В назначенный час Гензель зажег свечи, взял обсидиановый нож и заклал над чашей яростно сопротивляющегося кота. Потом, отбросив взъерошенную тушку, сделал надрез на собственном левом запястье и принялся читать, цедя кровь в чашу:

— Император Люцифер, господин надо всеми мятежными духами, прошу тебя отнестись благосклонно к моему обращению, кое я адресую твоему демону Саргатанасу, желая заключить с ним договор! Прошу также тебя, князь Вельзевул, покровительствовать мне в моем предприятии. О граф Астарот! Посодействуй мне и сделай так, чтобы этой ночью великий Саргатанас явился передо мною в человеческом обличии и без какого-либо зловония, и чтобы уступил он мне посредством договора, который собираюсь ему предъявить, все богатства, в коих я нуждаюсь. О великий Саргатанас, прошу тебя покинуть твое местопребывание, в какой бы части света оно ни находилось, и явиться, чтобы говорить со мной. В противном случае заставлю тебя силой великого Бога живого, Его возлюбленного Сына и Святого Духа. Повинуйся незамедли…

С треском распахнулась дверь! В неверном свете свечей Гензель увидал застывших на пороге патера Мюкке, трактирщика, нескольких слуг. На их лицах было выражение ужаса и изумления. И только у священника — торжество и ненависть. Смертельная ненависть.

— Вот он! — закричал патер Мюкке, указывая на Гензеля, застывшего в магическом кругу с Гримуаром в руках. — Ведьмино отродье! Он творит колдовство, как и его проклятая мать! Он вернулся, чтобы отомстить и погубить всех нас! А вы мне не верили! Вы мне не верили!

Да, остальные до сих пор не верили в происходящее. Они топтались на пороге, и Гензель понадеялся, что успеет закончить обряд. Он вновь заговорил, стараясь произносить слова заклинания быстро, но все-таки громко и четко:

— Повинуйся незамедлительно, не то будешь вечно терзаем силою могущественных слов великого Ключа Соломона, коими пользовался он, дабы вынудить мятежных духов принять его договор, так что являйся как можно скорее, не то стану беспрерывно пытать тебя силой этих могущественных слов Ключа: Agion, Tetagram, vaiycheon stiinulainalon у eipares rertragram-maton oryoram irion esytion existion…

— Замолчи, нечестивец! — завопил священник. — Что вы стоите, как бараны? Убейте его! Убейте его скорее! Не дайте ему вызвать демона, не то мы все погибнем вместе с этим несчастным городом!

Гензель сбился и не успел произнести оставшиеся слова «… егуопа опега brasiiii moyin niessias solcr Emanuel Sabaolli Adonay, te adoro et invoco». Если бы произнес — возможно, демон явился бы, и тогда его месть людям, Богу и дьяволу была бы совершена! И пусть сам он погибнет. Все равно.

Но незваные гости опомнились, всем скопом ринулись в комнату, и ему пришлось бежать, бросив все, что он так долго и старательно собирал, — все книги, все вещи и предметы. Он унес с собою только Гримуар, который в тот момент лежал у его ног, да обсидиановый нож, который успел сунуть в карман, да знания, которые отпечатались в его мозгу, да ненависть, неустанно кипевшую в его сердце. Он выпрыгнул в окно, зацепился за ветку старой яблони. Ветка треснула под его весом, но он успел ухватиться за другую, перелез на крышу трактира и побежал по крышам соседским, благо дома тесно лепились друг к другу. Он бежал без всякой надежды на спасение, бежал, как загнанный зверь, бежал, страшный, потный, с исцарапанным лицом и кровоточащим запястьем… Спрыгнул на пыльную мостовую, свернул на кривую улочку, выскочил к пустующему в этот час рынку, прыгнул в арку. Он бежал, и преследователи отстали, они потеряли своего блудного земляка, но он знал — это ненадолго, это лишь отсрочка, лишь передышка, они все равно настигнут, ему не выбраться из города, если не свершится чудо, а в чудеса он не верил.

Однако чудо все-таки свершилось.

Гензель нырнул в переулок, и тут его схватили сильные холодные руки, заключили в капкан, из которого не вырваться, сколько не дергайся, а поначалу Гензель дергался, думая, что его поймал один из преследователей. Но нежный женский голосок сказал ему:

— Тихо, дурачок, успокойся. Я хочу спасти тебя.

И в этом голосе было столько властности, а в руках — столько нечеловеческой силы, что Гензель поверил. Женщина повела его в темный дворик. Она шла уверенно, словно при свете дня, тогда как Гензель, прижимая к груди Гримуар, спотыкался о какие-то камин, и какие-то черепки хрустели у него под ногами. С соседней улицы доносились голоса преследователей.

Женщина бесшумно отперла прочную дубовую дверь, завела Гензеля в дом и помогла спуститься куда-то вниз, глубоко, ровно на одиннадцать ступенек, в совсем уж кромешную тьму, в сырой холод. Там она наконец затеплила свечу и повернулась к спасенному.

Гензель ожидал увидеть демоницу с песьей мордой и рогами — кто же еще мог прийти ему на выручку? — но перед ним стояла высокая стройная девушка чуть моложе его самого. У нее были темно-рыжие волосы, заплетенные в две тяжелые косы. У нее была удивительно белая, гладкая кожа, как полированный мрамор, слегка светящийся в полутьме, словно ночной цветок. У нее были горящие, завораживающие глаза цвета расплавленного золота. И вообще — такой женщины Гензель никогда не встречал за все свои двадцать два года жизни. Не то чтобы она была красива… Нет, она была ослепительна. Невероятна. Во взгляде — власть, обещание страсти в линиях губ. И Гензелю неудержимо захотелось ее поцеловать, хотя обстановка и ситуация не располагали к любовным утехам. Да и себя он считал пресыщенным, все испытавшим: женщинам он нравился, и они предлагали себя Гензелю с тех пор, как ему исполнилось пятнадцать. Гензель думал, что больше ни одна женщина не сможет поразить его. Но эта — поразила.

— Ты — демон? — робко спросил он, хотя давно уже не робел перед женщинами.

— Они считают демонами таких, как я. Они — те, кто гнались за тобой. Нет, мы не демоны. Не такие демоны, как те, о которых говорится в твоей книге. Хотя мы и не люди. Хотя мы боимся солнечного света и священных предметов. Хотя мы живем сотни лет и не стареем. И чтобы жить, пьем живую кровь… Но все же мы не демоны. Ты когда-нибудь слышал о вампирах, мальчик?

— Слышал. Но я думал, они жуткие. И живут в могилах.

— Некоторые. Но не все.

— Почему ты спасла меня?

— Мне следовало сделать это очень давно. Ты талантливый мальчик. Талантливый в магии: в том, чему я посвятила жизнь и вечность… Ты унаследовал дарование твоей несчастной матери. Бедняжка, она не знала, как пользоваться своими умениями! Да и учителя избрала не лучшего. С демонами лучше вовсе не иметь дела.

— Ты знала мою мать?

— Я следила за ней. Я почувствовала, когда по соседству от меня появилась другая ведьма. Но она была с демоном, и я не решилась приблизиться. Он — сильнее меня.

— Он — это наш отец?

— Не совсем. Как бы тебе объяснить… В этот мир демоны не являются во плоти. Не могут. Им нужен сосуд. Живая плоть. И демон пришел к твоей матери, войдя в тело какого-то мужчины. Наверное, красивого — судя по тому, как красив ты, мой мальчик. Однако частичку демона ты получил. Поэтому твое дарование сильнее, чем у твоей матери. А я сделала ошибку. Я забрала не того из двоих близнецов. Я была уверена, что ведьмовской дар унаследовала девочка… Ведь среди девочек прирожденных колдуний во сто раз больше…

— Гретель! Вы знаете, где она?!

— В моем доме, в лесу. Когда вы заснули на площади, был еще день, и я не могла подойти. Но я чувствовала вас отсюда, из своего подземелья. И я позвала Гретель. И она пошла на мой зов, оставив тебя. Она не сознавала, что делает, иначе не рассталась бы с тобой. Она очень любила тебя… и любит до сих пор. В первый год не проходило и дня, чтобы она о тебе не рыдала. Но я уже не могла забрать тебя. Не могла выхватить из дома служителя Христова, из его рук. А между тем, Гензель, именно ты мне был нужен. У Гретель не оказалось никакого таланта. Весь талант своей матери и весь дьявольский огонь своего отца унаследовал ты. Прирожденный колдун встречается в сто раз реже, чем прирожденная колдунья, но при этом он — в сто раз сильнее. Для меня будет радостью и честью обучать тебя.