Фельдфебель ставит возле орудия часового-еврея. Через некоторое время, обходя посты, фельдфебель обнаруживает, что часовой исчез. Он обнаруживает его в казарме: еврей сладко спит. Фельдфебель орет на него.

— Уверяю вас, — оправдывается еврей, — я поступил вовсе не безответственно. Когда вы ушли, я попробовал сдвинуть орудие, но оно даже не шелохнулось, для одного человека оно слишком тяжелое. Значит, сказал я себе, один человек орудие не утащит. А если придет много людей, то с ними я один все равно не справлюсь. Потому я и пошел себе спать.

Фельдфебель:

— Кайзер всегда говорит: "У меня нет времени, чтобы быть усталым". Мойше, что всегда говорит кайзер?

— Он всегда говорит: "У меня нет времени. Я усталый".

Филактерии, коробочки со священными текстами, надеваемые во время молитвы, всегда черного цвета.

Йозеф Нахтлихт, гренадер королевских прусских частей, читает в казарме утреннюю молитву. Капитан застает его как раз в тот момент, когда Нахтлихт надевает на себя филактерии.

— Что это у вас там? — спрашивает капитан.

— Тексты молитв. Наша религия велит нам делать это.

— Похвально, друг мой. Благочестие украшает человека. Но с сегодняшнего дня пускай эти кожаные штуковины у вас будут белыми, как подобает гренадеру!

Вариант.

Фельдфебель смотрит, как солдат-еврей в окопе закрепляет на руке филактерии, и кричит негодующе:

— Мы тут воюем, а он давление себе меряет!

Кац, солдат первого года службы:

— Прошу дать мне отпуск, герр фельдфебель!

— Причина?

— Имматрикуляция (внесение в списки, например, студентов).

Фельдфебель:

— Вечно эти проклятые еврейские праздники!

Перед Первой мировой войной. Фельдфебель старой школы очень зол на евреев-новобранцев. Однажды его спросили, кого он считает самым выдающимся королем в истории. Он, недолго думая, ответил:

— Ирода. Потому что он велел истребить всех евреев первого года службы.

Два солдата-еврея в окопах. Поблизости разрывается мина, на них сыплется земля, град каменной крошки. Когда им удается кое-как выбраться из-под завала, Мойше спрашивает:

— Слушай, кровь — желтого цвета? Тогда я ранен.

В воинской части идут классные занятия. Солдата Вера спрашивают:

— Что вы будете делать, если услышите команду: "Добровольцы, вперед"?

— Сделаю шаг в сторону, чтобы добровольцы могли выйти вперед.

Армейская часть окапывается. Кон тоже роет себе стрелковую ячейку, глубина ее уже два метра. Подходит генерал и говорит:

— Кон, зачем так глубоко? Ты же не увидишь неприятеля!

— А вы думаете, — отвечает Кон, — мне так интересно на него смотреть?

Год 1917, высочайший визит в военном госпитале. Императрица Зита подходит к первой койке: "Как вас зовут? Где были ранены? Какую веру исповедуете?" Услышав ответ: "Я — католик", — императрица кладет на тумбочку пять сигарет.

Подходит ко второй койке. Этот раненый — протестант. Императрица кладет ему четыре сигареты.

Со следующей койки поднимает голову некто, сплошь в бинтах, и говорит:

— Мне таки сразу давайте три!

Кайзер Германии посещает лазарет. До конца войны остается немного. С некоторыми из раненых солдат кайзер вступает в разговор, обсуждает шансы на победу.

Католик считает:

— Я в победе уверен, ибо уповаю на Божью помощь и на силу наших молитв!

Протестант:

— Благодаря мужеству наших солдат и таланту наших генералов мы обязательно победим!

Еврей:

— Ваше величество, я не сомневаюсь, что победа будет за нами. Но послушайтесь моего совета, на всякий случай перепишите маркграфство Бранденбургское на имя жены.

В госпиталь с инспекцией приходит генерал и спрашивает больного солдата^-.

— Что с вами?

— Честь имею доложить, у меня чирей.

— И как вас лечат?

— Честь имею доложить, смазывают йодом.

— И помогает?

— Честь имею доложить, да.

— Есть какие-нибудь пожелания?

— Честь имею доложить, нет.

Генерал подходит ко второму солдату. У того оказывается геморрой. Его тоже смазывают йодом. Лечение помогает? Да, помогает. Никаких пожеланий нет.

Генерал подходит к солдату Фейерштейну:

— Что у вас?

— Честь имею доложить, миндалины воспалились. Смазывают йодом. Помогает.

— Есть пожелания?

— Честь имею доложить, да: не могли бы они смазывать меня первым?

На фронте в Австро-Венгрии. Солдат-еврей бежит в полевой лазарет с криком: "Шрап… шрап…"

— Он ранен шрапнелью, — говорит врач. — Быстро готовьте операционный стол!

— Доктор-лебен, — просит солдат, — дайте же досказать! Мне на ногу упала шрапмашинка (пишущая машинка — Schreibmaschin — с галицийским еврейским акцентом).

Молодые кавалеристы должны продиктовать фельдфебелю свои имена, а затем имена своих лошадей.

Молодые люди диктуют:

— Фон Бредов — Юнона.

— Фон Итценплиц — Гроза.

Третий, рассеянно:

— Митридат — Кон.

— Да, это вам бы подошло! — говорит фельдфебель.

Католический священник в лазарете подходит к раненому солдату. Чтобы удостовериться, что тот в сознании, он подносит к его лицу распятие и спрашивает:

— Сын мой, ты знаешь, что это такое?

Солдат — случайно это еврей — с трудом открывает глаза и говорит со стоном:

— У меня в животе пуля, а он мне ребусы задает!

— Кон, у вас же только одна шпора!

Кавалерист Кон:

— Уверяю вас, герр ротмистр, больше и не нужно: когда я пришпориваю ее в левый бок, она все равно бежит вправо.

Норовистая лошадь сбросила сидящего на ней офицера. Еврей, наблюдавший это, с презрением говорит:

— Со мной бы такого никогда не произошло!

Офицер, с уважением:

— Вы такой хороший наездник?

— Где там! Просто я никогда бы не сел на такую лошадь!

Двор казармы. Фельдфебель:

— Кон, как стоите?

— Ну, как могу, так и стою.

— У вас пуговицы на кителе не хватает!

— А что я могу сделать?

— Пришить, свинья!

— Китель же не мой, а казенный.

— Пока вы несете службу, он ваш!

— А если он мой, то какое вам дело, есть на нем пуговица или нет?

Фельдфебель записывает сведения о новобранцах.

— Глаза, — бормочет он, бросая взгляд на стоящего перед ним парня, и пишет, — голубые. Нос, — бормочет он, поднимает взгляд и записывает, — прямой. Вероисповедание? — спрашивает он затем.

— Иудей, — отвечает молодой человек.

Фельдфебель зачеркивает уже написанное слово "прямой" и вписывает над ним: "горбатый".