Ну, а когда мне исполнилось 50 лет, я положил перед Коршуновым рапорт с просьбой уволить меня в запас. Рапорт он не принял, но мне стало легче: я начал служить «по контракту».

В ноябре 2000-го года мы с Ларионом договорились встретиться и махнуть в Кронштадт, повидать Гену Стафиевского, где тот обосновался с уходом на пенсию. Он подрабатывал, плавая матросом на заводском буксире Морского завода. С Ларионом мы давненько не встречались и поэтому с трудом обнаружили друг друга среди ларьков у метро «Черная речка». После объятий и междометий Ларион отметил: «Смотри, пятое поколение ларьков за десять лет, а третьего поколения атомоходов толком не завершили». — «Ладно, хоть Военно-Морская академия функционирует. Видишь, топает наша смена? А как семья?» — «Нормально. Внук Иван в девять лет в пятом классе. Мы с ним уже такие задачки решаем…». После взаимного уточнения обстановки, состояния здоровья в семьях разговор, естественно, переключился на страшную катастрофу «Курска»…

Расположившись на заднем сиденье маршрутного такси, мы повели неторопливый разговор:

— Ясно, что без участия торпедного оружия взрывов в первом отсеке не организовать. Сами они, конечно, не взрываются, разве что от сверхдопустимых внешних воздействий или сверхмыслимых ошибок в обслуживании или, наоборот, в отсутствии всякого обслуживания.

— Причины таких катастроф устанавливаются только в вероятностном плане, так как авторы и свидетели гибнут первыми. Правда срочно доставляется непосредственно Господу.

— Кстати, ты знаешь, что я мог быть 119-м членом экипажа «Курска»? Уже телеграмму с вызовом держал в руках.

— Тебя, пенсионера, на сто метров к лодке не допустили бы.

— Уговорил бы. Командир не отказал бы мне в этой просьбе. На флоте я не был лет пятнадцать. Уважили бы деда. Тем более, не на экскурсию я собирался к ним.

— И какие проблемы нужно было решать на Севере? Но прежде чем о своей несостоявшейся одиссее, рассказывай-ка как торпедист торпедисту, с чего все могло начаться. У вас ведь есть какая-то информация. Ты, как я понимаю, так и не можешь оторваться от «объятий» Военно-Морского Флота до сих пор.

— Информация у всех одна. Телевидение. Теперь журналисты залезают в любой сейф. Каторгой это не грозит. А началось все с какого-то удара. То ли американцев зацепили, то ли в грунт «уклонились» от столкновения. Слабым звеном могла быть толстая торпеда. Ее особо гнуть нежелательно, сам понимаешь. Первый взрыв, пожар, потом второй.

— Значит, тебе крупно повезло. Помочь в такой ситуации ты им ничем не мог. Удар был особенно опасен в тот момент, когда толстая торпеда не была жестко закреплена. При погрузке ее в торпедный аппарат, например. За хвостовую часть ее держит изящный зацеп. На большую нагрузку этот узел не рассчитан. Ну и что требовало твоего присутствия на флоте?

— В принципе, пустая формальность. Как ты помнишь, в практических электрических торпедах применяются серебряно-цинковые батареи. Не забыл? Недавно модернизировали «203» батарею. Улучшили некоторые характеристики, емкость, ток разряда, постреляли на полигоне. Все нормально. Ну, а защиту партии, как всегда, положено проводить на флоте. Ждем, какая подводная лодка подвернется — выстрелит в нашем присутствии. Сейчас стрельб мало, за десять лет выстрелили меньше, чем в былое время за год. Лодки выходят в море редко. Ну, а если выходят, стараются их работой загрузить: то в защиту партии, то еще что из повседневного. Так вот, был я включен в состав комиссии от Минно-торпедного института по проведению натурных испытаний. Программу и методику работ написал я, и вообще эксплуатация аккумуляторных батарей проходит по моей кафедре. Ушло в прошлое, когда ими занималась целая лаборатория Бориса Жмырева. От ОАО «Завод Дагдизель» в комиссию включили главного инженера ОКБ Гаджиева Магомета Исмаиловича, от военной приемки — старшего лейтенанта Борисова Арнольда Юрьевича. Короче, все мы были «на товсь». После стрельбы нам нужно было замерить остаточную емкость батареи, составить отчет, и дело с концом… Начальник МТУ сообщил в институт срок прибытия комиссии — к 25 июля. Мой начальник наложил резолюцию: «Прошу исполнить». Бумага до меня добралась 29 июля. Я стал ждать ускоряющую телеграмму — сколько таких было ситуаций, когда неделями ждешь выхода в море. Никуда я уезжать не собирался, нужен буду — вызовут. Но телефон мой потеряли со всеми этими передислокациями института. К тому же 30 июня я все-таки уехал на дачу — Мила вдруг, словно что-то почувствовав, говорит мне: «Собирайся, поехали». — Я ей: «Есть!» Вот так теперь жизнью ей обязан. Когда я прибыл на службу, «Курск» уже двое суток лежал на грунте…

Около дома, где жили Стафиевские, мы выскочили из такси и вскоре сидели за мгновенно накрытым столом. Помянув ребят с «Курска», мы выпили молча. Ларион заговорил первым:

— Кроме счастливых случаев и земных покровителей есть еще, наверное, и небесный ангел-хранитель. Когда мы сильны и молоды, то не думали об этом. Поневоле поверишь в высшие силы.

Геннадий не видел в чудесном спасении Лариона ничего божественного:

— А что же делали остальные 118 ангелов-хранителей? Спали, что ли? Надо бы, чтобы наших торпедистов из Каспийска Гаджиева Магомеда и Борисова Арнольда включили в состав экипажа ПЛ. Хоть посмертно. Но в чем причина трагедии?

Я решил помирить идеализм с материализмом и предложить свою версию:

— Все крупнейшие катастрофы в нашем флоте всегда связывали с происками врагов. В гибели линкора «Императрица Мария» подозревали немцев, в гибели линкора «Новороссийск» — итальянцев. Наверное, здесь будут валить на американцев. Выгодное это дело. А у американцев может быть злого умысла и не было. Мало ли мы с ними сталкивались в море? Может быть, они успели сделать автоматическую систему противоторпедной защиты для ближней зоны ПЛ и забыли ее выключить. Попал наш «Курск» в зону ее освещенности — и сработала автоматика… А мы десять лет отдыхали.

Фотографии, которую вы видите на обложке книги, более десяти лет. Прислал мне ее Ларион. Телеуправляемая торпеда торчит в борту подводной лодки «К–178». Стреляла дизельная подводная лодка «Б–454». В девяностые годы, когда был сделан снимок, такие фотографии никого не интересовали. Все журналисты тогда состязались в охаивании советского оружия. От журналистов до прокуроров. С привлечением бывших должностных лиц, вдруг ставших инакомыслящими. Телеуправляемую торпеду готовили к выстрелу под контролем капитана 3-го ранга Володи Пересадько. Вертикальный тракт аппаратуры самонаведения отключить забыли. А все остальное сделали правильно: выстрелили по цели, совместили пеленга на цель и на торпеду, включили систему самонаведения, торпеда стала наводиться, и вдруг все отключилось. Торпеду в точке предполагаемого всплытия не обнаружили, зато командир ПЛ-цели после всплытия в районе завопил в эфир что-то вроде: «Караул!». Хорошо, что все обошлось, на подводной лодке первоначально даже не придали значения, кто их там долбанул по корпусу. Лодку вернули в базу. Торпеду вытащили, сделав любительский снимок. Лодку — в завод, торпеду — в ремонт, Володю Пересадько предупредили о неполном служебном соответствии. Но он не огорчился: «НСС снимут, а фотография останется». И действительно, когда всё стали уничтожать и распродавать, дошла очередь и до телеуправляемых торпед. Лучшей рекламы торпеде не придумаешь. Ларион разослал фотографии на флоты и на предприятия промышленности. Легла фотография под стекло на столах торпедных начальников. Получил такую фотографию и начальник СКБ завода «Двигатель» Евгений Петрович Матросов. Не поскупился и «организовал» премию всем, имеющим отношения к событию, в размере пяти бутылок усредненного коньяка по усредненной цене. Награда нашла своих героев.