— Ну, если у тебя даже проса нет…
Шафран приостановил платежи и предложил кредиторам двадцать процентов своих долгов. Потом он объявил себя больным, уехал на курорт и возвратился, лишь когда, по его мнению, ярость кредиторов уже улеглась.
На вокзале он встречает знакомого, который радостно приветствует его:
— Послушайте, вы опять выглядите на восемьдесят процентов!
Мейсл потерял все свои деньги и торгует вразнос бубликами. Он стоит у главного входа в Госбанк. Мимо проходит приятель и спрашивает сочувственно:
— Ну, как дела?
— Великолепно! У меня в Госбанком соглашение: я не продаю ценные бумаги, а он не продает бублики!
Вариант.
Еврей торгует орешками у входа в крупный банк. К нему подходит приятель и говорит:
— Похоже, дела у тебя идут неплохо. Одолжи мне сотню, я открою на нее собственное дело, заработаю денег и отдам тебе долг с процентами.
— Я бы рад, да не могу. Понимаешь, у меня договор с этим банком…
— Договор? О чем?
— О том, что мы друг другу не мешаем: они не торгуют орешками, а я не даю кредитов.
— Господин советник коммерции, — говорит Каминер, — я привел сюда своего двоюродного брата. У него очень плохи дела. Он голодает.
Советник дает бедняге некоторую сумму. Каминер, однако, не уходит.
— Чего вы еще ждете? — спрашивает нетерпеливо советник.
— Комиссионных. Ведь это я привел сюда этого человека.
Грюншванц приходит к богатому родственнику:
— Одолжи мне сто крон. А я даю тебе честное слово, что за это устрою тебе гешефт на много лет вперед.
— Вот тебе деньги. И что это за гешефт?
— Это занятие на всю жизнь: ты будешь напоминать мне, что я должен тебе сто крон.
Хозяин — бухгалтеру:
— Кассир Розенцвейга удрал со ста тысячами марок, фирма приостанавливает платежи. Много наших денег там застряло?
— Нисколько не застряло. Мы уже год не ведем никаких дел с Розенцвейгом.
— В Берлине обанкротился Нахтлихт. Нас это сильно задевает?
— Нет, он нам ничего не должен.
— У Беншера большие растраты. Сколько мы там потеряли?
— С Беншером мы вообще никогда не работали.
Хозяин, озабоченно:
— Черт возьми, так есть у меня, в конце концов, свое дело или нет?
Розенбаум обанкротился. Приходит к нему один из друзей и поносит его на чем свет стоит:
— Ты еще вернешь мне мои деньги! Ну, чего ты молчишь? Скажи что-нибудь, хоть выругайся, хоть скажи "поцелуй меня в ж..!".
— Ни за что. Такое я говорю только тем, кто хочет получить у меня вексель.
Старый Левинзон умирает. Напрягая последние силы, он диктует сыну имена должников и суммы, которые они ему должны. Потом, утомленный, замолкает.
— А имена кредиторов ты мне не хочешь продиктовать? — спрашивает сын.
— Зачем? — бормочет старик. — Не бойся, они сами объявятся.
Вариант.
— Отец, а кому ты остался должен?
— По-твоему, я и это должен перечислять? Пускай мои кредиторы тоже умрут и сами скажут своим детям, кто и сколько им должен.
Теплицер со своим будущим зятем пробирается через толпу в зале биржи и говорит ему:
— Видишь этого толстяка с норковым воротником? Я ему должен пятьдесят тысяч. А тех двоих господ? Это компаньоны, им я должен двадцать тысяч. А того щеголя с моноклем? Он мне ссудил семьдесят тысяч.
— Но, папа, — недоумевает молодой человек, — почему вы мне показываете только тех, кому вы должны? Почему не расскажете, что вы сами имеете?
— Дурачок! То, что я им должен, я как раз и имею!
Зильберштейн учит своих сыновей уму-разуму:
— Если вы замыслили поправить свои финансы с помощью банкротства, то прежде всего научитесь помалкивать и выглядеть невозмутимыми. Хочу вам объяснить это на примере. Допустим, у какой-нибудь умной еврейки украли курицу. Что она сделает? Будет помалкивать, а взамен украденной стащит курицу у соседки. Если соседка тоже умная, она стащит курицу у следующей соседки… И в конце концов у какой-то еврейки пропадет курица, которая принадлежала вовсе не ей. Если эта еврейка окажется дурой и примется причитать, то все другие еврейки закроют покрепче ворота — и тогда, конечно, курицы будет не хватать у нее.
Улицы в Амстердаме, особенно в тех кварталах, где прежде находилось гетто, очень узкие.
В одну из жарких летних ночей Кон беспокойно ворочается в постели.
— Тебе нехорошо? — спрашивает жена. Кон тяжко вздыхает:
— Я должен Натансону, который живет напротив, триста гульденов, завтра утром я должен с ним расплатиться, а денег у меня нет.
— И это все? — спрашивает жена, решительно встает и кричит в окно. — Натансон, ты меня слышишь? Мой муж, Кон, не заплатит тебе утром! — Потом закрывает окно и говорит Кону: — Теперь уже спи наконец! Пусть теперь Натансон не спит…
— Заплатить за товар наличными я не могу, но я точно расплачусь через месяц… Поймите же: месяц — это всего лишь тридцать дней!
— Да, вы правы, тридцать дней я мог бы выдержать… Но тридцать ночей!
— Есть вещи, которые я просто не в силах понять. Я поехал в окружной город, взять денег взаймы. И ничего не вышло, потому что меня там никто не знает. Тогда я попытался сделать это дома — и опять ничего не вышло: тут меня знает каждая собака!
Из письменного напоминания об уплате долга:
"Кто обещал, что расплатится к сроку? Вы! Кто не сдержал слова? Вы! Кто же мошенник?
Ваш Вольф Розенхайн"
Йосель должен Рубену деньги. На письменные напоминания Йосель не отвечает, по телефону его никогда не застать. Наконец Рубен приезжает к нему сам. Йосель проводит его в свой кабинет, тщательно закрывает двери и шепотом говорит:
— Хочу поделиться с тобой тайной. Я могу доверять тебе полностью?
— Буду нем как могила!
— Хорошо, тогда слушай: одалживать мне деньги — совершенно безнадежное дело!
— Когда я даю кредит, я требую вернуть вдвойне.
— А я — половину.
— Какой в этом смысл?
— Ну, в этом случае я меньше теряю…
Отец взял с собой сына в деловую поездку. Сын удивлен тем, с какой страстью его отец стремится сбить цены.
— Папа, — говорит он, — зачем тебе это нужно? Ведь ты и так ничего не заплатишь.
— Верно, — соглашается отец. — Но я жалею людей: мне не хочется, чтобы они на мне очень уж много теряли!
Хозяин, служащему:
— Этот Эренберг, должно быть, совсем сошел с ума. Он должен нам две тысячи гульденов. Посмотрите, что тут можно сделать.
Служащий, вернувшись со встречи с Эренбергом:
— Да, он явно мешуге.
— Но деньги он хотя бы вернул?
— Ну, он еще не настолько мешуге…
