Странно. Он вполне мог бы незаметно вставить на место исторического рубина такого же размера искусственный камень, еще несколько минут у него заняла бы процедура по восстановлению электронной защиты. И никто, даже самый опытный криминалист, не заметил бы ущерба, нанесенного коллекции.

Пристально всмотревшись в массивный электронный прибор на сейфе, он узнал знакомую германскую систему. Он мог бы взять и сейф.

Но сейф не был заказан. Работать приходилось по сценарию.

А сценаристом был тот самый генерал из Конторы, который и привел Геракла в «Корпорацию».

Сценарий требовал неукоснительного соблюдения всех пунктов.

Следующая процедура была еще проще.

Он подошел к старинному армянскому ковру на стене напротив сейфа и снял с золоченого держателя саблю в ножнах, принадлежавшую когда-то самому Наполеону.

При подготовке к операции Геракл тщательно изучил всю доступную информацию по «делу».

Формально, по внешним параметрам, сабля стоила гораздо дороже рубина. Клинок дамасской стали… Золотые ножны и рукоять, завершающаяся головой льва с изумрудными глазами… Во всяком случае, по каталогу аукциона «Сотбис» эта сабля была продана нынешнему владельцу за один миллион двести тысяч фунтов стерлингов.

Рубин на столько не тянул.

Но это уже не его забота. Он сунул саблю в простой зеленый чехол из-под удочек, принесенный с собой. Спрятал черный берет, в котором вошел в квартиру, за пазуху, натянул защитного цвета панамку и внимательно осмотрел комнату – не оставил ли следов, обработал все гладкие поверхности, которых касался, специальным составом и двинулся к двери.

В ванной комнате тихо и тоскливо подвывал большой лабрадор по кличке Гарсон.

Саблю он сдал на станции метро соисполнителю, камень же довез до старинного особняка на Большой Никитской, где размещалась Оперативная структура корпорации, и сдал лично генералу.

А дальше – не его забота. Осталось, однако ж, ощущение странности. Он не знал, да и не мог знать, что вскоре после его ухода в квартире коллекционера появились два человека в камуфляже, с черными масками на лицах. Один встал за дверью, другой спрятался на кухне. Когда в одиннадцать вечера из служебной командировки вернулся известный коллекционер М.И. Романов, его уже ждали. Встреча гостей и хозяина была короткой. Через минуту Михаил Иванович лежал на полу гостиной с кинжалом дивной работы и большой цены в груди. Сейф хранил следы грубого взлома. Из рукояти кинжала так же грубо было выломано навершие. Да на стене отсутствовала сабля Наполеона.

В ванной дико выла собака.

Для оперов уголовного розыска неизвестные преступники оставили много загадок.

Когда в конце 90-х годов прошлого века бардак в родном отечестве достиг апофеоза, линии первого президента и Генерального прокурора заметно разошлись. Причин тому было много – и объективных, и субъективных.

Один по характеру был «прорабом»: мог вызвать, дать накачку, «наехать», дать взбучку, пошуметь или, на худой конец, расслабиться в хорошей компании. Другой – доктор юридических наук, профессор, автор двух сотен научных трудов, привыкший воспринимать информацию больше «на глаз», чем «на слух»…

Каждый из них работал с документами по-своему.

Если президент, с тоской оглядев свой письменный стол без единой бумажки, принимал решение «сделать перерыв», то Генеральный прокурор отрывался от горы дел, документов, аналитических справок, информационных обзоров, записок советников и помощников лишь за полночь.

Отдел специальных операций во главе с бывшим полковником ГРУ старшим советником юстиции Патрикеевым еженедельно готовил аналитическую справку о резонансных преступлениях, уголовных делах и тревожных тенденциях в процессе всеобщей криминализации станы. В дополнение к этому и для президента, и для Генерального ежедневно готовились две короткие справки о малейших принципиальных изменениях в ситуации в стране. президент эти бумаги не читал.

Генеральный прокурор читал, приходил в ужас, посылал в Администрацию президента срочные «правительственные» записки, и все – как в вату. Он звонил по правительственной связи лично президенту, будучи человеком, при всей своей интеллигентности, по-сибирски упрямым, настаивал, «давил», просил принять… Иногда его «принимали».

Генеральный входил в кабинет президента и сразу же по раскрасневшемуся, раздраженному лицу видел: его опять опередили. Здесь, в этом большом и тихом кабинете, где, по сути дела, должна была вершиться власть, фактически ничего не решалось. Каждый раз происходила одна и та же безобразная сцена: президент тряс перед лицом Генерального какой-нибудь бумажкой, минуту назад подброшенной кем-то из имеющих «доступ к телу», и кричал, не особенно выбирая выражения.

По сути дела он, в кричащем противоречии с законами юриспруденции, указывал Генеральному прокурору – кого арестовывать, кого освобождать, кому изменять меру пресечения, кого из фигурантов оставить «в деле», кого исключить…

Логика была простая: одни «фигуранты» на данном этапе нужны стране, другие – уже нет…

Все попытки Генерального объяснить президенту абсурдность такой юстиции ни к чему не приводили. Генеральный упирался, ссылаясь на Его Величество Закон. Президент напирал на «целесообразность» и «интересы дела»…

Из общих тем, не вызывающих раздражения, остались лишь воспоминания о городе, в котором они учились, хотя и в разное время, да игра нашей мужской волейбольной команды. Оба были волейболисты…

Президент уже давно не играл в эту коллективную игру. Предпочитал теннис. Да и то – лишь короткие матчи на пару сетов со своим тренером.

Генеральный же умел и любил играть в команде. Но в команду президента он уже вряд ли мог попасть, если бы даже захотел. Там, похоже, давно сложились иные критерии отбора. Иные правила игры…

Вся проблема была в доказательной базе.

Генеральный говорил президенту, что да, Х – бандит, коррупционер, взяточник, в ходе приватизации украл миллиарды… Но действовал он вначале 90-х годов, в соответствии с законами того времени. Нужно принять другие законы, и тогда прокуратура готова приступить к исполнению своих функций: задерживать, арестовывать, предъявлять обвинения, проводить следственные действия, доводить дела до суда.

А президент говорил: «Накласть мне на все ваши юридические выкрутасы, мне нужно, чтобы вы посадили X».

– А что делать с N? Он, по нашим данным, совершил те же правонарушения. И по тому, и по другому доказательная база слаба.

– А N мне нужен. Он нужен России! – пафосно восклицал президент. – Его не тронь. Он помогает нашей избирательной компании. Или ты видишь кого-то другого в кресле президента?!

А когда доказательная база, несмотря на все препятствия, была все-таки сформирована, следовал окрик:

– Не трогать! И у вас, и у вашего заместителя по следствию Кадышева – обвинительный уклон. Не те времена. Не позволю!

Документы он не читал. Аргументов не слышал. Оппонентов не видел.

– На того же Осинского сколько компромата было, – устало откинулся на спинку кресла бывший Генеральный прокурор России Илья Юрьевич Кожин. – Так ведь близко не подпустили… Его «Структура» по размаху деятельности, кадровому и техническому потенциалу чуть ли не превосходит ФСБ. Денег Осина не жалеет. Очень уж легко они ему достаются…

– Он слишком опасался, при всей близости к президенту, наших разработок, – согласился Патрикеев.

– А сейчас что, уже не боится? – мрачно спросил Кадышев.

– И сейчас боится. Но, похоже, второй президент выдал ему охранную грамоту. По нашим данным, он опять собирается вернуться и, видимо, намерен еще порулить.

– Не знаю, не знаю, – неуверенно протянул Кожин. – Сохранилось ли его влияние на президента?

– На президента влияют не люди, а обстоятельства, – бросил Кадышев.

– И ранее взятые на себя обязательства, – согласился Кожин.