Однако Михаила Сергеевича сразу же поймали на лжи.
В Москву он вернулся не 8 — го, а 7 — го вечером, т. е. более чем за сутки до трагедии.
Стремясь обелить М.С. Горбачёва, А.А. Собчак писал: «Тут Генеральный секретарь ЦК КПСС… совершил весьма опасную для себя оговорку: заявил, что сам он вернулся из Англии лишь 8 апреля. Конечно, ни один серьёзный политик (вот именно — «серьёзный» — А.О.) не стал бы умышленно путать такие даты. Тем более, что о дне возвращения было сообщено ещё в апрельских газетах. Можно понять Горбачёва: его самолёт приземлился в Шереметьево поздним вечером 7 апреля, а за два месяца забыть и перепутать число немудрено». Когда возглавляемая А.А. Собчаком комиссия попросила «объяснить, почему Горбачёв на I Съезде неправильно назвал дату своего возвращения из Англии… Горбачёв отвечал, что на Съезде он просто оговорился, что Политбюро по тбилисскому вопросу не собиралось. Была лишь обычная встреча в зале приёмов в аэропорту»[1814].
«Здесь же, — утверждал А.А. Собчак, — он (Горбачёв — А.О.) узнал, что на всякий случай было принято решение оказать Грузии помощь войсками… Тут же он предложил Разумовскому и Шеварднадзе лететь в Тбилиси. Но Шеварднадзе позвонил в Тбилиси Патиашвили, и тот заверил: срочности нет»[1815]. Однако тогда при наличии распоряжения генсека о поездке в Тбилиси Э.А. Шеварднадзе мог уклониться от его исполнения только в одном случае: если генсек сам дал добро на это.
Отношение Э.А. Шеварднадзе к происходившим событиям через месяц раскрыла его жена. Когда 10 мая Москву посетил Д. Бейкер, Э. Шеварднадзе пригласил его домой. И здесь американского дипломата поразило не грузинское гостеприимство, а откровение жены советского министра Нанули: «Грузия должна быть свободной»[1816]. Вряд ли Нанули решилась сказать это, если бы её позицию не разделял муж. Но это значит, что симпатии члена Политбюро были на стороне оппозиции, требовавшей выхода Грузии из состава СССР.
«Но кто дал приказ применить силу? — вопрошает М.С. Горбачёв и так отвечает на этот вопрос: «Это — то как раз и является самой большой тайной, которую не смогли разгадать ни съезд народных депутатов, ни многочисленные комиссии, расследовавшие события в Тбилиси»[1817].
Когда Михаил Сергеевич писал эти слова, «тайна» уже была раскрыта.
Через пять месяцев после тбилисских событий «Московские новости» опубликовали фрагмент из интервью генерала И.Н. Родионова, в котором последний на вопрос, кто отдал команду на использование армии, ответил вопросом: «А если я скажу, что Генеральный секретарь?»[1818].
Тогда на эти слова никто не пожелал обращать внимания. Даже самый демократический из всех демократов А.А. Собчак, которому Первый съезд народных депутатов СССР доверил расследовать тбилисские события.
Позднее, касаясь этих событий и роли М.С. Горбачёва, В.М. Чебриков утверждал: «Я сам звонил ему, докладывал обстановку и запрашивал санкцию на применение войск. Кто, кроме Верховного главнокомандующего, мог отдать такой приказ?»[1819].
«Ни одна команда, — утверждает Ф.Д. Бобков, — не поступала в Тбилиси без согласования с ним. Многие в подробностях рассказывали о «тайной вечере» в аэропорту Внуково после возвращения Горбачёва из Лондона. Я там не был, но мне позвонил Крючков и передал, что Горбачёв одобрил ввод войск в Тбилиси для наведения порядка»[1820].
Позднее Д.И. Патиашвили поведал, что 8 апреля около 10.00 ему позвонил Д.Т. Язов и сообщил, что направил в Тбилиси своего заместителя К.А. Кочетова. Не успел Д.И. Патиашвили повесить трубку, как К.А. Кочетов появился у него в кабинете. Он заявил, что принято решение об освобождении площади, исполнение этого решения поручено армии, руководство операции возложено на генерала И.Н. Родионова, его заместителем назначен министр внутренних дел Грузии Шота Горгадзе[1821].
«Примерно через час после разговора с Кочетовым, — утверждает Д. Патиашвили, — позвонил Горбачёв и тоном, не допускающим возражений, сообщил буквально следующее: «Надо немедленно освободить площадь, и этим займётся армия». Я понял, что он знает о намеченном плане и поддерживает его»[1822].
Интервью Д. Патиашвили было дано в 1992 г. и с тех пор неоднократно перепечатывалось. Тот факт, что Михаил Сергеевич до сих пор не опроверг его, позволяет относиться к нему с доверием.
После разговора с генсеком лидер грузинских коммунистов отправился к патриарху Грузии Илии II и попросил его выступить перед митингующими. «Когда мы вышли из храма, — вспоминал Д. Патиашвили, — в конце проспекта Руставели показались танки… После этого я пошёл в ЦК, а Илия — в толпу, к митингующим»[1823].
Около 12.00 в ЦК Компартии Грузии собрался «партактив города». Обсудив сложившуюся ситуацию, он «принял решение применить силу»[1824]. После собрания партактива «была составлена схема действий», которая предполагала участие в разгоне митингующих не только армии, но и тбилисской милиции, и сотрудников КГБ[1825]. Начало операции было назначено на 4 часа утра[1826].
Обычно к этому времени площадь пустела. На этот раз она оставалась заполненной людьми. Получается, что организаторы митинга сразу же были поставлены в известность о принятом решении.
Рассказывая на Первом съезде народных депутатов СССР о произошедшем далее, Т.В. Гамкрелидзе утверждал: «Воинскими частями наряду с дубинками были применены сапёрные лопаты и отравляющие химические вещества… перед началом операции не было предупреждающих призывов или действий со стороны карателей. Солдаты блокировали проходы, окружили граждан и наносили им удары дубинками и сапёрными лопатами, не щадили лежавших там голодающих, девушек и престарелых женщин, врачей и работников Красного креста, преследовали убегающих, добивали раненых, вырывая их из рук медицинского персонала, наносили удары и работникам местной милиции, которые, выполняя свой служебный долг, спасали жизнь граждан»[1827].
Подобную же картину рисовал корреспондент «Литературной газеты» Юрий Рост. Описывая, как, вытесняя митингующих с площади, солдаты использовали дубинки и сапёрные лопатки, он отмечал, что руководителям операции этого показалось недостаточно, и тогда «в убегающую толпу полетели гранаты со слезоточивым газом». «В возникшей панике толпа бежала по тем, кто не смог оправиться от сильных ударов по голове, и по тем, кто не смог выдержать гонки и упал»[1828].
23 апреля «Московские новости» опубликовали письмо шести народных депутатов, среди которых были Борис Васильев, Александр Гельман, Егор Яковлев. В этом письме тоже утверждалось, что жертвы были результатом применения «сапёрных лопаток» и «газов»[1829].
«Теперь уже ясно, — писали в мае 1989 г. «Московские новости», — что погибшие 9 апреля не были жертвами давки, как сообщалось первоначально. Они умерли в результате тяжёлых телесных подтверждений и от применения в тот день газов. Это не домыслы, это заключение судебных экспертов»[1830].
«Согласно заключению следственной комиссии Верховного Совета Грузинской ССР по расследованию событий 9 апреля 1989 г., общее количество пострадавших составило 4035 человек»[1831].
