Заходящее солнце светило как раз вдоль Обводного, играло янтарем в шести пивных кружках, серебрилась килечка, лежавшая в банке плотно, как в братской могиле, золотилась жирная вобла, вызывавшая бурное слюноотделение у всей очереди, но грядущей идиллии не суждено было состояться.

Наступила часть повествования мистическая.

Подъехал «воронок» и, как занавес, закрыл участников возлияния от зрителей, стоявших в хвосте к ларечному окну. А когда ровно через 30 секунд

♦ воронок» отъехал, очередь ахнула и в ужасе замерла.

«Воронок», будто ластик с куска ватмана, стер одним движением троих счастливцев.

Солнце по-прежнему золотило нетронутое пиво, но будто неслышно взорвалась нейтронная бомба — люди испарились! Потрясение было столь велико, что к дефицитным кружкам никто не прикасался, а на дармовое пиво никто не польстился, и вобла с килькой так и остались неупотребленными.

После закрытия ларька буфетчица забрала кружки, выплеснув пиво в канал, как бы в жертву Обводному, а воблу растрепали ночные коты.

Русский человек в первой стадии подпития становится чрезвычайно весел, игрив, изобретателен и затейлив. Ему начинает хотеться отколоть что-нибудь эдакое, чего до него никто не совершал, что и в голову никому не придет и в Книге рекордов Гиннесса не отмечено, то есть нечто выдающееся, но при том, чтобы тем самым еще и товарищей повеселить.

Записной забавник одной такой компании, думаю, что донской казак по происхождению, решил изобразить собою герб Войска Донского, пожалованный казакам в оскорбление взамен нашего старого «оленя, стрелою пораженного», Петром I в 1706 году. Тот самый, на коем изображен голый человек с ружьем и саблею верхом на бочке.

Наш боец сабли не имел, но в его изощренном остроумием мозгу явился иной затейливый замысел. Пленившись отверстием от затычки в боку пустой бочки, он поспорил с приятелями, что спустит туда некую двойную часть своего тела.

Он сам и глупые или коварные друзья его, либо по злобе, либо по добродушию, и не учли, что круглые части своего органа он будет закатывать в отверстие по одному, а извлекать придется сразу и оба, что технически невозможно.

Потому первая часть замысла удалась, но вторая, по извлечению предметов из пустой бочкотары, кроме технической сложности, неожиданно была еще отягощена тем, что ларечница, услышав хохот и видя скопление мужчин вокруг складированной тары, вообразила, что у нее воруют пиво. Она выскочила из ларька и с угрозами принялась сталкивать совершенно голого забавника с бочки. Он же, при всем своем горячем желании, теперь покинуть своего гербового поста не мог по вышеизложенным причинам.

Когда же врач «скорой помощи» приказал прибывшим первыми к месту происшествия пожарным выбить дно в бочке, влез внутрь и прокричал оттуда, как шахтер из колодца: «Давайте пилу!», берега Обводного канала были оглашены таким воплем ужаса трезвеющего человека, с которым, вероятно, умирали динозавры.

Однако все кончилось без членовредительства и вполне традиционно. Подъехал «воронок» и увез остроумца и часть зрителей для разбирательства.

Очередь к пивной точке зримо напоминала очередь в мавзолей, и стоял в ней народ с 8.00 утра до 24.00 вечера. Народ в ней разный социально и разнополовый, значительную часть составляли бичи и бичихи с Московского вокзала. Во время стояния за пивом они ухитрялись сильно напиться всем, кроме него, и гут же вездесущий Амур начинал поражать их своими роковыми стрелами.

Возникшую страсть бичи и бичихи пытались реализовать тут же со всей пасторальной непосредственностью, забывая о том немаловажном обстоятельстве, что пивная находилась в самом центре густонаселенного района города и пересекалась оживленной транспортной магистралью, так что удалиться под сень дерев в рощу либо в грот уединенный, либо еще куда, как это делали древние греки в подобных случаях, было невозможно. Но это нимало не смущало нимф и фавнов с Лиговки, поскольку в момент нахлынувшей страсти бывали они в таких градусах, что «папы-мамы» не говорили, и из всех пролетарских инстинктов у них сохранялся только инстинкт к размножению.

Однажды некая возбужденная пара долго ходила кругами, ища место, где возможно предаться любви, и, совершенно утратив чувство времени, пространства и реальности, пристроилась в десяти шагах от очереди, за углом. Не учитывая, однако, что эта позиция была как раз на Литовском проспекте и для про езжающих мимо автобусов, трамваев, троллейбусом и прочего транспорта легко заменяла новинку тех лет — стереокино.

Дама, разоблачив нижнюю часть тела, явила ее во всем лунном блеске потрясенным пассажирам в позе доренессансных времен, в которые, как известно, женщина перевернулась на спину, отделив нас, таким образом, от братьев наших меньших. Здесь же все вернулось к первобытной простоте.

Но вот фавн замешкался, путаясь в ремнях и подтяжках, а может быть, сознательно оттягивая роковую развязку, на которую, скорее всего, был не способен. Поэтому, когда на его плечо легла тяжелая рука закона в виде руки гаишника, который проезжал мимо на мотоцикле, а может, был вызван потрясенными пассажирами проезжавших мимо трамваев и троллейбусов, фавн рыпаться не стал. Он тихо обвис, как его спущенные штаны и все, что в них находилось.

Нимфа же, напротив, устав упираться лбом и ладонями в стену и являть народонаселению района полнолуние, не получая никаких поступлений, удивилась и стала шарить позади себя рукой, дабы при дать искомому предмету нужное направление.

Милиционер, на гранитном лице которого сквозь печать незыблемости закона все же проступало глубокое отвращение, не дрогнув, вложил в «ея жадно протянутую руку» регулировочный жезл.

Жезл являл собою техническую новинку автоинспекции и представлял собой пластмассовую трубу с рукоятью сорока сантиметров длиною и семи в об хвате, в которой размещались лампочки и батарейки.

Нимфа страстно вцепилась в жезл, но, ощутив его размеры, ахнула и медленно обернулась! Ее трезвеющий взгляд с трудом пробился сквозь алкогольные градусы и с ужасом вперился в техническую новинку ГАИ.

Немой, как Медный всадник, милиционер щелкнул невидимым выключателем, и жезл стал нервно пульсировать мигающим светом...

Тут подъехал «воронок» и увез всех участников и участок...

Чтобы проникнуться этой мыслью, русским быть не обязательно. Московский вокзал. Интуристовский чартерный поезд дрогнул, проводницы стали и дверях вагонов, готовясь к отправлению.

По опустевшему перрону летит трудящийся Востока, не то азербайджанец, не то грузин. Все как положено: орлиный профиль, кепка-аэродром, безумные глаза, готовые выскочить из орбит. Неподъемные тугие чемоданы в обеих руках! Из последних сил пытается закинуть их в тамбур вагона. Не тут-то было, проводница, как Александр Матросов амбразуру, закрывает дверь своим телом с криком:

— Сюда нельзя! Только для иностранцев!

Ва-а-ах...! Пачэму руском лудям никогда ничего нигдэ нельзя?! — разносится над перроном стон кавказского человека, волею случая оказавшегося и шкуре представителя великодержавной нации.

Мой приятель Николай Кирсанов — настоящий донской калмык — «бузава». С его лицом можно играть и самурая, и Чингачгука. Сидим в ростовском ресторане. Официант-негр.

— Но-ко позови метра...— командует Коля.

Подкатывается метрдотель — еврей с лицом бедуина.

— Где салфетки? — возмущается Николай. Либо салфетки, либо ставьте чашку с лимонной водой для полоскания пальцев! Ну что такое! Честное слово! Мы же все-таки — европейцы!

Коля Кирсанов прет, без очереди, в автобусную кассу. Давка страшная. Народу тьма.