– А если их не будет?

– Они будут, я вам обещаю.

Валерия сидела на кровати в крошечной комнате, в которой ее поселили, и плакала. Она закрыла лицо ладонями, потому что не хотела больше видеть эти тусклые гладкие стены, это наполовину больничное, наполовину тюремное пространство. Сколько времени они держат ее тут? Она не знала: наркотики и нерегулярный сон сделали свое дело. Подумав, Валерия пришла к выводу, что они экспериментируют над ней уже не меньше недели. Временами эти эксперименты казались ей пытками, иногда – унижением. Сил терпеть больше не было…

Свет в помещении был искусственным, поэтому невозможно было определить, день на улице или ночь, утро или вечер. Ей очень хотелось увидеть небо, ощутить дуновение ветра. Свет включался и гас вне какого-либо графика. Валерия объяснила это для себя тем, что они пытаются нарушить ее биологические ритмы, чтобы тем самым лишить последних сил. Иногда эти произвольные «ночи» казались девушке слишком короткими, но чаще они были бесконечными. Находясь в таком темном туннеле, Валерия, широко раскрыв глаза, ждала, надеясь увидеть свет, услышать произведенный живым существом шум, хоть что-нибудь, что хотя бы на мгновение вырвало ее из объятия этого стерильного кошмара.

В такие моменты, чтобы не сойти с ума, не закричать, она представляла, как прикасается к земле, вспоминала, что ощущала, когда солнце касалось ее кожи.

Здесь даже приемы пищи наводили на мысли о сумасшествии. Она всегда ела в одиночестве. В ее распоряжении была лишь ложка. Пища разнообразием не отличалась – одно и то же безвкусное пюре.

Валерия сжала кулаки. Слезы текли по сжатым пальцам. Чтобы не сломаться, она спряталась в воспоминаниях – в благодатном мире, где она была счастлива. Перед ее мысленным взором представали ряды апельсиновых деревьев на ферме дедушки, мимо которых она ехала на своем новеньком синем велосипеде… Она слышала голос матери, которая, сидя рядом с ней на мягком диване в ее комнате, просила рассказать наизусть таблицу умножения… Вспоминала, как однажды вечером спряталась за огромным плюшевым медведем-пандой, сидевшим у входа в ее комнату, и напугала отца, который пришел ее поцеловать на ночь.

Валерия еще сильнее сжала кулаки. Ей очень хотелось иметь сейчас при себе хотя бы что-нибудь из личных вещей, какую-нибудь мелочь, но у нее отобрали все. Одежда, купленная родителями цепочка с кулончиком и подаренное ими на двадцатилетие колечко – все исчезло. Одетая как пациентка психиатрической клиники строгого режима, она ощущала себя нагой, уязвимой. И понимала, что тюремщики пытаются разрушить ее психику. Она была уверена, что Дженсон будет копаться в ее сознании до тех пор, пока не прочтет ее мысли все до единой…

Никто не знал, где она. Все чаще она говорила себе, что родные никогда ее не найдут, и она останется здесь, отрезанная от мира. Сколько времени пройдет, прежде чем она сойдет с ума? Она и так уже с трудом вспоминает лицо Диего. Как могла она оказаться в таком ужасном положении?

Внезапно она подумала о Петере и Штефане. Где находятся они в это мгновение? Возможно, их тоже поймали? Может, их держат в стенах этого учреждения? Сердце Валерии забилось чаще. Мысль, что друзья близко, придала ей смелости. Быть может, не она одна терпит эти издевательства, не она одна надеется… Неожиданно для себя самой Валерия почувствовала уверенность. Она стала перебирать в уме способы, которые помогли бы ей связаться с друзьями. Наконец-то у нее появилась конкретная цель, на которой можно было сконцентрироваться. Этой ночью ей не будет страшно, этой ночью ей не придется искать убежища в своем прошлом. Она будет думать, следить за изменениями окружающей обстановки. Надежда на возможную встречу с друзьями по несчастью подняла настроение.

Прикосновение чужой руки к ее колену резко вернуло девушку к реальности. Она подавила крик. Подняв голову, она увидела одну из женщин, участвовавших в той странной церемонии. Женщина присела на корточки, и их лица оказались на одном уровне. Валерия не слышала, как она вошла. Рефлекторно девушка отодвинулась и сжалась в комок, прислонившись спиной к стене.

– Не бойтесь, – ласково сказала ей женщина. – Я чувствую вашу тревогу и понимаю ее причины.

Лицо ее было покрыто легкими морщинками, взгляд – удивительно безмятежный. У нее были каштановые волосы, кое-где тронутые сединой.

– Я могу вам помочь, – продолжала женщина. – Мы знаем, кто вы, но мы ничего им не сказали.

– Итак, господа, что могло случиться такого срочного? – Генерал Мортон был недоволен. – Неужели нельзя подождать, пока я закончу лунку?

Он закрыл за собой дверь небольшого номера, выделенного ему в помещении гольф-клуба, и посмотрел на двух молодых военных в чине капитанов. Один из них держал в руках конверт из крафт-бумаги с аббревиатурой АНБ – Агентства национальной безопасности, занимавшегося контрразведкой, и его же эмблемой – орлом, сжимающим в когтях ключ. Из-за стены доносился звук шагов тех, кто направлялся в бар. С подчиненными, которые наблюдали за ним, не говоря ни слова, генерал не стал церемониться:

– Господа, не стойте столбами! Можно подумать, что вы принесли какое-то ужасное известие! У вас такие лица, словно наши перехватили «боинг» над Пентагоном!

Генерал улыбнулся собственной шутке, на лицах же офицеров не дрогнул ни один мускул.

– Вас прислал Дерингтон? – спросил Мортон.

Генерал кивнул в сторону стола, стоящего посередине комнаты, вынул свою ручку и потребовал:

– Покажите мне документы, которые нужно подписать, и покончим с этим побыстрее.

Штефан бросил на своего сообщника умоляющий взгляд. Тот встрепенулся.

– Это не займет много времени, генерал, – сказал Петер, принимая из рук Штефана конверт.

Он сделал вид, что собирается его открыть, потом нарочно уронил на пол.

– Я сам подниму! – воскликнул Мортон.

Генерал наклонился, полный уверенности, что сам справится с делом быстрее. Петер только этого и ждал: быстро поднес руку к шее Мортона и пережал сонную артерию. Генерал что-то пробормотал, но отреагировать не успел, так как потерял сознание. Штефан едва успел его подхватить, когда он начал валиться на пол. Молодые люди переглянулись.

– Ну ты меня и напугал, – воскликнул Штефан. – Я думал, ты так и не решишься с ним заговорить!

– Прости, – сказал Петер. – Не знаю, что на меня нашло. Оказавшись с ним лицом к лицу, я впал в ступор. Не мог шевельнуть ни рукой, ни языком. Спасибо, что привел меня в чувство.

– Не за что. Но сейчас нам надо действовать!

Петер кивнул, подошел к входной двери и приоткрыл ее. В холле помещения гольф-клуба в эту минуту никого не оказалось. Он сделал знак Штефану, и тот потащил бесчувственного генерала в находящийся неподалеку женский туалет.

Петер быстро проверил кабинки, желая удостовериться, что там никого нет, потом заблокировал входную дверь. Штефан опустил неподвижное тело Мортона на кафельный пол.

– Ты вообще понимаешь, что мы делаем? – спросил Штефан.

– Не думай об этом, а то начнешь дрейфить. Это все равно что лезть на гору – ни в коем случае нельзя смотреть вниз!

Петер вынул заранее припрятанный под одним из умывальников узел. В нем оказались комбинезоны цвета хаки. Они натянули комбинезоны поверх формы, превратившись из капитанов в обычных солдат. Петер снова порылся под умывальником и на этот раз извлек веревку и большой рулон клейкой ленты.

Он без колебаний связал Мортона так крепко, как только мог. Потом сунул ему кляп, позаботившись, чтобы ноздри оставались открытыми.

– Это в его присутствии Фрэнк Гасснер застрелился? – спросил Штефан.

– Да, – ответил Петер, глядя на неподвижно лежащего перед ним постаревшего мужчину.

– У тебя взволнованный вид.

– Это труднее, чем я себе представлял…

Петер выпрямился, подошел к зеркалу, снял украшенную галуном фуражку и надел полотняную пилотку, какие обычно носят рядовые. Глядя, как компаньон поправляет пилотку, Штефан последовал его примеру. Петер посмотрел на часы: