«Как сказал (корреспонденту «Известий» — А.О.) исполняющий обязанности министра (финансов СССР — А.О.) В. Раевский, лично ему до последнего времени о существовании таких счетов ничего не было известно, хотя с другой стороны, тут же заметил, что счета не являются секретными… на них перечислялись средства Союзного бюджета, не использованные в течение того или иного года»[3676].
Много неясного и с золотым фондом страны. «…до недавних пор, — писал Н.И. Рыжков, — точные данные обо всех запасах золота в СССР знали едва ли трое — Генеральный секретарь, министр финансов и премьер — министр»[3677]. На 1 января 1990 г. золотой запас СССР составлял 784 тонны[3678].
«Только за один тяжёлый 1990 год, когда Советскому Союзу уже вовсю отказывали в кредитах, не веря в возможность их возвращения, — читаем мы в воспоминаниях Н.И. Рыжкова, — Советом министров с «благословения» президента было подписано разрешение Минфину на продажу 250 тонн золота. А вот ушло оно из страны именно в 90 — м или не успело, задержалось до следующего года — этого я уже не ведаю»[3679].
Даже в том случае, если бы эти 250 тонн были проданы, в начале 1991 г. только из старых запасов оставалось не менее 534 тонн. Между тем на протяжении 1990 — го и 1991 гг. советские прииски продолжали работать и пополнять золотой запас страны. Однако вскоре после «путча» Г.А. Явлинский сделал заявление, что в кладовых Гохрана находится всего лишь 242 тонны золота[3680].
Не имя возможности в условиях обостряющегося экономического кризиса остановить рост бюджетного дефицита, правительство вынуждено было использовать такое средство как печатный станок.
Если за пять лет, с 1986 по 1990 г., денежная эмиссия составила 68,2 млрд руб., то только за восемь месяцев 1991 г. было напечатано денег на 65,7 млрд[3681]. Однако ими нельзя было расплачиваться по внешним долгам.
Как явствует из письма В.В. Геращенко, направленному им B.C. Павлову 8 мая 1991 г., в 1991 г. Советскому Союзу для обслуживания внешнего долга (по всей видимости, как долгосрочных, так и краткосрочных обязательств) требовалось уплатить «около 10 млрд руб.»[3682]. По более точным сведениям, речь шла о 9,5 млрд руб. Однако это были платежи «без учёта бывших соцстран и кредитов, полученных непосредственно организациями и республиками»[3683].
Если учесть, что основной долг СССР на 1 января 1991 г. оценивался в 31,0 млрд руб., а долг «соцстранам» в 19,1 млрд[3684], и исходя из этой пропорции определить необходимые выплаты по этому долгу в размере 5,8 млрд, а также принять во внимание, что суммарный долг республик и предприятий составлял не менее 40,4 млрд[3685], что даст ещё 12,4 млрд, и мы получим около 27,7 млрд.
И хотя эта сумма пока имеет лишь ориентировочный характер, учитывая то состояние, в котором находился осенью 1991 г. союзный бюджет, можно утверждать, что к тому времени внешний долг стал для СССР неподъёмным. Особенно если принять во внимание, что платить по долгам нужно было в иностранной валюте, прежде всего в долларах.
В конце августа М.С. Горбачёв заявил британскому послу, что в течение ближайших четырёх месяцев СССР обязан заплатить 17 млрд долл., однако за это время ожидается получить от экспорта только 7,5 млрд. Поэтому необходимы новые кредиты и реструктуризация советского внешнего долга[3686].
К этому следует добавить, что кроме внешнего долга существовал внутренний долг, который к началу сентября достиг 800 млрд[3687], а к 1 января 1992 г. — 950 млрд руб.[3688].
Какой же выход из этого положения видело правительство?
1 октября 1991 г. председатель Контрольной палаты Верховного Совета СССР А. К. Орлов направил председателю Межреспубликанского экономического комитета И.С. Силаеву свои предложения на этот счёт: 1) провести «либерализацию цен», которая может дать 140–150 млрд руб., 2) занять 50–60 млрд руб. у предприятий, организаций и учреждений «всех форм собственности», 3) «ускорить распродажу части союзной государственной собственности… иностранным фирмам и компаниям за конвертируемую валюту с последующей продажей этой валюты населению» на 40–45 млрд руб., 4) выпустить стабилизационный заём на 30–35 млрд. Подобным способом предлагалось получить 260–290 млрд руб.[3689].
В таких условиях в Москву пожаловали представители «семёрки». Они видели, что Союз распадается и хотели бы знать, кто будет платить по взятым долгам. Совещание состоялось 27–28 октября[3690].
Начавшиеся переговоры привели к появлению 28 октября 1991 г. меморандума «О взаимопонимании относительно долга иностранным кредиторам СССР и его правопреемников». 8 из 15 советских республик признали по нему свою солидарную ответственность[3691]. Подписание этого документа означало, что для Запада Советский Союз как единое государство фактически прекратил существовать[3692].
28–30 октября М.С. Горбачёв был в Мадриде[3693]. Здесь он встретился с Д. Бушем[3694]. Вспоминая об этой встрече с М.С. Горбачёвым, Д. Бейкер писал: «Он производил впечатление тонущего человека, ищущего спасательный круг. Нельзя было не испытать жалости к нему»[3695].
«Политикам, банкирам, экспертам, представителям международных организаций, — пишет А.С. Черняев, — Горбачёв в подробностях разъяснял, что нужно, чтобы радикальная реформа пошла и чтобы не сорвалось всё обвалом социального возмущения. Предстоит, говорил он, финансовая стабилизация, сокращение государственного бюджета, конвертируемость рубля, для чего необходимо создать стабилизационный фонд, срочно нужны лекарства и продовольствие и отсрочка платежей по задолженности. Этот вопрос он пытался поднять ещё на лондонской встрече. Его отговаривали все, начиная с Буша, стращая тем, что тогда частный капитал сразу «закроет» новое кредитование, это, мол, равносильно объявлению о банкротстве. Теперь Бейкеру, Мэйджору, Брэйди, Келлеру и другим он опять настойчиво говорил о том же… Но натолкнулся на те же сомнения и отговорки»[3696].
30 октября в Мадриде Ф. Гонзалес сообщил М.С. Горбачёву, что некоторые советники Д. Буша отговаривают его от сохранения Союза, по крайней мере в прежнем виде. «Они утверждают, что ваша мадридская встреча и конференция — последний случай, когда вы с ним встречаетесь в нынешнем качестве»[3697].
2 ноября 1991 г. М.С. Горбачёв направил письмо Д. Мэйджору: «Дорогой Джон. Обращаюсь к Вам как координатору «большой семёрки» со срочной просьбой о финансовой помощи. Несмотря на все принятые меры, валютная ситуация грозит обвалом. До середины ноября нехватка ликвидных валютных ресурсов для выполнения обязательств по внешнему долгу СССР составляет около 320 млн долларов и до конца текущего года может достигнуть 3,6 млрд. Все необходимые расчёты были представлены экспертам «группы семи» в Москве 27–28 октября. Во избежание нежелательного оборота дела, Джон, прошу о предоставлении нам ликвидных ресурсов в любой приемлемой для Вас форме в сумме 1,5 млрд долл., в том числе 320 млн до середины ноября. М. Горбачёв. 2 ноября 1991 года»[3698].
