М.С. Горбачёв продолжал хранить молчание.
Через несколько дней на XXI съезде ВЛКСМ ему прямо был задан вопрос на данную тему, и он вынужден был дать объяснения. Что же мы услышали? По словам Михаила Сергеевича, в 1973–1974 гг. он выдержал острое столкновение с преступными силами Ставрополья. После этого на него стали фабриковать компромат, который сейчас вытаскивают на свет с политическими целями[2537]. До сих пор он не обращал на это внимания, так как не считал нужным доказывать, что он «не верблюд», но «сейчас, кстати, подготовлены предложения установить всё, что положено Президенту, премьер — министру, другим должностным лицам, официально обнародовать и покончить с дебатами на эту тему»[2538].
Очень мило.
Президент заявил о намерении дать распоряжение своим подчинённым проверить обвинения его в коррупции, а затем обнародовать материалы этой проверки.
Заметьте, обнародовать.
А почему не передать в суд?
Вслед за этим появилось лаконичное заявление Прокуратуры СССР о том, что слухи по поводу коррупции М.С. Горбачёва не подтвердились[2539], а Верховный Совет СССР в пожарном порядке подготовил и 14 мая принял закон о защите чести и достоинства президента СССР[2540].
Имеются сведения, что «против Корягиной было возбуждено уголовное дело по факту клеветы и оскорбления чести и достоинства Президента. Однако спустя шесть месяцев дело было прекращено за отсутствием состава преступления»[2541]. Неужели появившиеся в 1990 г. обвинения в адрес главного перестройщика имели под собой основания и его шантажировали?
Но кто? Консерваторы, о которых говорил А.Д. Сахаров? Тогда почему главную роль в этой истории играли демократы, к которым принадлежали Т.Х. Гдлян, Н.В. Иванов, Т.И. Корягина?
Когда этот вопрос я задал Ю.А. Прокофьеву, он ответил, что по его мнению, за кулисами этой кампании могли быть или В.А. Крючков, или А.Н. Яковлев[2542]. С учётом того, что говорилось ранее по поводу треугольника «Крючков — Горбачёв — Яковлев», эта версия заслуживает внимания.
Во всяком случае шантаж был очень своевременным, так как в связи с местными выборами вопрос о судьбе Советского Союза встал ребром. И его решение во многом зависело от главы государства.
Первым 18 февраля провёл выборы Узбекистан[2543]. За ним 24 февраля последовала Литва[2544]. 25 февраля выборы состоялись в Киргизии, Молдавии и Таджикистане[2545], 4 марта — в Белоруссии, России и на Украине[2546], 6 марта начались и 25 марта закончились в Казахстане[2347], 18 марта прошли выборы в Латвии и Эстонии[2348], Армения перенесла их на 20 мая[2549], Азербайджан — на 30 сентября[2550], Грузия — на 28 октября[2551].
Во всех республиках потребовался второй тур. Острая борьба развернулась в России. Здесь на 1068 депутатских мест претендовали 8254 кандидата[2552]. В первом туре смогли одержать победу только 120 человек[2553]. 14–18 марта (в разных регионах по — разному) состоялся второй тур, в ходе которого было избрано ещё 909 депутатов[2554]. Для избрания последних 39 депутатов потребовался третий тур.
Во многих республиках на выборах лидировала оппозиция. Особенно это касается Прибалтики. В Литве потерпели поражение обе коммунистические партии: и та, которая хотела сохранить СССР и КПСС, и та, которая провозгласила курс на независимость. Победу одержал «Саюдис»[2555].
Как пишет ставший позднее президентом Литвы В. Адамкус, сразу же после февральских выборов «Витаутас Ландсбергис, а также другие руководители «Саюдиса» обратились к эмигранту Стасису Лозорайтису с просьбой выяснить, какой будет реакция официальной Америки, если новый Верховный Совет «провозгласит восстановление независимости Литвы». В связи с этим С. Лозорайтис «неофициально беседовал с высокими чинами из Госдепартамента, консультировался с политиками из Вашингтона»[2556].
Одновременно лидеры «Саюдиса» попросили о встрече американского посла в Москве[2557]. Когда об этом стало известно в Кремле, Э.А. Шеварднадзе попытался отговорить Д. Мэтлока от такого шага. При этом он дал понять, что в случае объявления Литвой независимости возможно установление диктатуры[2558].
И хотя американцы клялись в своём желании крепить дружбу с советским руководством, в тот же день, 7 марта, Д. Мэтлок принял депутацию «Саюдиса» и заверил её, что если Литва объявит независимость, США окажут ей моральную и политическую помощь[2559].
Для начала «Саюдису» было достаточно и этого. Поэтому его руководители уже вечером 10 марта собрали новых депутатов Верховного Совета республики и в ночь на 11 — е приняли «акт о независимости Литвы». Причина такой спешки станет понятной, если учесть, что к тому времени из 141 депутата Верховного Совета республики было избрано лишь 90[2560]. Существовали опасения, что избрание остальных депутатов может подорвать позиции «Саюдиса», завоёванные в первом туре. Кроме того литовская оппозиция хотела поставить перед свершившимся фактом Третий внеочередной съезд народных депутатов СССР, который должен был открыться 12 марта.
15 марта Съезд народных депутатов СССР постановил: считать решение Верховного Совета Литвы о выходе из СССР недействительным до принятия специального закона на этот счёт[2561]. Такой закон был подготовлен и 3 апреля утверждён. В соответствии с ним, вопрос о выходе из состава СССР мог быть решён только путём референдума. Затем должен был начаться переходный период (не более пяти лет), в течение которого необходимо было урегулировать экономические, политические, демографические, территориальные и иные проблемы выходящей из состава СССР республики с другими республиками и союзным центром[2362].
Так была открыта возможность для упорядоченного или же регулируемого разрушения Советского Союза. Однако новое литовское руководство и тех, кто стоял за его спиной, такой способ цивилизованного «развода» не устраивал.
Вероятно, в связи с этим сразу же после утверждения названного закона грянула сенсация. 5 апреля в газете «Республика» появилась статья, в которой утверждалось, что новый премьер Литвы Казимира Прунскене является агентом КГБ СССР под кличкой «Шатрия» (т. е. «Ведьма»). В доказательство этого была обнародована её агентурная карточка, а также приведены «анонимное письмо сотрудников КГБ Литвы и высказывания самой Казимиры». После этой публикации К. Прунскене призналась, что «писала докладные записки Ю.В. Андропову», правда, только «о положении в экономике Литвы», а также «отчёты о поездках литовцев за границу», но «не знала о своём оформлении как агента»[2361].
