— А знаете, — продолжала Поппи, опасливо поглядывая на него, — вы в самом деле переменились… начали франтить…

— Это никого не касается, — отрезал Тарджис. — Кому какое дело?

— Ну-ну, не накидывайтесь на меня. Я только хотела сказать, что вы стали гораздо интереснее. Вы теперь просто душка.

Тарджис не знал что ответить и только хрюкнул.

— Вы, надеюсь, не сердитесь на меня за то, что я так говорю?

— Нет, пожалуйста, — сказал он в замешательстве.

— Слушайте… вы сегодня вечером идете куда-нибудь? — Она сделала паузу, но затем, не дав ему времени ответить, скороговоркой продолжала: — Если нет, тогда… видите ли, в чем дело… Моя подруга… У нее отец полисмен, и ей дали два билета на сегодня, на концерт для полиции… а она не может идти, потому что больна инфлюэнцей, и билеты у меня… вот я и подумала, не захотите ли вы пойти со мной? — Поппи перевела дух.

— Большое спасибо, но я… не знаю, право… видите ли… — пробормотал, запинаясь, Тарджис.

— Вы куда-нибудь собираетесь?

— Да… действительно… иду…

— О, как жаль… — У Поппи вытянулось лицо. С минуту она молчала, потом посмотрела на Тарджиса — довольно нахально, как он отметил про себя, — и сказала: — Наверное, идете на свидание с вашей подружкой?

Она затронула его больное место, и Тарджис вспылил:

— Это мое дело.

— Ах, извините! Опять меня, бедную, осадили! Лучше уж буду молчать. — И она отошла к своему месту, села и принялась очень шумно и энергично стучать на машинке. Мисс Мэтфилд с любопытством посмотрела на нее.

Тарджис спрашивал себя, не глупо ли, что он отказался и солгал, будто занят. Идти на концерт было бы гораздо лучше, чем слоняться одному. Но менять решение было уже поздно, тем более сейчас, когда Поппи ушла обиженная. Он знал, что вечером, когда он будет бесцельно бродить по улицам или сидеть дома, он пожалеет, что не принял приглашения Поппи. Если присмотреться, она и лицом не урод. Да, может быть, глупо, что он обидел Поппи.

Вечером, вспомнив об этом приглашении, он был так рад, что не принял его. Это — судьба! Зато впоследствии, когда он вспоминал этот вечер, как он жалел, что не пошел с Поппи! Но и тогда ему казалось, что так хотела судьба.

В тот день они с мисс Мэтфилд одновременно вернулись после перерыва (мисс Мэтфилд уходила завтракать первая, но она всегда опаздывала на четверть часа) и столкнулись на улице, около лавки Т. Бенендена.

— Знаете, Тарджис, — сказала мисс Мэтфилд своим внятным и резким голосом, который всегда немного пугал Тарджиса, — я нахожу, что вы безобразно грубы с маленькой Селлерс.

— А что я ей сделал? — спросил он.

— Я видела сегодня утром, что вы опять ее обидели, — продолжала мисс Мэтфилд. — И зачем это, не понимаю! Право, она очень славная девочка, несмотря на свою глупую развязность, и я уверена, что она одинока и вы с ней могли бы быть большими друзьями. Ведь она думает, что вы — совершенство.

— А вы этого не думаете, мисс Мэтфилд? — бросил Тарджис, внезапно осмелев. — Продолжайте, не стесняйтесь. Я и так уж понял это по вашему тону.

— Разумеется, я этого не думаю, — ответила она холодно. — Да и с какой стати? Я думаю, что вы очень жестоки к человеку, который искренне готов вас полюбить. А когда встречаешь такого человека, — добавила она сурово, — то надо отнестись к нему не грубо, а приветливо. Только не рассказывайте ей о нашем разговоре, иначе я действительно рассержусь.

— Слушаю, — угрюмо отозвался Тарджис, спрашивая себя, почему он не может ответить резкостью на ее хладнокровную дерзость. — Но я все-таки не знаю, в чем я провинился. Она слишком обидчива, вот и все. В этом никто не виноват. Кстати сказать, меня в этой конторе тоже никто не щадит.

— Вы — другое дело, — небрежно бросила мисс Мэтфилд. — А если это и не так, то должно бы быть так. Ведь вы — мужчина.

Довольный тем, что его признали мужчиной, но все еще борясь с раздражением, Тарджис мог только промямлить что-то невнятное, и мисс Мэтфилд, больше не обращая на него внимания, стала первая подниматься по лестнице. Войдя в контору и увидев мисс Селлерс, Тарджис с любопытством посмотрел на нее. Она им восхищается, вот как? В течение дня он несколько раз ловил себя на том, что думает о ней и ее отношении к нему.

Затем произошло нечто настолько важное, что оно сразу заслонило собой не только мисс Селлерс, но всех и все вокруг. Мистер Дэрсингем, пробыв утром в конторе ровно столько времени, сколько потребовалось для просмотра утренней почты, вернулся опять около четырех и позвал к себе мистера Смита. После короткого разговора, во время которого один из них звонил кому-то по телефону из кабинета, мистер Смит вышел оттуда с хлопотливым видом, как всегда, когда ему отдавали какое-нибудь экстренное распоряжение.

— Вот что, — начал он, оглядывая всех, — не живет ли кто-нибудь из вас поблизости от Мэйда-Вейл?

Что бы это значило? У Тарджиса екнуло и сильно забилось сердце.

— Я живу в Хэмпстеде, это почти по дороге, — несколько нерешительно откликнулась мисс Мэтфилд.

— А в чем дело, мистер Смит? — стремительно крикнул Тарджис. — Я очень хорошо знаю Мэйда-Вейл.

— Но вы ведь, кажется, живете в районе Кемден-Тауна?

— Да, но… э… у меня в Мэйда-Вейл знакомые, я у них часто бываю. Вам там что-нибудь нужно, мистер Смит?

— Да, пожалуй, будет лучше всего поручить это вам, Тарджис, — сказал мистер Смит, в простоте души не подозревая, какое волнение вызвали его слова в душе Тарджиса. — Дело в том, что у мистера Голспи есть дочь, — впрочем, вы это знаете, вы, кажется, видели ее здесь…

Видел ли он ее? О Господи!

— Она не имеет в банке личного счета, — продолжал мистер Смит, — и, верно, уже истратила все, что ей оставил отец. Ох, эти девушки! Честное слово, они, кажется, воображают, что деньги растут, как трава. Вот будете когда-нибудь отцом, Тарджис, тогда узнаете… Мистер Голспи, уезжая, просил, чтобы мы ей дали денег и записали на его счет. А ей они нужны сегодня. Мы узнавали сейчас по телефону, будет ли она дома, и она сказала, что будет, — можете ей поверить, они всегда дома, когда знают, что получат что-нибудь. Так вот мистер Дэрсингем распорядился, чтобы кто-нибудь отвез ей деньги. Если бы это зависело от меня, она бы у меня подождала, — продолжал он с раздражающей словоохотливостью, — потому что мотовство поощрять не следует. Но мистер Дэрсингем говорит, что лучше послать ей деньги сейчас же.

— Так я отвезу их, мистер Смит!

— Хорошо. Заканчивайте все, Тарджис, и ступайте. Можете уже не возвращаться в контору. Если выйдете около пяти, вы будете в Мэйда-Вейл в половине шестого, так что у этой девицы впереди весь вечер — достаточно времени, чтобы их растранжирить. Вот я вам записал ее адрес.

Ее адрес! Если бы старый Смитти знал! Тарджис готов был плясать на своем столе, так чтобы фактуры, и счета, и железнодорожные накладные, и судовые квитанции разлетелись по всей конторе. Он кое-как закончил разные мелкие дела, но не столько работал, сколько делал вид, что работает, потому что не мог заставить свои мысли ползать среди этих бумаг, не мог помешать им каждую минуту перескакивать на другое, важное. За несколько минут до пяти он решительно убрал бумаги со стола, так что можно было подумать, будто работа проделана вся, до последней мелочи, и объявил:

— Я готов, мистер Смит.

— Отлично, — сказал тот. — Вот я кладу в этот конверт двенадцать фунтов, а на конверте написан адрес, видите: мисс Голспи, вилла Кэррингтон, квартира четыре Мэйда-Вейл. Конверт я запечатаю. Вот еще расписка, которую я составил, дайте ей подписать во избежание всяких недоразумений. Поняли?

Тарджис горячо уверил его, что понял все. Он был в восторге от того, что мистеру Смиту пришла идея взять с Лины расписку. До этой минуты у него еще мелькала мысль о возможности тяжкого разочарования: а что, если придется просто у дверей передать ей деньги? «Это деньги из конторы? Благодарю. До свиданья». Но раз ей надо расписаться, тогда другое дело. Это невозможно сделать на пороге. Расписку, раньше чем ее подписать, внимательно прочитывают. Может быть, ей понадобятся какие-нибудь объяснения. Она пригласит его войти, и тогда у него будет случай разговориться с нею. Расписка придавала его посещению характер ответственной миссии. Ах, милый старый Смитти! Как это на него похоже — требовать всяких формальностей!