— Ну, хорошо. Если вы мне это письменно гарантируете, я подпишу бумагу на ремонт дороги!

На трамвайной остановке стоит офицер. Кон и Леви долго спорят о том, какой у него чин. Наконец Кон спрашивает:

— Простите, господин офицер, вы кто — капитан или майор?

Я антисемит.

Нееврея пригласили в еврейский дом. Маленький Мориц проводит гостя в комнату и видит, что не осталось ни одного свободного стула. Тогда Мориц кричит:

— Тате, встань! Дай гою сесть!

1910 год. В аристократическом клубе составляют список гостей. Председатель говорит:

— И еще мы пригласим князя Лёвенштайн-Вертхайм-Фройденберга.

— Боже сохрани! — возмущается один из членов клуба. — Сразу четырех евреев!

Вариант.

Еврей, советник коммерции, и князь Лёвенштайн-Вертхайм-Фройденберг добиваются права на покупку поместья. В конце концов получает его князь.

Советник коммерции — своей жене:

— Ну, поместье досталось все же нашим людям, притом в консорциуме!

В вагонном купе Кон втягивает своего соседа, нееврейского господина, в разговор:

— Я только что прочел, что китайцев насчитывается шестьсот миллионов!

— Колоссально! А сколько на свете евреев?

— Примерно двенадцать миллионов.

Господин смотрит на Кона и задумчиво произносит:

— Но китайцы почему-то попадаются довольно редко…

Польский еврей открыл в Нью-Йорке кафе-мороженое. У входа он прибил большую вывеску: "Евреям вход воспрещен".

В еврейской общине, конечно, взрыв возмущения. Целая делегация направляется к мороженщику и набрасывается на него с упреками. Он терпеливо выслушивает, а потом сухо спрашивает:

— А вы хоть раз попробовали мое мороженое?

И до Первой мировой войны в Германии бывали вспышки антисемитизма. В один из таких периодов на списке кандидатов в раввины, висевшем на стене берлинской синагоги, кто-то написал жирным карандашом: "Не выбирайте еврея!"

Румынский еврей:

— Здесь, в Германии, очень много антисемитов. В Австрии с этим чуть получше. Но лучше всего у нас в Румынии: там еврей может стать даже главным раввином!

Объявлен конкурс на строительство церкви. Свой проект представил архитектор-еврей. Правление церкви высказывает сомнения:

— Вы придерживаетесь другого вероисповедания.

— В большей или меньшей степени, — отвечает еврей. — Что Иисус проповедовал и излечивал больных, в это я верю. Что он воскрешал мертвых, в это… в это верит мой чертежник-христианин. Что Иисус страдал и умер на кресте, я опять-таки верю. Что он воскрес, верит мой чертежник. Что его мать звали Мария, я тоже верю. Что она его родила, оставаясь девственницей… верит ли в это мой чертежник, я не могу утверждать с полной уверенностью… (после короткой паузы, решительно), но фирма в это верит.

Еврей молит Бога:

— Всевышний, дай мне выиграть в лотерее, половину выигрыша я отдам бедным!

Он ничего не выиграл. Тогда он пошел в церковь, поставил свечку и пообещал пожертвовать церкви половину будущего выигрыша. Представьте — помогло!

Но еврей сказал:

— Признаю, что христианский Бог отнесся ко мне благосклоннее. Зато наш Бог умнее: он догадался, что я соврал и никому не дам ни копейки.

Христианин сообщает соседу-еврею:

— Мой сын выдержал приемный экзамен в гимназию!

— А зачем человеку гимназия?

— Он сможет потом стать священником и даже епископом или кардиналом.

— Подумаешь!

— Он может стать даже Папой Римским.

— Велика важность!

— Что-то я тебя не пойму. Ты чего хочешь, чтобы он Богом стал, что ли?

— Почему бы и нет? Один из наших стал когда-то…

Старая еврейка выходит из православной церкви. Другая спрашивает у нее с удивлением:

— Что ты там делала?

— Моя дочь тяжело больна, вот я и решила заказать им за нее молитву. Почем знать — может, их Бог тоже всемогущий?

Во время плавания по Черному морю от заразной болезни умирает один из пассажиров. Капитан опасается, что возникнет паника, если другие пассажиры об этом узнают, и велит двум матросам ночью потихоньку вытащить тело из каюты номер двадцать три и выбросить за борт.

Утром он заходит проверить и видит, что труп на месте. Он вызывает матросов. Оказывается, они перепутали двадцать три и тридцать два.

— Там лежал бородатый старик еврей, — оправдываются они, — он, правда, страшно кричал и утверждал, что жив. Да разве можно верить еврею? Они все врут! Мы крепко завернули его в простыни и выбросили за борт.

Таможенный досмотр на франко-германской границе. Таможенник вытаскивает из чемодана Лембергера пузатую бутыль и спрашивает:

— А это что такое?

— Вода из Лурда, просто вода из чудотворного источника (в Лурд совершают паломничество католики, верящие в чудесное исцеление).

Таможенник недоверчиво откупоривает бутыль: в ней явно коньяк!

Лембергер изумляется:

— Неужели еще одно чудо?

Лембергер осмотрел собор в Лурде, вышел наружу и завопил:

— Боже, теперь я снова стану ходить!

Сбежалась толпа, все кричат:

— Чудо, чудо! Он стал ходить! Как произошло это чудо?

— Какое еще чудо? — удивляется Лембергер. — У меня машину угнали!

Еврей выходит из здания радиокомпании.

— Что ты там делал? — спрашивает у него знакомый.

— Ус-с-т-т-ра-и-и-вал-ся н-на р-ра-ра-а-бо-ту ди-и-к-тт-то-ром.

— Ну и как, получил?

— Н-н-нет, к-ку-да там! Они в-в-в-все а-а-ан-ти-семиты!

На автомате для перронных билетов написано, что билет стоит десять пфеннигов. "С него и половины хватит", — говорит сам себе еврей и бросает в щель автомата пять пфеннигов. Билет не выскакивает. Еврей бросает еще пять — никакого результата.

К автомату подходит офицер, бросает в щель десять пфеннигов, и билет выскакивает. Тогда еврей опять подходит к автомату и говорит с упреком:

— Ему ты даешь, а мне нет, антисемит проклятый!

Ветер дует, снег метет. Бедный Шмуль промерз насквозь: он продает рождественские елки. Шмуль притоптывает ногами, и от этого ритма рождаются стихи:

Как мне худо, как мне худо!

Чтоб не сдохнуть, нужно чудо!

А родись Иисус на Троицу,

Я бы попивал сливовицу!

(Разумеется, он пел "родись Иешуа на Швуэс".)

Протестантский священник пытается убедить еврея, что Иисус и есть Мессия. Еврей не уступает. Наконец священник дружелюбно говорит:

— Ведь мы оба считаем, что Мессия придет на землю в день Страшного суда, когда все мертвые воскреснут. Только для тебя он будет незнакомый тебе прежде сын Давида, а для меня — Иисус.

Еврей соглашается. Но вскоре его одолевают сомнения.

— Знаешь что, — говорит он, — я предлагаю сделать так: мы с тобой вместе подойдем к нему и спросим, был ли он уже раньше на земле.