В первом ельцинском указе создание ГКЧП квалифицировалось как государственный переворот и его постановления объявлялись не имеющими силу на территории РСФСР[3422]. Затем президент России подписал указ, согласно которому «до созыва внеочередного Съезда народных депутатов СССР» подчинил себе все органы союзной исполнительной власти на территории России, в том числе Министерство обороны, КГБ и МВД[3423].
Имел ли он на это право? Нет. Следовательно, под прикрытием одного государственного переворота утром 19 — го начался другой государственный переворот.
В 14.00 у Б.Н. Ельцина состоялось совещание, на котором официально было решено поручить генералу К.И. Кобецу организовать оборону Белого дома[3424]. Указ о его назначении на эту должность был подписан в 16.00. Вечером того же дня началось формирование штаба обороны.
А что в это время делали «заговорщики»?
«19 августа мы, — вспоминает Г. Янаев, — члены ГКЧП, обзвонили всех президентов союзных республик, кроме Прибалтики. Ни один из них не сказал, что наши действия являются авантюрой. Более того, все сказали, что в стране пора наводить порядок»[3425]. На верность ГКЧП присягнули главы следующих республик: Армении — Л. Тёр — Петросян, Азербайджана — А. Муталибов, Грузии — 3. Гамсахурдия[3426], Белоруссии — Н.И. Дементей, Узбекистана — И. Каримов[3427], Казахстана — Н. Назарбаев[3428], Украины — Л.М. Кравчук[3429]. Правда, некоторые из них, как, например, Л.М. Кравчук, очень быстро изменили свою позицию.
Буквально через два месяца после этих событий С. Станкевич сделал следующее признание: «Свыше 70 процентов российской территории были готовы примкнуть к ГКЧП»[3430].
По утверждению Н.С. Леонова, утром 19 августа собралась коллегия КГБ СССР. Когда возник вопрос о руководстве Российской Федерации, В.А. Крючков успокоил подчинённых: «С Ельциным мы договоримся»[3431]. Это был сознательный обман, так как к тому времени шеф КГБ уже знал, что президент России выступил с обращением к населению республики о сопротивлении ГКЧП и заручился поддержкой командующего ВДВ П.С. Грачёва.
«Около 10 часов в Кремле началось заседание ГКЧП», на котором Г.И. Янаев подписал указ об объявлении в городе чрезвычайного положения[3432]. Однако никаких действий по его реализации ни 19 — го, ни 20 — го предпринято не было, в том числе и против «Белого дома».
Можно было ожидать, что А.И. Лукьянов немедленно соберёт Президиум Верховного Совета СССР для созыва внеочередной сессии Верховного Совета СССР. Однако он предпочёл занять выжидательную позицию.
«Самый минимальный срок, — пишет Анатолий Иванович, — в который депутаты со всех концов страны могут съехаться в Москву — не менее четырёх с половиной дней. А тут ещё приходилось учитывать, что многие из них были в это время в отпусках, находились на отдыхе или лечении. Всё это и предопределило дату начала созыва сессии — 26 августа, а заседания Президиума Верховного Совета — 21 августа»[3433].
Анатолий Иванович, вероятно, забыл, что К.У. Черненко умер 10 марта в 19.20, а Пленум ЦК КПСС, на котором М.С. Горбачёв был избран генсеком открылся на следующий день, 11 марта, в 17.00, т. е. менее чем через сутки.
В этой истории очень важно ещё одно обстоятельство — оказывается, ГКЧП, который, казалось бы, был заинтересован в том, чтобы как можно быстрее созвать Верховный Совет и узаконить объявленное чрезвычайное положение, не давал А.И. Лукьянову на этот счёт никаких рекомендаций.
Подобную позицию занял и второй человек в КПСС — В.А. Ивашко, не допустивший экстренного созыва Пленума ЦК КПСС[3434]. Однако О. Шенин от своего имени направил на места шифрограмму с предписанием партийным организациям не только поддержать ГКЧП, но и создать подобные же комитеты на уровне республик, краёв и областей.
Когда её получили в Ленинграде, было срочно созвано Бюро обкома партии. Ознакомившись с шифрограммой, первый секретарь обкома Б.В. Гидаспов заявил, что такое важное событие, как создание ГКЧП, не могли не согласовать с ним как руководителем одной из крупнейших и важнейших партийных организаций. Между тем для него произошедшее — полная неожиданность. Считая происходящее провокацией, он предложил распоряжение секретаря ЦК не выполнять, после чего в присутствии начальника первого отдела обкома партии под запись в протоколе шифрограмма была уничтожена[3435].
Днём 19 — го члены ГКЧП собрались снова. Обсуждался вопрос о предстоящей пресс — конференции, на которой главную роль предполагалось отвести «премьеру Павлову»[3436]. Но, — пишет В.А. Крючков, — когда Валентин Сергеевич появился на заседании в глаза «бросилось» «его болезненное состояние. И немудрено: давление за 220, аритмия сердца, головные боли»[3437].
Другие участники этого совещания оставили на этот счёт иные воспоминания. По утверждению Ю. Прокофьева, B.C. Павлов появился настолько пьяным[3438], что «просто был не в состоянии принимать участие в пресс — конференции. Когда он сел рядом с Язовым, тот брезгливо отодвинулся»[3439].
«Тогда, — пишет Ю. Прокофьев, — мне стало понятно, что никакой согласованности, программы в комитете нет, а происходящее похоже на политическую авантюру. Руководящей руки не было, было непонятно, зачем ГКЧП вообще собрался. И это в то время, когда Ельцин принимал решение за решением, дезавуирующее указы ГКЧП»[3440].
Это стало ещё более очевидно, когда в 18.00 B.C. Павлов созвал экстренное заседание Кабинета министров[3441]. Было решено не вести протокол[3442]. Однако один из его участников — министр природопользования и охраны среды Н.Н. Воронцов, видимо, по горячим следам восстановил происходившее и через некоторое время предал свои записи гласности[3443]. Позднее стала известна запись этого заседания, сделанная министром культуры СССР Н. Губенко[3444]. Из этих документов, а также из воспоминаний управляющего делами Кабинета министров И. Простякова явствует, что, просидев до 23.00, министры ни к каким решениям не пришли[3445].
Спрашивается, для чего же тогда нужно было создавать ГКЧП и объявлять чрезвычайное положение?
Столь же странной была позиции «путчистов» и в отношении средств массовой информации.
Несмотря на то, что утром 19 — го «ГКЧП взял под контроль СМИ, причём довольно неуклюже закрыв все, кроме партийных», уже днём радиостанция «Эхо Москвы» снова вышла в эфир. Кто же отважился на такой шаг? Касаясь этого эпизода, Ю. Прокофьев пишет: «Приехал заместитель министра связи с автоматчиками» и «станцию открыли», после чего «автоматчики встали у входа», а «станция стала призывать граждан к оружию, к защите Белого дома»[3446].
