Мы встретились в аэропорту. Мне показалось, что он бы чем-то озабочен. Мы обменялись мнением о погоде и других, независящих от нас вещах. Стояла осень. Кругом лотки с фруктами, арбузами. Вдруг он совершенно неожиданно спросил меня:

— А тогда в Сарепте был действительно хороший урожай арбузов… Почему ты это запомнил?

— Выезжали как-то на полуторке на бахчу. Несколько семей из числа эвакуированных. С детьми. Загрузили полмашины. А потом налет. Несколько немецких самолетов прочесали нас из пулеметов. Тогда убило нашего соседа. Летчика запомнил. Грозил нам кулаком. Поэтому и про арбузы помню. Много их было.

Он ничего не сказал. Промолчал. Но своим рассказом я ему тоже что-то напомнил, и он надолго замкнулся в себе…

— В Алма-Ате займемся состоянием изготовления материальной части торпеды ДСТ. Скоро Государственные испытания на флоте, а там еще и конь не валялся. Все против этой торпеды. Главк — потому, что необычная технология. Ваш институт не видит профита. Скорость и дальность не увеличиваются. Топливо ядовито. Американцы его ампулизируют, и ничего. Зато торпеды пожаровзрывобезопасны. Вот мы и щиплем друг друга на потеху вашего руководства.

— Я за торпеду ДСТ двумя руками, но мои руки пока мало что значат. У торпеды и шумность меньше.

— Шумность действительно меньше, но следность обнаружилась. Американцы не дурнее нас. У нас, у русских, две крайности — либо авось пронесет, либо наоборот — чтобы был, фигурально выражаясь, и швец и жнец, и на дуде игрец…

Нас разместили в заводской гостинице, и после краткого отдыха мы провели организационное совещание… Ужинали мы вдвоем в его номере. Там был накрыт небольшой стол. Должны были подойти гости, но мы, проголодавшись, решили их не ждать и немного перекусить. Внезапно в номер шумно вошла особа в возрасте. Высокая и стройная. Она тепло поздоровалась с Исаковым, мимоходом кивнула мне. Села за стол и жадно закурила сигарету, подвинув к себе массивную как кирпич, стеклянную пепельницу. Они тихо повели разговор. Вдруг после чего-то сказанного шепотом Исаковым, особа резко вскочила, схватила пепельницу и в каком-то отчаянии запустила ею в открытое окно. Зная, что окно расположено над входом в гостиницу, я метнулся посмотреть, не влепила ли она пепельницу кому-нибудь в голову. Слава Богу — никого. Я, как мог, укоризненно посмотрел на эксцентричную даму, но они с Радием не обращали на меня никакого внимания. Мне оставалось потихоньку уйти…

Мы осмотрели все участки, на которых изготовлялись узлы и детали торпед. Мне стало предельно ясно, почему Главк против ДСТ. По своим характеристикам она была на уровне 65–76, а мороки с изготовлением не оберешься: много деталей из титана. Отливать детали из бронзы проще, чем грызть титан. А ампулизация топлива — это прямое участие в эксплуатации торпед. Зачем Главку эта головная боль? Но Исаков был непреклонен: «ДСТ будет на третьем поколении. Тянуть туда 65–76 нельзя. Но вы должны мне помочь. Хотя у вас тоже нет единства. Второй раз мне не хотелось бы побывать в той мясорубке, что была с УСЭТ–80». Решив все возможные вопросы, мы через пару дней вернулись в Москву. Попрощались в аэропорту. Исаков торопился в Ленинград…

Спустя некоторое время Радий Васильевич Исаков умер. Я часто вспоминаю его и причины его странного поведения в Алма-Ате тогда в 1982 году. Он, скорее всего, искал встречи с этой женщиной. Имени ее я не знаю. Вероятно, он сказал ей о своей смертельной болезни. Тогда понятна и извинительна ее неожиданная реакция. Они, возможно, были близки в молодости. И я тоже был вроде, как из его юности. Мне иногда кажется, что Радий Васильевич к тому времени в мыслях уже завершал свой круговой жизненный путь. В конце жизни, надо полагать, всех нас потянет к прошлому, в юность, в детство. В нашем круговом мысленном маршруте по жизни есть что-то мистическое от объективности вращающегося мира, в котором мы живем, и поэтому мы не можем быть свободными от него даже в мыслях.

Смерть Исакова Р. В. для меня была неожиданной. Я знал, что он часто болел, но не догадывался, что болезнь эта — лейкемия, а она смертельна. Время от времени Радий Васильевич ложился для прохождения курса лечения в Военно-Медицинскую академию. Поэтому он и торопился в Ленинград. На сей раз он лег в Академию, как оказалось, в последний раз.

За несколько дней до смерти Радий Васильевич пригласил к себе Радомира Тихомирова:

— Надо, Радомир, через твоих знакомых физиков разузнать, действительно ли изобретен метод восстановления крови при лейкемии. Вот видишь, в процессе переливания мне крови используется метод ее ультрафиолетового облучения. С этим оптическим методом все ясно — это не кардинальный способ, ибо очистка происходит, скажем так, на молекулярном уровне. А вот утром посетившие меня профессора Академии говорят, что за рубежом для контроля очистки используется метод Ядерного Магнитного Резонанса. А в этом случае процессы идут уже на атомном уровне, и от этого эффект может быть другой. Найди спецов, поизучай с ними. Как только выйду на работу, сразу все обсудим и, если ЯМР действительно работает для этих целей, тогда откроем у нас специализированную лабораторию вместе с Академией. Для военных это тоже актуально. Но я видел здесь в клинике детей с диагнозом «лейкемия». Можешь представить, как я устал от этих переливаний, а у детей все еще впереди…

Затем при встречах с ведущими физиками страны выяснилось, что метод ЯМР использовался при научных исследованиях по созданию метода и аппаратуры массовой экспресс-диагностики онкологических заболеваний.

Как рассказывал потом Радомир, в одноместной палате клубами стоял табачный дым. Исаков не вынимал сигарету изо рта. И показалось ему, что медики ушли с «передовой», дав пациенту последнюю свободу. Когда он уже собрался уходить, Исаков сказал:

— Погоди, Радомир Павлович. Передай моему помощнику Володе Бубновскому, чтобы привел ко мне Бориса Ильича Лаврищева. Надо нацелить его на модернизацию 65–76 для третьего поколения подводных лодок. Леонид Михаилович Жуков, конечно, успеет с ДСТ, но затюкают эту торпеду. А я уже не успею помочь…

— Ну что вы. Радий Васильевич. Опять будем изобретать башмак для ввода цифровой информации?

— Вот я и хочу, чтобы они с Тютиным начали заниматься этим уже сейчас. А Леню Жукова пусть повременит ко мне приглашать. Выйду — там определимся…

Из больницы больше Радий Васильевич не вышел.

Доктор технических наук, профессор, лауреат Ленинской премии Исаков Радий Васильевич являлся руководителем научной школы по исследованию и разработке систем управления движением морского подводного оружия. Он стал инициатором внедрения в состав бортовой аппаратуры оружия цифровых вычислителей. Начало было положено в торпеды УМГТ–1, УСЭТ–80, ДСТ. Первые две были приняты на вооружение, а ДСТ, которой надлежало быть ДСТ–86, легла на полку. Он умер в 1983 году, когда ему было 58 лет. Он многого не успел из задуманного. Не успел заменить 65–76 на ДСТ. В принципе, тому было много причин. Не будем их все ворошить.

В настоящее время у руля ЦНИИ «Гидроприбор» стоит Станислав Гаврилович Прошкин. Он из минеров. Ортодоксальных минеров. Тех, кто относит минное оружие к стратегическому виду без лишних оговорок. Сейчас состояние нашего флота, а точнее того, что от него осталось, допускает, надо полагать, такой подход к оценке минного оружия. Да тут еще трагедия с подводной лодкой «Курск». Ясно, что ему сейчас не до толстых торпед, не до ДСТ. Но к этой теме возвращаться, скорее всего, придется. Спустя почти двадцать лет.

Современные противолодочные ракеты и торпеды — капризные «квартиросъемщицы» при размещении их на боевых кораблях. Они требуют определенных условий, комфорта, информационного обеспечения и вежливого обращения. Иначе…