ощупь напоминает мешочек, наполненный желе. Когда Кармен его получила, мы принялись кидаться им друг в друга, визжа от смеха, — ну, как если бы кидались водяными шарами в жаркий солнечный день.

■

Доктор Йонкман спрашивает, не хотим ли мы снять повязку вместе, в маленькой комнате здесь же, в госпитале. Я говорю, что мы согласны.

Прежде чем снять бюстгальтер, Кармен спрашивает, готов ли я.

— Да, не бойся, — подбадриваю я жену. Сам же не осмеливаюсь поднять глаза. Но страшный момент уже близок. И вот сейчас мне предстоит увидеть свою жену с одной грудью.

Кармен расстегивает лифчик, и бретельки спадают с плеч. Я делаю глубокий вдох, стараясь, чтобы это было незаметно.

И вот оно.

Это ужасно. Рядом с ее такой знакомой, большой и, о боже, такой красивой грудью теперь пустое место, прикрытое повязкой. Собственно, именно такой я и представлял себе повязку, но увидеть ее на груди собственной жены — это выше моих сил. Большие груди прекрасны, но женское тело с одной большой грудью выглядит садистской шуткой Создателя. Я смотрю долго: с одной стороны, потому что не хочу, чтобы у Кармен создалось впечатление, будто я боюсь этого зрелища, а с другой — потому что иначе мне придется смотреть ей в глаза. Я чувствую, что она ждет от меня каких-то слов.