Через неделю я сидел в кабинете руководителя военной приемки Владимира Федоровича Сущенко, и мы вели разговор. Предложение об укомплектовании корабельного ящика специальным контрольным патроном было принято без возражений. Я тогда решил от встречи выбрать по максимуму и начал перечислять недостатки практической торпеды:

— Если не включить на торпеде перед выстрелом переключатель режимов, то торпеда всплывет в точке залпа и у нее сгорит умформер. Зачем ему сгорать? Вещь не дешевая, в ЗИПе их не много.

— Пусть сгорает. Не будете допускать ошибок. Иначе у вас все торпеды будут всплывать в точке залпа, но все будет «шито-крыто» и «тип-топ», ведь вы перестреливать не будете. — «А он прав», — подумал я и выложил «главное»:

— Воздух возим в торпеде. Можно было бы сделать ее покороче.

— Возим не воздух, а резервные места для проведения модернизации. Придет время — узнаете. Торпеда с серебряно-цинковой батареей на подходе. Там еще что-нибудь придумаем.

Опять мимо. Я загорячился и перевел разговор на этиленгликоль, где позиции Сущенко казались мне шаткими.

— Работаем. В СЭТ–53М этиленгликоля не будет. И здесь вопрос решаем. Нужно будет заложить на длительное хранение несколько приемных устройств с различными наполнителями. Программу скоро вышлем.

— Понял. Владимир Федорович, а почему торпеда называется СЭТ–53, если принята она на вооружение в 1958 г. Быть бы ей СЭТ–58. Ведь раньше были ЭТ–46, САЭТ–50, ЭТ–56.

Сущенко хитро улыбнулся, разгадав мою жалкую попытку хоть чем-то его «уесть», поднял указательный палец вверх и произнес:

— У военных не должно быть жесткой системы. Чтобы противника запутать. Пусть янки думают, что она у нас с 53-го года. Ну, а сами-то мы все знаем. Конечно, мужики торопились. «Наш ответ Чемберлену». В мелочах есть проколы, но по-крупному все «тип-топ».

Во всех без исключения случаях неудовлетворительных результатов практических стрельб торпедами СЭТ–53 просматривалась вина личного состава флота. Поэтому промышленность на «разбор учений» не приглашали, расправу чинили сами и фамилию Главного конструктора благополучно забывали. Представителей завода «Двигатель», приезжающих по авторскому надзору, встречали почтительно, водили на главную достопримечательность Дальневосточного арсенала — последнюю шпалу транссибирской магистрали, угощали спиртом «на последнем рубеже», кланялись и благодарили.

Торпеда СЭТ–53 была самой надежной отечественной торпедой. Она была сделана без зарубежного аналога. Вся наша. Она вошла во флотскую жизнь незаметно и естественно, словно была в ней всегда. Вспоминается курьезный случай на Северном флоте. Где-то в 1973-м году после выполнения боевого упражнения торпедой ТЭСТ–68 в точке всплытия ее не обнаружили. Поискали, поискали — не нашли. По истечении двух суток, когда по расчету, должна была сработать заглушка потопления, корабли вернулись в базу. Однако, спустя пять суток, торпеду увидели с проходящего в этом районе судна. Она благополучно плавала хвостом вверх. Послали торпедолов, который вскоре привез ее в базу. Оказалось, что заглушка потопления торпеды благополучно растворилась и вода начала поступать в ПЗО. Набрав немного воды, торпеда опрокинулась, вода продолжала поступать, но в ПЗО образовалась воздушная подушка, которая не дала торпеде утонуть. Вины личного состава здесь нет, а конструктивный дефект — неправильный выбор места размещения заглушки потопления — просматривается. Но в чем проявляется этот дефект? В том, что торпеда не утонула, даже когда мы ее перестали искать, по сути, предали торпеду, бросив в море. Как ее еще натовская «Марьята» не высмотрела? Бригаду подготовки торпед от завода «Двигатель» тогда возглавлял Осипов Виктор Епифанович. Мы стояли вокруг торпеды вместе с его бригадой: Игорем Немтиновым, Борисом Червинским, Константином Сергейчиком. И слышится мне, словно торпеда шепчет: «Не ждали?».

— Кто сейчас Главный конструктор торпеды? — спрашиваю я Осипова.

— Мой шеф. Балуев Михаил Петрович. Что передать?

— Привет передай. Скажи, хорошие торпеды делает «Двигатель». Вот этой даже разрешили утонуть, так она отказалась.

— Хорошо, что телефонной связи с Ленинградом не было. Зря бы расстроил Балуева. Что ни делается, все к лучшему.

Памятники воздвигает время. В 1978 году мы в отделе эксплуатации Минно-торпедного института решили провести анализ применения практических торпед за десятилетний период по материалам Северного флота. Лучшие показатели были у торпеды СЭТ–53 и СЭТ–53М суммарно. Ими было произведено 25 % от общего числа стрельб на флоте. Ведь в этот период уже широко применялись другие образцы противолодочных торпед. Торпеды СЭТ–53 и СЭТ–53М уже считались старыми образцами. Использовалось около двухсот торпед. Это истинные трудяги торпедной боевой подготовки. Некоторые из них стрелялись до сорока раз, потеряно всего около 2 % торпед. Эффективность соответствовала предъявляемым требованиям того времени. Все потери практических торпед происходили исключительно из-за нашей российской ментальности или, точнее, разгильдяйства. Будучи на вооружении флотов ГДР и Индии, ни одна торпеда в ходе боевой подготовки ими не была потеряна. Из всех других образцов торпед по этим показателям можно поставить разве только парогазовую торпеду 53–56В. Но она являлась последним образцом воздушных парогазовых торпед в конце почти векового пути их совершенствования. Торпеда СЭТ–53 была первой.

Мы сидим в кабинете директора завода «Двигатель» Иванова Владимира Антоновича. Мы — это представители Минно-торпедного института, военной приемки. Обсуждаем, где и как лучше разместить торпеду на пьедестале.

— Лучше бы перед главной проходной завода. Место там есть, — говорим мы почти хором.

— Дорогие мои, — директор смотрит на нас, как на инопланетян, — через день торпеды не будет. Сдадут на металлолом. У меня уже две бронзовые доски с названием завода сняли.

Жестом закоренелого рыбака Владимир Антонович показывает размеры болтов, которыми крепилась доска. Потом, видя наше сомнение, уменьшает размер на пару сантиметров:

— Вот такие болты. Четыре штуки. Все равно сняли. Потому, если ставить торпеду, то внутри завода. Тогда не надо никаких разрешений. Сами разберемся.

Иванов не торопится, и мы говорим о трудностях нынешнего времени:

— Как бы нам не пришлось снова топать в Фиум, или куда там переехал этот торпедный магазин.

— Может опять выручит «Двигатель», как в конце 50-х, подарив флоту торпеду СЭТ–53, а спустя пару лет — торпеду САЭТ–60, срок содержания которой на корабле вскоре стал рекордным. Одна надежда на «Двигатель».

На прощание я рассказываю директору об опыте проведения торжественных мероприятий, про награждение Кронштадтского арсенала.

— К чему ты клонишь?

— Как к чему? Заводу скоро исполняется 150 лет. Пора действовать. Иначе сорвем мероприятие.

В один из осенних дней 1963 года в кабинете начальника УПВ ВМФ на Большом Комсомольском проходило совещание. В кабинете находились его хозяин Борис Дмитриевич Костыгов, торпедисты Михаил Борисович Розенштейн, Грант Мигранович Акопов и гости с Алма-Атинского завода: директор Петр Харитонович Резчик, начальник сектора ОКБ завода Даниил Самуилович Гинзбург и военный представитель Петр Кузьмич Колядин. Это была не случайная, а спланированная встреча. Готовил ее Михаил Борисович Розенштейн. В это время он слыл одним из идеологов Управления практически по всем вопросам, и на то имелись веские основания. В годы войны он был призван на военную службу с должности директора торпедного завода, выполнял, и всегда успешно, поручения по эвакуации предприятий и их вводу в строй на новых местах. Поэтому он знал в минно-торпедной отрасли все и всех. Предстоящий разговор предназначался, в основном, для Костыгова. Он, конечно, тоже был в курсе дела, но окончательное решение еще не принял. Не простой это был вопрос.