Капитан 3-го ранга Марычев Фёдор Игнатьевич в начале 60-х годов был первым флагминским минёром бригады первых атомных подводных лодок на Тихоокеанском флоте. Собственной минно-торпедной части бригада тогда не имела. Торпеды готовили во Владивостоке и доставляли на барже в совершенно секретную бухту. Если торпед было много, они так и лежали на барже до погрузки на лодку. Баржу загоняли в дальний угол бухты, оттуда ничего не было видно. Этим обеспечивался режим секретности. Но поскольку и баржу не было видно с базы, иногда о ней забывали. И жила там команда по полмесяца, пока её капитан не проходил через все кордоны и не заявлял о бунте, требуя харч и деньги за «БЗ», т. е. за хранение боезапаса. Вообще-то, баржевики с удовольствием возили боевые торпеды. Не вдаваясь в тонкий финансовый расчёт, торпедисты откупались тем, что имели, и жизнь продолжалась. Если торпед было немного, их сгружали и хранили в пожарной команде, где для этого был выделен угол. Командовал этим углом начальник несуществующей МТЧ старший лейтенант Юра Андерсон. Фёдор Марычев вместе с ним и тремя командирами БЧ–3 подводных лодок составляли все руководящие минные силы. Фёдор гордился своим служебным положением и считал, что до начальника Минно-торпедного управления флота ему осталось рукой подать. Своей должности он вполне соответствовал, плюс к тому, как никак, атомный флот. Поэтому по любому случаю, связанному с эксплуатацией торпед, он важно снимал телефонную трубку и звонил лично начальнику МТУ. Нет слов, тогда действительно было много вопросов, требующих непосредственного вмешательства высокого начальства, но больше, как всегда, было рутинных мелочей. Фёдор упорно считал, что все должны крутиться вокруг него. Исходя из изложенного выше скудного состояния собственных минных сил, а также того, что все лодки только что вышли с завода и плавали мало, любимым его занятием на подводных лодках был контроль ввода данных в торпеды через приборы торпедного аппарата, осмотр труб торпедного аппарата после выстрела и стрельба «пузырём». «Торпеда-дура, пузырь-молодец». Вводить данные в кислородные торпеды он не решался: они тяжёлые, чтобы их загружать-выгружать в торпедный аппарат, да и небезопасно этим с ними заниматься. А вот малогабаритные торпеды МГТ–1 — в самый раз. Загрузил, ввёл данные, выгрузил, посмотрел и т. д.

Как-то раз командир БЧ–3 подводной лодки принял на арсенале шесть малогабаритных торпед МГТ–1 по контрольно-опросным листам и доставил их на торпедолове к пирсу для погрузки. Плавкран отсутствовал. Должна была подойти допотопная мелкосидящая баржа с ещё более допотопным краном. Кран состоял из стрелы и пары шестерён, одна диаметром метра два, другая совсем малая. С помощью рукоятки и всяких щеколд торпеды можно погрузить на лодку. От нечего делать командир БЧ–3 в сотый раз осматривал торпеды и на сей раз решил повращать шпиндель прибора курса «ω» вручную. К его изумлению одновременно развернулся шпиндель «α». Зная, что эти величины независимы, он осмотрел остальные торпеды и установил, что такое происходит на трех торпедах из шести. Об обнаруженном факте он немедленно доложил флагмину. «А ты на арсенале проверял?» — спросил тот. Командиру БЧ–3 деваться было некуда: скажешь «не проверял» — мало не будет, скажешь «проверял» — почему не обнаружил и принял торпеды. Поэтому, на всякий случай, командир БЧ–3 доложил, что проверил и замечаний не было. Фёдор лично убедился в правильности выявленного и, ни слова не говоря, направился в рубку оперативного дежурного. Сняв трубку оперативного телефона, он попросил соединить его с начальником МТУ капитаном 1-го ранга Бродским: «Михаил Александрович? Это Марычев докладывает. Сегодня ваши специалисты на арсенале всучили моему командиру БЧ–3 практические торпеды МГТ–1 с дефектами. Я обнаружил их при погрузке на подводную лодку… Погрузку отменил, торпеды отправляю в арсенал. Выход атомной подводной лодки по вине МТУ сорван». Наступила пауза, затем Фёдор со смаком доложил, что дефекты установлены на трёх торпедах, что при вращении шпинделя «ω» вращается шпиндель «α». Бродский ответил, что пусть пока грузят три торпеды, а за это время специалисты арсенала разберутся и сообщат ему лично, как поступать дальше.

Положив трубку, Бродский вызвал к себе из торпедного отдела капитана 3 ранга Лёшу Ганичева, ответственного за электрические торпеды. Можно, конечно, сразу взгреть его, но что-то остановило Бродского, словно внутренний голос сказал ему, что здесь Лёша не виноват. Разговор шёл подчёркнуто вежливо и неторопливо. Изложив суть информации, полученной от Марычева, Бродский спросил, что это может значить. Поняв, что с должности его сразу снимать не собираются, а фитиль, если и вставят, то попозже, Лёша стал мучительно вспоминать устройство установочной головки. Три шпинделя, а шестерёнок наворочено — тьма. Выигрывая время, Лёша достал из кармана блокнот и стал листать. За блокнотом он полез машинально, он знал, что наличие блокнота у подчинённого действует на начальство умиротворяюще. А мысль напряжённо работала. Ну, вот, кажется, проявляется что-то. Лёша начал медленно говорить, словно считывая информацию: «Шпиндель „ω“ и шпиндель „α“ связаны планетарным механизмом… При вводе каждой величины нужно фиксировать другой шпиндель, так как при большом моменте трения величина может не вводиться, а сворачиваться другой шпиндель. В торпедном аппарате при опущенном установщике этого не произойдет… Бродский всё понял, ему не нужно было повторять дважды. Он снял трубку и попросил командира бригады Белышева: „Николай Иванович? Бродский беспокоит. Мне только что звонил твой Марычев, говорит, что лично обнаружил дефекты в торпедах. Хочет отправить их в арсенал. Звоню тебе, чтобы ты заставил его изучить торпеду МГТ–1, хотя бы по поверхности“. И Бродский коротко, со знанием дела и как-то доверительно, словно этот вопрос блестяще знает и сам Белышев, объяснил ему, что при вводе „ω“ автоматически вводится „α“ = „ω“, с тем, чтобы отворот на угол „α“ исполнялся относительно направления „ω“ и так далее».

Белышев поддакивал и удивлялся, как такую простую вещь, о которой он тоже впервые слышит, не знает его флагмин: «Я ему сейчас объясню. Будет долго помнить».

Фёдор сидел у оперативного дежурного и ждал звонка Бродского. Вместо этого его неожиданно вызвал Белышев. Что было в кабинете Белышева, не знает никто. Фёдор вышел бледным, с потухшим взором, внезапно постаревшим. Он увидел во всём, что произошло не меньше, чем международный заговор! Фёдор был упрям. Завтра он проверит все эти штучки. Он протащит все торпеды через трубу торпедного аппарата. Он проверит все установки, все шпиндели и все валики…

Утром он встретил Юру Андерсона на шоссе у остановки. Должна была подойти крытая машина, носившая название «коломбина», которая доставляла офицеров из поселка Промысловка в базу. Фургон совершенно не имел окон, и пройденный путь определялся исключительно по ухабам и рытвинам. Поздоровавшись, Фёдор сказал: «Выйдем пораньше, у пирсов, на крутом повороте. Пойдём на 101-ю к Катышеву, проверим торпеды. Есть сомнения…»

«Да, — думал Фёдор, трясясь в фургоне, — конечно, вчера я „дал пузыря“. Поторопился с докладом. Нужно было проверить всё до конца. Но дефекты мы найдём…»

Проверив исходные нулевые установки, торпедисты поочерёдно загружали торпеды в торпедные аппараты, вводили заданные флагмином величины, выгружали, убеждались в правильности введённых данных. В уголке сидел Юра Андерсон и набрасывал черновичок акта. Флагмин любил актировать свою деятельность в отсеке. Пошла последняя шестая торпеда. И здесь произошло непредвиденное. Кто-то, поднимая установщики ввода данных, задел активный курковой зацеп торпедного аппарата. Тот сместился в боевое положение. Кто-то хотел вернуть его в исходное положение, да развернул. Короче, вытащив торпеду из торпедного аппарата, все увидели, что курок торпеды откинут. У всех молнией пронеслось в мозгах: «А как же его закинуть?» Ведь торпеда стала опасной, и выстрелить её будет невозможно. Стоит открыть запирающий клапан — и торпеда заработает. У Фёдора выступил холодный пот. Вечером выход в море, а одной торпеды, считай, нет. Как закинуть курок, никто не знает. Слышали, что нужно где-то что-то вскрыть, что-то повернуть, и всё встанет на своё место. Но делать этого никто, естественно, не умел, эти работы на подводной лодке пока не предусмотрены, и, значит, ключей нет, чтобы не было соблазна крутить то, чего не надо. Фёдор искал выход из положения. Тут Юра Андерсон предложил «смелый» вариант: поддеть курок чем-то вроде ломика и вернуть его в исходное. Там, если есть фиксатор, то это, скорее всего, пружинная скоба, и если надавить на курок, тот воздействует на неё и, возможно, отожмёт. И курок вернётся в исходное положение. Осмотрев подчинённый личный состав, командир БЧ–3 для этой ответственной работы кивком головы выделил матроса Воскобойникова, плотного и здорового парня, и в ожидании смотрел на флагмина. Тот решения ещё не принял. Можно, конечно, отправить торпеду на арсенал, но, вспомнив вчерашнюю беседу с Белышевым, Фёдор решил продолжение её отложить. Он кивнул головой, и через несколько секунд с помощью трубки-усилителя, которая в руках матроса Воскобойникова выглядела корцангой у хирурга, курок был приведен в исходное положение. В результате произведенной операции курок свободно переводился из закинутого положения в откинутое и обратно. Внутри торпеды что-то было сломано. Фёдор так посмотрел на Юру Андерсона, что тот возжелал сразу превратиться в сказочника и исправить злосчастный курок. Молчание было недолгим. «Вот что, товарищ старший лейтенант Андерсон, грузите немедленно торпеду на торпедолов и в арсенал. Там у вас много однокашников, делайте, что хотите, но к вечеру торпеда должна быть здесь. „Добро“ на переход я обеспечу. Действуйте, — флагмин, как бы, назначил ответственного за случившееся…»