Причём в отличие от В.А. Медведева А.Н. Яковлев заявил: «Настало время сказать, что марксизм с самого начала был утопичен и ошибочен». Услышав это, А.И. Ципко подумал: «Почему он не боится? Неужели коммунизм в нашей стране действительно умер?»[1620].
В беседе со мной В.А. Медведев сообщил, что подобная записка А.С. Ципко была подготовлена. Но от разговора о том, когда и как в ЦК КПСС созрела мысль вынести эту проблему на страницы печати, уклонился[1621].
А. Ципко восстал против противопоставления И.В. Сталина его предшественникам и политическим оппонентам по партии: «Велик соблазн уподобить победу Сталина над всеми его оппонентами в Политбюро ЦК ВКП(б) термидору Наполеона, представить её как контрреволюционный переворот, как полный разрыв с идеологией и идеалами пролетариев России. Стоит только согласиться с этой соблазнительной мыслью, и все проблемы в один миг решаются: Сталин осуждается, сохраняется вера в идеал, восстанавливается «чистота» теории»[1622].
Одна из важнейших идей этой статьи заключалась в словах «сталинизм» — это «разновидность левого экстремизма»[1621], «истоки сталинизма в традициях русского левого радикализма»[1624], который был характерен для всего революционного движения в России. И хотя А. Ципко не писал это прямо, из его статьи вытекало, что принципиальной разницы между И.В. Сталиным и В.И. Лениным не существовало.
Вместе с тем автор касался другой проблемы: «Мы, — писал он, — вправе и более того — обязаны спросить себя: что в теории Маркса подтвердилось и чему мы будем следовать? что в его учении было верно только для его эпохи, для XIX века? в чём Маркс и Энгельс ошиблись?»[1625].
Не давая исчерпывающего ответа на эти вопросы, А. Ципко подводил читателей к мысли, что одна из главных ошибок К. Маркса и Ф. Энгельса — это представление о возможности создания социалистического общества как бестоварного[1626]. Из невозможности совместить рынок и социализм вплоть до начала 20 — х годов исходил В.И. Ленин[1627]. Эта идея была положена в основу того социализма, который был создан в нашей стране под руководством И.В. Сталина[1628].
В итоге автор формулировал следующий вывод: «Сталин как личность сформировался в марксистской среде, как мог в силу своих способностей и подготовки осваивал теоретическое наследие классиков», в «целом никогда не выходил за рамки азбучных истин марксизма», а поэтому «и мышление Сталина, и его представления о социализме были типичными для марксистов того времени»[1629].
Таким образом, в общественное сознание начинает внедряться мысль, что сталинские преступления — это неизбежное следствие самого марксистского учения, самой социалистической системы.
Характеризуя значение этих публикаций, А.С. Черняев пишет: «Со знаменитых статей Ципко (консультант Международного отдела, между прочим) полным ходом развернулся демонтаж ленинизма, во всяком случае, марксизма — ленинизма»[1630]. 3 апреля 1989 г. он записал: «Прочитал в № 5 «Коммуниста» статью некоего Панарина «Диалектика гуманизма». Это — отмена марксизма — ленинизма как идеологии!»[1631].
К концу 80 — х годов авторитет К. Маркса был поколеблен настолько, что теперь особое звучание приобрёл анекдот, который родился намного раньше: «Бабушка, кто такой Карл Маркс?». — «Экономист». — «Как тётя Циля?». — «Нет, тётя Циля — старший экономист».
В результате этого в 1988–1989 гг. начинается охаивание революции. И хотя в революционном движении было много чёрных сторон, однако главный смысл всех этих писаний сводился не к тому, чтобы создать многоцветную картину, а к тому, чтобы дискредитировать саму идею революционной борьбы.
«Что это было: «объективная логика» или «замысел»? — задаётся вопросом А.С. Черняев и отвечает. — И то, и другое»… «Пойду далеко», — говорил мне не раз Горбачёв. Но идти надо было значительно быстрее»[1632].
Продолжая эту же мысль, А.С. Черняев пишет: «Вообще закралось у меня тогда подозрение: может, он сознательно вёл дело к идейно — психологическому развалу в обществе, видел пользу от сумятицы в мозгах»[1633].
И далее: «Кстати, перед новым годом по ТВ выступил Гавриил Попов. Сказал он примерно следующее: в 1989 году возникшие уже тенденции будут набирать силу. Объективная логика, а может быть, и замысел Горбачёва, предположил он, состоит в том, чтобы дать 70 — летнему режиму распасться, и только тогда общество «из чувства самосохранения» начнёт создавать себя заново, опровергая любые догмы прошлого, будь они даже самые что ни на есть ленинские»[1634].
О том, что «архитекторы» перестройки имели своей целью не создание условий для идеологического плюрализма, а идеологическое перевооружение советского общества, свидетельствует изменение отношения государства к Церкви.
Можно было бы понять, если бы оно сняло прежние ограничения и допустило свободное существование религиозных конфессий. Тогда речь действительно бы шла о переходе к идеологическому плюрализму. Однако мы видим совершенно другую картину. От борьбы с религией руководство КПСС переходит к её поддержке.
Как утверждал председатель Совета по делам религии К.М. Харчев, с 1984 — го по 1988 г. количество православных храмов увеличилось с 4500 до 7000. Иначе говоря, за четыре года под его руководством Церкви было возвращено около 2500 храмов[1635]. А.Н. Яковлев сообщал, что всего за это время различным конфессиям на территории Советского Союза было возвращено около 4000 культовых зданий (костёлов, мечетей, синагог, церквей)[1636].
29 апреля 1988 г. произошло событие, которое демонстрировалось по телевидению, о котором сообщала пресса, но на которое многие не обратили серьёзного внимания:
М.С. Горбачёв принял патриарха и членов Синода Русской православной церкви[1637]. Главный вопрос, который обсуждался во время этой встречи — это вопрос о праздновании 1000 — летия крещения Руси.
По свидетельству А.С. Черняева, в 1987 г. М.С. Горбачёв «дважды» «публично» заявлял, что мы «будем отмечать 1000 — летие крещения Руси»[1638]. Выступая в июне 1988 г. на форуме мировой общественности, Михаил Сергеевич снова заявил: «Через два — три дня мы будем отмечать тысячелетие крещения на Руси»[1639].
Обратите внимание. Генеральный секретарь ЦК КПСС говорит: «…мы будем отмечать». Мы, т. е. вся страна, в том числе и КПСС, а не только православная Церковь.
В связи с этим обращают на себя внимание следующие слова из названного выступления генсека. Подчеркнув, что советская страна стремится к миру, он заявил: «Мы будем продолжать молиться за то, чтобы этот день наступил»[1640].
А пока Михаил Сергеевич «продолжал молиться», спешно разрабатывался проект закона о печати. К концу лета 1988 г. он был готов и в сентябре рассмотрен на заседании Секретариата ЦК КПСС. Проект предусматривал отказ государства и партии от монополии на издательскую деятельность, отмену предварительной цензуры[1641]. По существу это означало отказ партии от монополии на идеологию.
