И только когда на зеленоватом небе блеснули первые звезды, а на заборе повис сосед, пытавшийся вернуться домой на свой двор, бабье терпение лопнуло, и они пошли, с тяпками наперевес, на мужиков. Вразумленные черенками лопат и тяпок вдоль спин, мужики почувствовали бешеный прилив энергии и кинулись яростно работать.

Одни заливали раствор, другие подавали арматуру, третьи трамбовали стены. Энтузиазм был так велик, а раствора так много, что продолжали работать и в темноте, освещенные луной и светом электрофары от мотоцикла. Разворачивалась наглядно как бы вторая серия революционной эпопеи «Как закалялась сталь». Мечущиеся силуэты строителей на стенах, ведра с раствором... Истошные вопли «арматуру давай», «раствор давай»... Раствор кончился под утро, и строители, совершившие трудовой подвиг, улеглись, как жители непокоренного монголами Киева, прямо на стенах, на лесах и вообще где кого застал сон.

Опохмелялись часа в три, когда сползлись отовсюду, где сразила их усталость. Трое суток ждали, когда стены «схватятся»... И все это время текло море разливанное. Наконец, когда решили, что срок прошел достаточный, и «бетон мертвый», и теперь «хоть из пушки стреляй — устоит», сбили опалубку.

Мрачная бетонная стена выглядела действительно несокрушимой. Она оказалась значительно толще, чем планировали вначале. Ее не брал ни лом, ни топор, когда их пытались применить. А колотили стену ломом и топором, потому что из мощного тела ее в первой трети от основания, прямо из монолита, торчал никелированный руль новенького хозяйского велосипеда.

В угаре энтузиазма его подали вместе с металлической арматурой.

Руль красовался года два и стал местной достопримечательностью, но затем чуваши, изнемогши от повышенного внимания односельчан, его спилили, оставив потомкам загадочное название воздвигнутого ими сооружения — дом с велосипедом.

Долгие годы дом с велосипедом обходился без крыльца. Многочисленные чуваши и чувашки резво бегали в невообразимый куб постройки по сходням, которые на зиму убирались на чердак, и дом стало вился неприступным, как шотландский замок.

Шли годы. Бесчисленные Ваньки, Коляны, Витьки и Сереги превратились в Иван Иванычей, дядей Колей, а многочисленные Маши и Нади, ставшие бабами Надями и бабами Машами, сменились новой волной Надь и Маш, которые стайками паслись на огороде, качались на качелях и приглядывали за близнецами, в соплях и семечках, Изабеллой и Стеллой, из самого последнего поступления, едва научившегося ходить.

И вот тут-то лидеру чувашского членства явилась навязчивая идея: за лето изваять крыльцо.

Готовилась к этому трудовому деянию община загодя и основательно. Как всегда, муравейным способом натащили какие-то разнокалиберные доски, железо, вонючие сельдяные бочки, что никакого от ношения к крыльцу не имело, но попалось под руку, и даже радиаторы парового отопления, которые применить совершенно негде. Впоследствии ими вымостили дорожку, и несколько волн надь и маш разбивали о них босые ноги, пока не втоптали бесследно в землю.

Вожак общества взял отпуск и начал созидать. Работал он все лето, поскольку отпуск продлевался двумя длительными больничными листами по поводу травмы ноги, которую народный умелец рубанул топором, и головы, куда свалились стропила. От зари до зари у дома с велосипедом раздавался стук топора, и вверх по бетонной стене ползло нечто, напоминавшее гигантский скворечник или увеличенную до гротесковых размеров собачью конуру. При строительстве первоначальный замысел корректировался и уточнялся. Так, сначала отказавшись от флюгера, как излишней архитектурной детали, зодчий затем отказался и от перил на лестнице, ссылаясь на то, что и так с работами припозднился.

— Думал-то раз-два, а оно вон как обернулось...— говорил он, растерянно почесывая кудрявую, кудлатую голову перевязанной рукой. — Счас бы хоть до снега управиться...

В багрец и золото оделись леса и обнажились сжатые нивы, а он все тюкал и тюкал топором... По вечерам, когда мы с двухлетним Богданом Борисовичем возвращались от молочницы с трехлитровой банкой молока, он всегда останавливался и долго сосредоточенно изучал строение. Тыкал пальчиком в отдельные детали и, не владея большим словарным запасом, восторженно вздыхал:

— Дядя, бойсяя татая, тук-тук...

Но однажды вездесущий его указательный палец замер, и мой сын удивленно сказал-спросил:

— Авава?

— Зачем они пуделя-то купили? — подумал я, не сразу разобрав в сумерках, что на крыльце, на карачках, стоит и мотает кудлатой головой ваятель.

Его запой свидетельствовал о завершении эпохального строительства.

Это вскоре подтвердилось тем, что в воскресенье прямо от нового крыльца расставили столы с капустой, огурцами, картошкой, салом и несколькими ящиками водки, а к вечеру начали прибывать бесчисленные гости.

Сдача объекта происходила в лучших традициях. Сначала, естественно, долго пили, затем старейшина и вождь взял ножницы и, несколько раз промахнувшись, все же перерезал ленточку, как при открытии памятника архитектуры.

Конечно же, это встретили шквалом аплодисментов. Молодежь тут же притащила радиолу и принялась танцевать на крыльце. Но ее быстро сменили толстые пожилые чувашки, которые начали, сосредоточенно глядя в пол, топотать чувашские танцы. Наконец под впечатлением минуты все гости затянули: «На крылечке твоем каждый вечер вдвоем...»

Но слушателям, собравшимся со всей деревни, так и не удалось узнать, что же там происходит на крылечке каждый вечер, потому что черное обитое железом для прочности крыльцо, сильно заскрипев, сначала медленно, как штанга обеспечения от ракеты, отошло от стены, а затем, набирая скорость, рухнуло на стол и на все, что еще оставалось от трапезы.

Жертв и особых разрушений не было. Если не считать самого крыльца, которым потом несколько месяцев топили печку.

А чувашская община скинулась, и два шабашника поставили крепкое крыльцо за полтора дня, сторговавшись за пол-ящика водки.

Дом с велосипедом единственный в нашем Высокоключевом поселке до сего дня существует без собственного водоснабжения. Поселок потому и назывался Высокоключевым, что, говорят, когда-то здесь били ключи и воды было полно. Но прогресс преобразовал уникальную и прекрасную природу района в нынешнюю маловодную действительность.

В этих краях находились знаменитые на всю Россию известняки, из которых построены многие здания в Петербурге. В известняковой платформе под поселком — карстовые полости и таинственные пещеры. Ученым явилась блестящая мысль закачать туда газ и сделать их естественным и минимально оборудованным газохранилищем. Что и совершили.

Говорят, газ, который загнали под землю, обнаруживался потом чуть не Венгрии. Но я думаю, что это легенда. А вот что правда и чему я был свидетель.

Во время создания газохранилища по всему поселку несколько недель из колодцев вода хлестала через срубы. Но затем она ушла, и многие колодцы высохли. То есть очередная стройка века сместила водные горизонты, нарушила пласты, и поселок стал обилен ключами только по названию. Большая часть жителей, оставшихся без воды, пробурила скважины и стала качать воду с большой глубины, а прежде ее брали, едва наклоняясь к мелко вкопанному срубу. Другие вырыли и забетонировали колодцы глубиною в девять-двенадцать бетонных колодезных колец. Последними взялись решать проблему водоснабжения поселенцы дома с велосипедом.

Судя по тому, какое несметное число землекопов они призвали к труду и какое отчаянное количество водки выпили, колодцев они не копали никогда и, скорее всего, даже никогда не видели, как это делается. Поэтому, рьяно взявшись за лопаты, отрыли в первый день некую емкость, более всего напоминавшую воронку от авиабомбы. На следующий день часть мужчин, опохмелившись, спустилась в нее и собралась копать дальше, но пошел дождь, и землекопы, укрывшись в сарае, добили оставшийся алкоголь. Дождь затянулся на несколько дней, а когда кончился, то оказалось, что дно отрытой ямы покрыто водой, а стенки сильно оплыли, и теперь она напоминает уже не воронку от бомбы, а небольшой котлован под строительство чего-нибудь по плану ГОЭЛРО.