Но маэстро в экстазе ничего не воспринимал. Даже за обедом он косился на шашку и норовил поскорее запихать в рот котлеты и пирожное, чтобы опять заскакать, размахивая разящим клинком.

Букашка время от времени старалась ненавязчиво, но упорно попадаться ему на глаза, но была совершенно невостребована. Избранник оказался не Ромео, а скорее уж Ричардом Львиное Сердце. Во всяком случае на данный период.

— Убил бы гада! — отметил как старший товарищ его успехи в фехтовании Богдан. — Ну до чего же малявки все противные. Неужели и я такой в детстве был?

— Он по сравнению с тобой — ангел! — не скрыл я правды от сына. — Ты в его лета лягушек в карманах приносил и «подвзрывалки» делал так, что чуть школа не сгорела.

— С ума сойти! Этого так и хочется по стене размазать, чтоб кишки брызнули.

— Спокойно! Это наш гость! Это наш друг!

Избранника увели, и он, с сожалением и вздохами, оставил шашку.

— Я еще приду! — пообещал он на прощанье.

— Только не надо угрожать! — Богдан с облегчением закрыл за ним дверь на засов.

В полном молчании мы закончили торжественный обед. Букашка безропотно переоделась и молча принялась мыть посуду.

— А мне Дима понравился, — сказал я как бы между прочим.

Простодушный Богдан поперхнулся.

А Букашка, вытирая тарелку, вздохнула:

— Да. Он — хороший. — Но, помолчав, добавила: — Только какой-то дурак!

Так удалось преодолеть первую любовь.

С ужасом жду следующих.

— Букашка, вам стихи задавали?

— Угу. Папа, а тебе кто больше нравится: Уитни Хьюстон или Тина Тернер?

— Мне — Людмила Зыкина! Стихи выучила?

— Угу. А мне, например, обе нравятся...

— Читай.

— «Как к Ныне сбирает свои вещи Олег...»

— Стоп, стоп, стоп... Ну-ка, еще раз!

— «Как к Ныне сбирает свои вещи Олег...»

— Объясни-ка мне, пожалуйста, что это за «вещи» , которые сбирает Олег, и вообще, что это за Олег такой.

— Олег — это князь такой, ну кабутто принц.

— А что это за «ныне»?

— Не что, а кто! Ну, это имя такое, что ты, как дурачок? Нына! Ну, Нина! У нас на даче, помнишь, тоже такая девочка есть — Нина! Он, наверное, в Нину влюбился и вот собирает свои вещи и уходит к ней жить!

— А дальше?

— А дальше он будет мстить не разумно хазарам...

— Не разумно?

— Конечно. Ты же сам говорил, что мстить вредно. Христос сказал: «Мне отмщение и я задам!» Да еще как! «Я вам задам! Ого!» Так что мстить не разумно... Понял?

— Я понял, что ты книжку не открывала.

— Потому что я и так на уроке хорошо слушаю. И все, что учительница говорит, сразу запоминаю! Мне и учить ничего не надо! Только чуть-чуть повторю и все!

Бедный мой ребенок! И так хочется отомстить не разумно, а как следует хазарам! Чтобы не пришлось Олегу собирать свои вещи. И делать это нужно немедленно и ежедневно... Иначе скоро мы все отправимся к Ныне.

Но несколько дней спустя, едучи в трамвае, слышу разговор двух старушек:

— Ну, слава богу, помолилися, счас домой приедем. чайку попьем. Оно и в Писании сказано: «Чаю в вокресение!» Это уж обязательно: чаю в воскресение!

— Мамочки! — не выдерживаю я. — В Писании сказано: «Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века!..»

— Ну, а мы что говорим? Чай, он всем на пользу!

— «Чаю» означает «верую и жду, что воскреснут, во Христе, живые и мертвые!» Про заварку и про чаек в воскресенье в «Символе веры» ничего не говорится.

— Мил человек, ты не серчай... Ну, вот ты образованный, а мы люди темные, ты уж нас прости!

— Да это вы меня простите за горячность!

— Да не почто прощать-то, голубчик, Бог простит И помилует, и спасет...

Вот уж тут мне возразить нечего. А все же грамотность — большая сила. Может быть, «лапша на ушах * в какой-то степени неумение или нежелание читать?

Мой пятилетний крестник Федор стал косить! Испуганные родители приметили, что как только Федор оставался один, то бросал все игрушки, глаза его устремлялись в одну точку, а потом ехали к носу!

Вскоре приступы участились. Федор стал застывать над тарелкой с манной кашей, которую всегда ел с трудом и причитаниями, глаза у него стекленели и постепенно собирались в кучку.

Офтальмологи ничего патологического в Фединых глазах не нашли и рекомендовали родителям сходить к невропатологу. Началась эпопея хождений по врачам, увенчавшаяся тем, что по знакомству, за большие деньги, Федору сделали томограмму головного мозга.

Мой крестник с интересом рассмотрел картинки, которые им выдали в Военно-медицинской академии, и, естественно, поинтересовался, что это такое.

— Твой мозг! — ответила мама, от Фединого косоглазия и хождения по врачам уже похожая на обнаженный нерв.

Федор еще очень внимательно рассмотрел картинки и заключил:

— Не мой!

Встревоженная мамаша проверила номер карточки и томограммы.

— Господи, ты, боже мой! Как же не твой! Вот и номер, вот и талончик... И подпись.

— Не, — сказал со вздохом Федор, — не мой!

— Почему же?

— Мыслев моих не видно!

Собственно, после рассказанного мне родителями по телефону я и узнал, что у Федора косоглазие.

— А ну-ка, везите его ко мне!

— Зачем?

— Диагноз уточним!

Федора привезли. Раскутали. Из огромного шара шубы, шарфиков, телогреечек, рейтузиков, галошек, валеночек, шерстяных носочков и всего, к сему принадлежащего, вылупился обыкновенный пятилетний мальчик с вихрами и конопушками.

Родителей мы удалили в театр. А сами, насмотревшись мультфильмов по видику, сели есть не какую-то там полезную манную кашу, а вредный шашлык и сало с хлебом. Когда он уписывал, обильно поливая кетчупом и майонезом, еду и даже покушался вылизать тарелку, я скосил глаза к носу и спросил:

— Вот так можешь?

— Запросто! — оживился несколько осоловевшим от еды Федор и тут же это доказал.

— Давно можешь?

— Давно! Раньше не умел, а теперь научился. Мы раньше почти что все в нашей группе в садике не умели, а теперь все научились. Даже Ваня Мудельштейн.

— А вот так? — Я скосил глаза в сторону.

— Запросто. Мы теперь косить все умеем. Мы теперь учимся язык трубочкой сворачивать, только у меня еще не очень получается...

— А ушами шевелить не пробовали?

— Не! И не будем. Опасно. Ваня Мудельштейн хотел ушами пошевелить, старался-старался, но надулся очень...

— И что...

— «Что, что»! Да ничего хорошего! То самое! Даже стыдно сказать. Теперь запасные штаны в шкафчике держит. На всякий случай.

— Как же от этого избавиться? — спрашивали меня, вернувшись из театра, истерзанные косоглазием Федины родители.— Ведь это же нервов никаких не хватит! Кто его знает, что он еще выдумает.

— Второго рожайте, придурки! Рожайте детей, пока молодые!

— Да, — согласился сидящий после шашлыка на горшке Федор. — И в садике говорят: «Мне нужно какое-нибудь животное». По крайности, сестра, но брат лучше!

— Ты его косить научишь, язык трубочкой сворачивать, ушами шевелить, как Ваня Мудельштейн!

— Да я его хоть чему научу! Сначала сам научусь, а потом его научу!

— пели мы в раннем пионерском детстве такую совершенно не детскую песенку.

И почти все совпало. Но только не на турецком теплоходе, а на греческом, и не в Батум, а на остров Родос совершали мы прогулку с Букашкой. Они с матерью млели в шезлонгах на верхней палубе, а я, разложив пузо на столике, тянул джюс и разглядывал берега и пассажиров, съехавшихся со всего света и выставивших свои телеса под средиземноморское солнце в купальниках всех видов и расцветок.