Хелссе многозначительно кивнул.

— О да, он и в самом деле человек необычный... удивительный. Но сейчас его могущество оказался в весьма щекотливой ситуации. Сразу после вашего ухода перед ним предстал рыцарь Дордолио, который назвал вас мошенником и заявил свои права на награду. Буду абсолютно откровенен: учитывая все нюансы, подобный поворот событий, то есть необходимость подчиниться условиям Дордолио, весьма неудобен для лорда. Вам, возможно, известно, что Нефрит и Золото с Сердоликом — соперничающие дома. Его могущество опасается, что Дордолио использует награду, чтобы тем или иным образом унизить Нефрит; последствия трудно даже вообразить.

— Что же именно пообещал Кизант? — осведомился Рейш.

— На какое-то мгновение чувства победили здравый смысл лорда, — ответил Хелссе. — Он объявил: «Тот, кто вернет мне дочь либо принесет известие о ее судьбе, может требовать, что пожелает; я исполню любую просьбу в пределах моих возможностей». Сильно сказано, не правда ли? Слова предназначались исключительно для слуха приближенных, но, увы, известия распространились по всему Кету.

— Насколько я понимаю, — сказал Рейш, — я окажу немалую услугу лорду Голубого Нефрита, приняв награду вместо Дордолио.

— Именно данный вопрос нам и следует уточнить, — осторожно произнес Хелссе. — Дордолио сделал в отношении вас ряд одиозных заявлений. Он настаивает, что вы — суеверный дикарь, жаждущий возродить здесь «культ». Если вы потребуете, чтобы его могущество превратил свой дворец в храм и сам стал приверженцем неприемлемого учения, лорд Кизант может счесть меньшим злом принять условия представителя дома Золота и Сердолика.

— Несмотря на то, что я пришел первым?

— Дордолио уверяет, что стал жертвой ловкого обмана; он вне себя от ярости. Но давайте пока оставим это... Что бы вы потребовали от лорда, принимая во внимание сопутствующие обстоятельства?

Адам задумался. К сожалению, он никак не мог позволить себе гордо отказаться от награды.

— Не знаю. Сейчас мне очень пригодился бы совет какого-нибудь беспристрастного человека, не замешанного в нашем деле.

— Попробуйте обратиться ко мне, — предложил Хелссе.

— Ну, вы-то явно принадлежите к заинтересованной стороне.

— Ошибаетесь — я гораздо более независим в своих суждениях, чем может показаться.

Рейш вгляделся в матово-бледное лицо собеседника: изысканно правильные черты, спокойный блеск черных глаз... Странный человек; особенно сбивает с толку его подчеркнутая отстраненность, безликость — ни холодного недоброжелательства, ни дружеской теплоты. Он не пытался обмануть собеседника, однако ничем не выдавал своего отношения к предмету разговора.

Музыканты ушли. Вместо них на возвышение поднялся человек унылого вида в просторном одеянии до пят. Позади него уселась женщина с длинными черными волосами, державшая в руках лютню. Певец издал серию протяжных пронзительных стонов; смысл песни тонул в оглушающих звуках.

— Еще один традиционный жанр? — поинтересовался Рейш.

Хелссе пожал плечами.

— Особая манера исполнения. Не стоит недооценивать пользу, которую приносит такое искусство. Если бы все спешили открыть свою душу, случалось бы гораздо меньше «авайле».

Адам прислушался, стараясь разобрать слова. «О, люди, внемлите! Меня судите строго, — завывал певец. — Мое злодейство к небу вопиет; отчаяние — причина и итог…»

— Все же, — наконец сказал Рейш, — мне кажется абсурдным обсуждать, как с наибольшей пользой воспользоваться предложением лорда Кизанта, с его личным секретарем.

— Но ведь то, что выгодно вам, вовсе не обязательно вступит в противоречие с интересами его могущества, — отозвался Хелссе. — Что касается Дордолио, тут совсем другой случай.

— Лорд Голубого Нефрита оказал мне не очень-то радушный прием, — задумчиво произнес Адам. — Я не горю желанием оказать ему услугу. С другой стороны, еще меньше мне хочется помочь своим отказом Дордолио, который называет меня суеверным дикарем.

— Лорд Кизант, очевидно, испытал потрясение, услышав о смерти дочери, — дипломатично заметил Хелссе. — Относительно обвинений рыцаря Золота и Сердолика: они явно не имеют под собой никакой почвы. Не стоит больше говорить об этом.

Рейш невесело улыбнулся.

— Дордолио общался со мной целый месяц, вы — меньше суток. Можно ли оспаривать его слова, руководствуясь впечатлением от такого краткого знакомства?

Но попытка хоть немного смутить Хелссе потерпела полную неудачу. Секретарь растянул губы в бесстрастно вежливой улыбке.

— Обычно я не ошибаюсь в своих оценках.

— А если я стану утверждать совершенно невероятные вещи — например, что Тчаи плоская, как лепешка, учение культа истинно, а люди могут жить под водой — что тогда?

Хелссе помолчал, обдумывая сказанное.

— Каждый тезис следует рассматривать отдельно. Если вы скажете, что наша планета имеет плоскую форму, я, разумеется, сразу изменю свое мнение о вас. Если начнете отстаивать доктрины культа, я сочту за лучшее не спешить и выслушаю ваши доводы, ибо здесь, насколько мне известно, отсутствуют точные доказательства и приемлемы разные точки зрения. Что касается существования под водой, я бы принял данное утверждение в качестве рабочей гипотезы. В конце концов, мы знаем, что такое доступно пнумам, а также ваннэкам; вполне логично предположить то же относительно людей — например, если они прибегнут к помощи специальных приспособлений...

— Тчаи — не плоская, — сказал Адам. — Люди способны какое-то время находиться под водой, используя разные устройства. Я ничего не знаю о культе или его учении.

Хелссе отпил из своего кубка. Певец наконец покинул сцену; вместо него появилась группа танцоров: мужчины с обнаженным торсом в черных узких сапогах выше колен и длинных перчатках. Несколько секунд Рейш с интересом разглядывал их, затем отвернулся.

— Фольклорные танцы, — объяснил Хелссе, — связанные с обрядами Трагического откровения. Это «предваряющий ход очистителей к страждущему».

— «Очистителями» называются палачи?

— Они изыскивают наилучшие способы добиться абсолютного освобождения от грехов. Многие становятся народными героями благодаря своему умению и страсти, которую вкладывают в работу. — Секретарь поднялся. — Идемте. В ходе разговора мы проявили, скажем так, определенный интерес к культу. По счастливой случайности, я знаю место, где они собираются — совсем недалеко отсюда. Если хотите, я отведу вас туда.

— Что ж, если мы не нарушим никаких правил...

— Тут бояться нечего. В Кете нет свода законов, только совокупность обычаев, что вполне удовлетворяет наш народ.

— Странно, — сказал Рейш. — Значит, убийство здесь — не преступление?

— Такие действия идут вразрез с нормами, по крайней мере при определенных обстоятельствах. Однако профессиональные убийцы из гильдии и компании безопасности работают, не встречая никакого осуждения людей. В общем, уроженцы Кета поступают так, как считают нужным при данном повороте «цикла», и периодически страдают от последствий, испытывая унижение. Таким образом, вы можете спокойно посетить собрание последователей культа; в худшем случае вас ожидает общественное негодование.

Адам встал.

— Хорошо. Показывайте дорогу.

Они пересекли Овал, прошли длинную извилистую аллею и оказались на плохо освещенной улочке. Небо, озаренное двумя лунами, перечеркивали причудливые силуэты зданий. Хелссе вытащил шар, мерцающий слабым голубым светом, и постучал в дверь. Они безмолвно ждали. Дверь приоткрылась; из дома выглянул длинноносый человек.

— Вы не «братья»? Здесь расположено районное отделение «инспираторов великой реверсии».

— Нет, мы не «братья». Этот господин — чужеземец, желающий узнать основы учения культа.

— Что ж, с радостью встретим его, да и вас тоже, поскольку вы, как видно, равнодушны к таким вещам, как «место»[5].

— Совершенно верно.

— Что свидетельствует о том, что вы либо знатнейший из знатных, либо низший из худородных. Прошу вас, входите. Но не ожидайте каких-то необычных вещей: мы предложим вам лишь наши убеждения, немного теории, еще меньше фактов. — «Инспиратор» отодвинул ткань, закрывавшую вход. — Прошу вас.