«Знаю правду, верю чуду…» Знаю правду, верю чуду, И внимаю я повсюду Тихим звукам тайных сил. Тот просвет в явленьи всяком, Что людей пугает мраком, Я бесстрашно полюбил. Я не ваш, я бесполезный. Я иду над вечной бездной Вдаль от блага и от зла. Мне всегда несносно-чужды Все земные ваши нужды, Преходящие дела. «Зачем любить? Земля не стоит…» Зачем любить? Земля не стоит Любви твоей. Пройди над ней, как астероид, Пройди скорей. Среди холодной атмосферы На миг блесни, Яви мгновенный светоч веры, И схорони. Нине Каратыгиной Вы любите голые девичьи руки, И томно на теле шуршащие бусы, И алое, трепетно-знойное тело, И животворящую, буйную кровь. И если для сердца есть терпкие муки, И совесть глубокие терпит укусы, И только жестокость не знает предела, Так что ж, — и такою любите любовь. «Дай мне эфирное тело…» Дай мне эфирное тело, Дай мне бескровные вены! К милому б я полетела Мимо затворы и стены! Дай мне прозрачное тело, Сбросить бы тесные платья! К милому б я полетела Пасть, замирая, в объятья. Дай мне крылатое тело, Трепетно-знойные очи! К милому б я полетела Яркою молнией ночи. «Не думай, что это — березы…» Не думай, что это — березы, А это — холодные скалы. Все это — порочные души. Печальны и смутны их думы, И тягостна их неподвижность, И нам они чужды навеки, И люди вовек не узнают Заклятой и страшной их тайны. И мудрому только провидцу Открыто их темное горе И тайна их скованной жизни. «Как лук, натянутый не слишком туго…» Как лук, натянутый не слишком туго, Я животом и грудью встречу друга, И уж потом в объятья упаду. Но и тогда, когда темны ресницы, Я сохраню тот выгиб поясницы, С которым я в дневных лучах иду. Пряма в толпе, я вовсе не другая И в час, когда пред ним лежу нагая, Простершися во весь надменный рост. С покорностью любовь не познакомит, И обнимающий меня не сломит Стремительного тела крепкий мост. «Под сению Креста рыдающая мать…»
Под сению Креста рыдающая мать. Как ночь пустынная, мрачна ее кручина. Оставил Мать Свою, — осталось ей обнять Лишь ноги бледные измученного сына. Хулит Христа злодей, распятый вместе с ним: — Когда ты Божий Сын, так как же ты повешен? Сойди, спаси и нас могуществом твоим, Чтоб знали мы. что ты всесилен и безгрешен.— Любимый ученик сомнением объят, И нет здесь никого, в печали или злобе, Кто верил бы, что Бог бессильными распят И встанет в третий день в своем холодном гробе. И даже сам Христос, смутившись наконец, Под гнетом тяжких дум и мук изнемогая, Бессильным естеством медлительно страдая, Воззвал: — Зачем меня оставил Ты, Отец! — В Христа уверовал и Бога исповедал Лишь из разбойников повешенных один. Насилья грубого и алчной мести сын. Он сыну Божьему греховный дух свой предал. И много раз потом вставала злоба вновь, И вновь обречено на казнь бывало Слово, И неожиданно пред ним горела снова Одних отверженцев кровавая любовь. «Муж мой стар и очень занят, все заботы и труды…» Муж мой стар и очень занят, все заботы и труды, Ну, а мне-то что за дело, что на фраке три звезды! Только пасынок порою сердце мне развеселит, Стройный, ласковый и нежный, скромный мальчик Ипполит. Я вчера была печальна, но пришел любезный гость, Я все горе позабыла, утопила в смехе злость. Что со мной случилось ночью, слышал только Ипполит, Но я знаю, скромный мальчик эту тайну сохранит. Утром, сладостно мечтая, я в мой светлый сад вошла, И соседа молодого я в беседку позвала. Что со мной случилось утром, видел только Ипполит, Но я знаю, скромный мальчик эту тайну сохранит. В полдень, где найти прохладу? Только там, где есть вода. Покатать меня на лодке Ипполиту нет труда. Что со мной случилось в полдень, знает только Ипполит. Но, конечно, эту тайну скромный мальчик сохранит. «Все, что вокруг себя знаю…» Все, что вокруг себя знаю,— Только мистический круг. Сам ли себя замыкаю В темное зарево вьюг? Или иного забавит Ровная плоскость игры, Где он улыбчиво ставит Малые наши миры? Знаю, что скоро открою Близкие духу края. Миродержавной игрою Буду утешен и я. |
