Самцы тетеревов на току

Я уже упоминал ранее, что брачные союзы у тех животных, особи которых склонны большую часть жизни проводить в одиночестве, — это коллективы, так сказать, низшего порядка. Для такого заключения есть две причины. Во-первых, такие элементарные «группировки» включают в себя, как правило, минимально возможное число индивидов — всего лишь одного самца и одну самку, хотя зачастую парочка оказывается окруженной «свитой» других самцов, также претендующих на участие в брачных забавах. Вторая причина состоит в том, что контакты супругов настолько мимолетны, что между ними не может возникнуть прочных персональных привязанностей, которые могли бы продлить существование содружества и привести в дальнейшем — теми или иными путями — к увеличению числа его членов.

Разумеется, нет правил без исключений. Мы уже видели, что у некоторых крабов нашедшие друг друга самец и самка пребывают в «положении рукопожатия», предшествующем спариванию, целую неделю, а то и больше. Самка американского серого медведя-гризли, находясь в состоянии половой охоты, успевает порой в течение одного дня совокупиться с двумя самцами; но бывает и так, что пара гризли проводит вместе несколько счастливых недель, после чего медведи без видимого сожаления покидают друг друга, возможно, чтобы больше никогда не встретиться. У некоторых животных в любовные свидания оказываются вовлеченными несколько непосредственных участников. Это вполне обычное явление у многих видов рыб, таких, скажем, как сазан, щука или тихоокеанский лосось. У них выметанную самкой икру одновременно оплодотворяют, поливая молоками, от двух до восьми собравшихся вместе самцов.

Обитающий на морском мелководье крупный, весом до 400 г, безраковинный моллюск аплизия, называемый также морским зайцем, принадлежит к числу гермафродитов. В сезон размножения эти существа образуют порой своеобразные «цепочки» спаривающихся индивидов числом до 10–12 (рис. 7.1). Тот моллюск, который оказывается на одном конце подобной живой гирлянды, выполняет роль самки, особь на противоположном конце цепочки выступает в качестве самца, а все промежуточные индивиды ведут себя одновременно и как самцы, и как самки. Изредка случается и так, что первый в цепочке гермафродитов вступает в контакт с последним, так что гирлянда замыкается в кольцо, в котором все без исключения члены объединения синхронно удовлетворяют свои двуполые наклонности.

Рис. 7.1. Групповое спаривание у моллюска аплизии с участием трех особей. Стрелкой показан совокупительный орган моллюска, находящегося в средней позиции.

Эти нюансы взаимоотношений между индивидами, устремления которых не идут дальше того, чтобы в нужный момент найти покладистого полового партнера, не меняют существенным образом главного: идет ли речь о парочке конъюгирующих инфузорий, о мечущей икру щуке, сопровождаемой группой самцов, или о шимпанзе, уединившимся на короткое время в укромном уголке тропического леса, — всюду перед нами простейший социальный коллектив, мимолетный альянс, рождаемый к жизни непредсказуемыми, а потому и неповторимыми стечениями обстоятельств.

В противоположность этому только у сравнительно немногих видов животных, из числа тех, которым свойственны случайные, ни к чему не обязывающие половые связи, мы обнаруживаем гораздо более яркие проявления коллективизма, привносящие определенную предсказуемость и организованность во взаимоотношения между самцами и самками. Я имею в виду так называемые тока — сборища самцов, которые всеми доступными средствами афишируют свое присутствие, с тем, чтобы привлечь сюда готовых к зачатию самок.

Все мы, конечно, слышали о тетеревиных токах, но далеко не каждый представляет себе воочию, насколько это эффектное и незабываемое зрелище. Вот как еще в прошлом веке описывал весенний ток тетеревов блестящий знаток русской природы Л. П. Сабанеев: «Прежде всех, едва только на востоке забрезжит белая полоса утренней зари, прилетает токовик. При первом чуфыскании[7] его десятки косачей, ночевавших в ближних кустах, откликаются на призыв своего старейшины и вожака и вскоре с шумом один за другим слетаются на ток, сначала на деревья, если они есть здесь, а затем <…> уже прямо на землю. Распустив хвост, раздув шею, непрестанно наклоняясь к земле, токовик начинает бормотать — сначала тихо, глухо и с более или менее значительными перерывами; но чаще и чаще, громче и громче, все свободнее льются весенние звуки — это уже какое-то яростное клокотание, прерываемое шипением. Токовик растоковался; один за другим слетаются на призывное бормотание его младшие товарищи. Со всех сторон во мраке темной весенней ночи слышен шум от слетающихся косачей. Свистя крыльями, низко над землей летят они; сделав круг, садятся на ток и, в свою очередь распустив крылья и надувшись, принимаются бормотать. Еще несколько минут <…> и всюду забегали темные тени, мелькая своими белыми подхвостьями. Все громче и громче бормочет, все чаще и чаще припархивает токовик, как бы приветствуя каждого нового члена сборища; со всех сторон неистово вторят ему соперники, стараясь затмить своего опасного противника. Это уже целое море звуков, смутно напоминающих то отдаленный рокот водопада, то гул многочисленных барабанов. Далеко-далеко несутся эти дикие, но очаровательные звуки — и какой охотник, даже не охотник равнодушно слышит эту первую песнь любви оживающей природы!..»

«Неужели, однако, тетерки — продолжает Л. П. Сабанеев, — не внимают этим страстным звукам, не слышат шума драки, не обращают внимания на ожесточенные битвы своих будущих, хотя и случайных супругов? Нет!.. Они уже давно сидят поодаль на деревьях или кустах; здесь и там — всюду слышатся их сначала тихое и нежное клокотанье, еще более подзадоривающее токующих самцов. Вылетев на рассвете с ночлегов, тетерки сначала лениво пощипывали надувшиеся почки березы и сережки осины, охорашивались и перебирали клювами перья, вытянув шею, прислушивались к отчетливо доносящемуся бормотанью своих черных краснобровых кавалеров и, наконец, сначала робко, а затем смелее откликаются на их зов. Перелетая с дерева на дерево, как бы притягиваемые невидимой силой, все ближе подлетают они к месту драки».

После того как орнитологи научились метить птиц индивидуально, отлавливая их и надевая на лапки каждой разноцветные кольца, появилась возможность выяснить определенно, что же именно происходит на турнирных аренах тетеревов и некоторых других птиц, у которых самцы скликают самок на свои боевые ристалища. Уже давно было известно, что тетеревиный ток, — если человек с ружьем не посещает его слишком часто, — может существовать в одном и том же урочище годами, а то и десятилетиями. Открытым, однако, оставался вопрос, как именно поддерживается такое постоянство места свиданий. Индивидуальное мечение тетеревов показало, что традицию верности однажды избранному месту хранят старые самцы, которые уже не одну весну обольщали здесь самок. Это так называемые центральные косачи, которых на большом току, объединяющем до полутора-двух десятков самцов, бывает никак не больше 2–3 (именно такого центрального петуха Л. П. Сабанеев называет «токовиком»). Уже по их названию понятно, что эти косачи занимают центр токовища, где им принадлежат маленькие, около 10 метров в диаметре, индивидуальные участки (территории), границы которых их хозяева охраняют от всех прочих участников тока. Чтобы такая центральная территория, наиболее привлекательная для самцов (позже мы узнаем почему), не оказалась захваченной кем-либо из соперников, ее хозяин вынужден подтверждать свое присутствие каждые сутки в период любви и время от времени — в другие сезоны года, иногда даже в погожие зимние дни.