«Мне было известно, — пишет М.С. Горбачёв, — что работа над сведением двух программ шла туго, главным образом из — за нежелания Абалкина принимать в ней участие. Всё же она была завершена и направлена в Верховный Совет Союза и российскому руководству. Надо сказать, в новом документе за основу была взята программа Шаталина — Явлинского, но при этом устранены те её положения, которые предвосхищают будущее решение проблем в Союзном договоре, — снят тезис о верховенстве республиканского законодательства, предусмотрено создание собственной финансовой базы Союза в виде федерального налога и т. д.»[2747].
Первоначально предполагалось начать переход к рынку с 1 января 1991 г. Так М.С. Горбачёв заявлял, уходя в отпуск[2748]. 9 сентября он сообщил Д. Бушу: «Планируем начать реализацию программ с 1 октября… Для первоначальной стабилизации экономического положения потребуется месяцев пять (т. е. до 1 марта 1991 г. — А.О.). А само вхождение в рынок займёт около полутора лет» (т. е. до 1 апреля 1992 г. — А.О.)[2749].
Что подтолкнуло М.С. Горбачёва на такой шаг, остаётся загадкой. Одним из этих факторов могли быть надежды уже в 1990 г. получить под программу перехода к рынку финансовую поддержку Запада, другим — обострение экономического кризиса в стране.
Имеются сведения, что к началу 1990 г. существовал перечень 1100 товаров, которые должны были быть в продаже в 150 городах СССР. Между тем из них в наличии было только 56 наименований, всё остальное составляло дефицит[2750].
9 сентября 1990 г. историк Г. Иоффе записал в своём дневнике: «В первые сентябрьские дни разразился «табачный кризис». У табачных ларьков — очереди в несколько витков (получившие название «петля Горбачёва» — А.О.). В основном стояли мужики. Стояли тихо, спокойно, переговаривались негромко. И вот теперь — «хлебный кризис». В нашем районе некоторые булочные вообще закрыты. На Б. Грузинской «завезли». Ринулись. Тут уже не то что за табаком и сигаретами. Вот — вот и побоище начнётся»[2751].
По мнению первого секретаря МПС Ю.А. Прокофьева, этот кризис во многом имел искусственный характер. «Меня до сих пор удивляет, что никто не понял этой очевидной вещи. Когда при плановом хозяйстве вдруг одновременно закрываются на ремонт четыре табачные фабрики, или сразу все заводы по производству моющих средств, или предприятия по производству комбикорма для птицефабрик — то это происходит не само собой, это кто — то такое решение принимает. Я уверен, что это была диверсия. Я знаю, например, что осенью девяностого года на подъездных путях около Москвы стояли составы с мясом и маслом, но кто — то их не пускал в Москву. Кому — то было выгодно, чтобы Москва голодала»[2752].
Такого же мнения на этот счёт придерживается и М.С. Горбачёв. «Вокруг Москвы 150 составов стояло с товарами, но надо было довести людей до того, чтобы они были готовы избавиться от Горбачёва, по крайней мере, потеряли к нему интерес. Я думаю, что надо было бы сделать то, что Шмелёв говорил. Надо было бы нам найти 10–15 миллиардов долларов, занять в долг, купить товаров, в 6 раз дороже здесь их продать, и «съесть» эти 50–70 миллиардов рублей, которые висят и давят на наш рынок»[2753].
М.С. Горбачёв обвиняет во всём номенклатуру, которая пыталась таким образом натравить народ на реформаторов. Номенклатура обвиняла в этом реформаторов. И те и другие говорили о теневом капитале. Кто же прав? На мой взгляд, все, так как в этом кризисе было очень много заинтересованных.
Перед лицом обостряющегося экономического кризиса президент СССР активизировал свои международные встречи. «И одновременно, — пишет А.С. Черняев, — почти перед каждым таким собеседником, перед всеми Горбачёв ставил вопрос о кредитной поддержке»[2754].
В таких условиях произошло событие, которое несомненно заслуживает внимания, но о котором мы до сих пор имеем очень смутное представление. По утверждению генерала А.И. Лебедя, «вечером 8 сентября 1990 г.» командующий Воздушно — десантными войсками генерал — полковник В.А. Ачалов приказал ему «привести дивизию» в состояние повышенной боевой готовности по «южному варианту». В таком состоянии дивизия находилась около суток. 9 сентября в 20.00 поступил приказ совершить марш — бросок и в 6.00 10 — го сосредоточиться под Москвой «на парадной площади аэродрома имени Фрунзе»[2755].
В ночь с 9 на 10 сентября была поднята по тревоге и направлена к Москве Рязанская воздушно — десантная дивизия, 10 сентября началось передвижение Псковской воздушно — десантной дивизии[2756]. Были приведены в состояние боевой готовности Белградская, Каунасская, Кировобадская дивизии[2757].
«По тревоге, — вспоминает бывший начальник штаба ВДВ генерал Е. Подколзин, — были подняты три десантные дивизии, две из которых в бронежилетах при полном боевом комплекте были высажены в Кубинке и на Чкаловском, а третья, Тульская, переброшена прямо в Москву, в Тушино. Белгородская и Псковская дивизии маршем прошли до МКАД и уже готовились войти в Москву, когда разразился скандал. В Верховном Совете СССР обвинили Горбачёва в том, что он готовит заговор»[2758].
По воспоминаниям Р.Г. Пихоя, именно в эти дни в столице в гостинице «Москва», где жили народные депутаты, вдруг исчезли обычные горничные, вместо них появились «крепкие парни — прапорщики в форме, с пистолетами на поясах»[2759]. А.И. Лебедь утверждает, что некоторые народные депутаты стали спешно покидать гостиницу, «усеяв коридоры оторванными пуговицами и домашними тапочками»[2760]. Р.Г. Пихоя относит эту информацию к жанру «охотничьих рассказов»[2761].
Что скрывалось за этими военными «манёврами» — до сих пор остаётся тайной. Разумеется, ни интервью В.А. Ачалова, который объяснил перемещение войск подготовкой к параду[2762], ни заявление Д.Т. Язова, будто бы десантников перебрасывали для уборки картофеля[2763], не заслуживают доверия.
Ранее уже отмечалось, будто бы ещё в марте А.И. Лукьянов заявил о возможности введения в стране чрезвычайного положения. По этим сведениям, тогда же им были названы условия (если не удастся «обуздать Россию») и ориентировочный срок («сентябрь 1990 г.»)[2764].
Отмечая, что «в начале сентября» М.С. Горбачёв собирался в Финляндию, генерал В. Подколзин в уже упоминавшемся интервью заявил: «Ещё за месяц до отъезда (т. е. в начале августа — А.О.) он поставил перед министром обороны Язовым задачу устранить от власти Верховный Совет СССР и ввести в стране военное положение»[2765]. Из этого явствует, что команда о подготовке к этим «военным манёврам» была дана в конце июля — начале августа[2766]. Но с какой целью, можно только предполагать.
Видимо, не понимая смысла игры, в которой ему пришлось участвовать, а, может быть, не желая играть в подобные игры, вскоре после этих событий Д. Язов поставил перед М.С. Горбачёвым вопрос об отставке и начал готовить в качестве своего наследника генерала В.А. Ачалова[2767].
