Моя признательность, сударыня, безмерна,
Совет ваш дорог мне, вы рассудили верно;
Не только за него сердиться не хочу,
Но вам от всей души я тем же отплачу.
Вы рассказали мне, вооружась любовью,
Как пищу я даю нелепому злословью;
Я с вас возьму пример — без лести я сейчас
Вам все перескажу, что говорят про вас.
Недавно в обществе одном была я тоже;
Людей не знаю я к вопросам чести строже!
О добродетели заговорили вдруг,
И речь немедленно зашла о вас, мой друг.
Но неприступный вид и гордое смиренье
Ни в ком не вызвали — представьте! — одобренья.
Вид вашей строгости, немного напускной,
И речи, полные морали прописной,
И мины ужаса от пустяка любого,
Где ваша чистота завидеть грех готова,
Пренебрежение ко всем, ко всем кругом,
Зато уверенность в достоинстве своем,
Тон проповедницы и строгость осужденья
К невиннейшим вещам без тени снисхожденья —
Все, вместе взятое, судил согласный хор.
Не скрою — вот каков был общий приговор:
«К чему вид набожный и скромный Арсиное,
Коль скоро с ним вразрез идет все остальное?
В молитве нет ее усердней и верней,
Зато прислугу бьет, не платит денег ей.
Нет в церкви ревностней ее святого пыла,
А тут же сыплются с лица у ней белила.
Завесить наготу стремится на холсте,
А чересчур склонна к реальной наготе!»
Я против всех взяла вас под защиту смело,
Что это клевета — уверить я хотела,
Но уступить пришлось, верх взяло большинство,
И вот их мнение, не скрою я его:
Что лучше б меньше вы другими занимались
И больше за собой вы наблюдать старались;
Что раньше о себе отчет должны мы дать,
Чем торопиться так всех близких осуждать;
Что наша жизнь должна вполне быть без упрека,
Коль исправлять людей хотим мы от порока, —
Не лучше ль этот труд другим предоставлять,
Кому его небес вручила благодать?
Сударыня! Ваш ум порукою мне в этом:
Не оскорбитесь вы моим благим советом
И мне, надеюсь я, поверите, что он
Движением души из дружбы к вам внушен.
